– И?
– И оно ей не показалось красивым!
– А что же делать?!
– Что делать?! Пора появиться ещё одному слову! – прокричал волшебник, скатил себе в ладонь росинку с листа, поймал в неё отражение полуденного солнца и прихлопнул сверху другой ладонью!
Ровно одно мгновение ничего не происходило, но потом вдруг прямо на траве появилось ещё одно слово с чистыми, лучистыми глазами и волосами до плеч.
– Держи! – прокричал волшебник, бросая ему в руки бубенчик. – Это твой, трезвонь и называй своё имя!
– Кому, кому именно? – задорно закричало слово, устремляясь к толпе рычащих и размахивающих дубинами древних людей.
– Вон той первой, у воды! – кричал в ответ волшебник. – Да не той, хотя ладно, давай этой, но потом вон той, справа!
И новое, молодое слово принялось носиться среди толпы древних людей, звоня в бубенчик и успевая всем шепнуть своё имя.
– Чистота, чистота, чистота, – сначала тихо, но потом всё громче и увереннее шелестело оно в толпе древних людей. – Чистота, чистота…
И вдруг все как один древние люди с этим словом на устах бросились в озеро и принялись тереть друг дружку пучками травы и даже песком, смывая пыль, сажу и грязь так, что брызги летели во все стороны! А потом, когда всё племя чистым вышло на берег, та самая девушка, которая испугалась своего отражения, посмотрела вновь в воду, слегка покраснела и, поправив в волосах косточку, кокетливо сказала:
– Красота – чистота.
– Красота – чистота, чистота – красота, – согласилось с ней племя, а столетний дед в немодной шкуре доисторического ящера поднял палку и провозгласил:
– Красота – чистота, чистота – здоровье.
И с этих самых пор волшебник каждый день создавал по слову, а в иные дни и по два. Все слова оказывались полезны и нужны, лишних среди них не было, а потому разговоры, которыми теперь помимо охоты и работы в поле занимались люди, переставшие уже быть древними, велись без лишних слов.
Мало того, людей на Земле стало больше, и они были не похожи не только цветом кожи или местом жизни. Постепенно и слова, которые волшебник создавал им для общения, так стали отличаться друг от дружки, что даже появились разные языки. И все эти языки волшебник знал, и каждому слову из этих языков был другом.
Слова его видели, он с ними охотно общался, а вот большинству людей на глаза предпочитал не показываться, да и слова учил тому же: слышными быть разрешал, а вот видимыми – нет. А имени у волшебника не было никакого, потому что люди не могли дать имя тому, чего никогда не видели… Но однажды в Древней Греции случилось вот что.
Там, в городе из белого мрамора на берегу синего залива, жил молодой человек, который очень любил слова, старался употреблять их к месту, не бросал на ветер и к речи был внимателен. Его домик под оранжевой черепичной крышей стоял неподалёку от порта, и каждый день запряжённые в тележки ослики везли мимо его окон масло в специальных кувшинах, называемых словом «амфора», нежный виноград и яркие, как полдень юга, апельсины. Во дворике его дома рос старый кипарис, и когда заходило солнце и начинали петь сверчки, то казалось, что это вовсе не кипарис, а волшебная кисть, которой ветер рисует на небе звёзды.
И поскольку этот молодой человек прослыл другом красивой речи, наш волшебник решил показаться ему на глаза. Сначала, конечно, молодой человек слегка испугался, но, познакомившись с волшебником ближе, нашёл его общество полезным и даже беседовал с ним, прогуливаясь вдоль моря.
Кто думает, что этот волшебник был седобород, носил мантию или колпак со звёздами, – ошибается, у него не было даже волшебной палочки. Громами он не повелевал, не превращал никого в лягушек и по ночам не варил в котле колдовского зелья. Волшебство его было совсем другим – ежедневным, очень нужным, для людей почти незаметным, но таким, без которого никому на свете прожить было нельзя.
Он собирал и охранял слова и готов был познакомить с ними каждого. На первый взгляд, ничего в этом волшебного не было, однако за этими словами он не раз бесстрашно отправлялся не только в разные страны, но и в разные времена. И даже чародеи, которые в отличие от него пользовались и волшебными палочками, и заклятиями, не могли обойтись без его помощи! Ведь слова для их заклинаний находил и тихонько, а главное – вовремя, нашёптывал именно он. Но волшебник этим совсем не кичился, ему попросту было некогда.
Как-то утром он снова появился во дворике дома молодого человека, в тени старого кипариса, по своему обыкновению бодро приветствуя хозяина.
– Привет и тебе, о волшебник, – отозвался молодой человек, и, судя по тому, как он это произнёс, сегодняшнее утро ему добрым отчего-то не казалось.
– Не сходим ли прогуляться? – беспечно предложил волшебник, на что молодой человек слегка вздрогнул и несколько неуверенно сказал:
– Может быть, не сегодня?..
– Это почему же? Ваш город прекрасен…
– Город… Да… – снова несколько удручённо отозвался молодой человек. – Но, может быть, я для города не очень хорош.
– Да что такое? – встревожился волшебник. – Ты, мой друг, болен?
– Нет, не знаю… Но соседи думают, что да… – ответил молодой человек и опустил голову.
– Ты чихал на площади? Позволь, лоб потрогаю. Температуры нет…
– Да не в температуре дело, – сказал молодой человек. – Они решили, что я с ума сошёл…
– Это ещё почему? – изумился волшебник, присаживаясь рядом.
– Ах, – ответил молодой человек, – когда мы прогуливаемся и ведём беседы, то всем кажется, что я говорю сам с собой: они-то тебя не видят… Поначалу им казалось, что если я с собой разговариваю, значит – колдун! Уважали даже… Но вокруг меня никаких колдовских штук не происходило (не летал я по ночам, не сдвигал взглядом горшки), и они решили, что я просто сумасшедший… И теперь мальчишки швыряют в меня на улице камни…
– Да… Беда… – сказал волшебник и задумался.
А молодой человек спросил:
– А ты не мог бы показаться им всем на глаза? Чтобы они поняли, что я не сумасшедший, ну или не всем, а? Хотя бы соседям?..
– Как? – сокрушённо вздохнул волшебник. – Меня могут видеть только те, кто словам друг, употребляет их к месту…
– Но тогда, послушай, – произнёс, поднимая голову, молодой человек, – может, обучишь меня каким-нибудь чудесам? Маленьким. Ты же волшебник! Ну хоть пальцами щёлкать, чтобы огонь загорался, или горшки взглядом двигать. Тогда соседи, может, хоть обзываться перестанут… Научи…
– Это что же, – удивился волшебник, – твои соседи только в чудеса с горшками верят?
– Угу, – сокрушённо вздохнул молодой человек, снова понурясь, – если горшки взглядом не двигаешь, то и не волшебник – так, шарлатан.
– Ну вот что, – ответил волшебник, вставая, – это не дело совсем! Только сразу скажу: двигать эти самые горшки я тебя научить не смогу – это и не волшебство вовсе. Я тебя научу переставлять слова, и мы ещё посмотрим, что чудеснее!
– Но слова все, даже дети, переставлять умеют… Какое тут волшебство?
– Так, да не так! – оживлённо заговорил волшебник. – Такого чуда, как мы с тобой делать будем, пожалуй, ещё и не бывало! А ну-ка, выходи из тени, вот сюда, на солнце! Пусть это чудо начнётся именно с солнца!
Молодой человек, поправив тунику, вышел на залитую солнечным светом середину двора – и тут же лучи опустили ему на плечи свои тёплые золотые ладони. В синем небе парили белые чайки, ветер, свежий, морской и весёлый, качнул старый скрипучий кипарис и шевельнул волосы юноши, а издалека донёсся шёпот волн.
– Хорошо как, – жмурясь, сказал молодой человек.
– Хорошо? – переспросил волшебник. – Прекрасно! Но только вот что: тому чуду, которое мы с тобой сейчас будем разучивать, нужно придумать название… Волшебством всякие чудеса уже называют, нам нужно что-нибудь новое. Можно, к примеру, на букву Р, хотя нет, на Р как-то жестковато… Давай на М.
– М-м-м, – промычал молодой человек. – Ммур, Мурия…
– Мурия – это из кошачьего языка, – ответил волшебник, почесав нос. – Может быть, Мег, Муг, Миг, Маг?..
– Магия! – хлопнул в ладоши молодой человек. – Магия!
– Магия, магия, – покатал на языке слово волшебник. – Магия… Отличное слово, но не так в нём что-то… Пожалуй, мы его среди людей оставим – пригодится, только для нашего чуда оно не подходит, пусть лучше фокусы с двигающимися горшками обозначает…
– Может, нам тогда попробовать другую букву?
– Это какую? – озабоченно спросил волшебник.
– Я подумал о букве П…
– Подумал, а может, и слово есть? – ухмыльнулся волшебник.
– Признаться – да. Из нашего, из древнегреческого, – ПОЭЗИЯ.
– Поэзия, поэзия, – повторил несколько раз волшебник и, подумав мгновение, добавил: – Прекрасно! Тогда и тебе, творцу всяких чудес со словами, имя будет – ПОЭТ! Только учти, настоящим поэтом ты будешь называться не раньше, чем освоишь эти самые чудеса.
– Я готов, – ответил молодой человек, расправив плечи, – что для этого нужно?!
– Ха-ха, – хохотнул волшебник, сложив пальцы. – То же, что и для всякого чуда, – смелость. Поэзия – это умение так переставлять слова, что их смысл становится сильнее и чудеснее! Не хмурься! Думаешь, волшебство только в том, что все потом за тобой эти слова повторяют? Нет! Поэт должен уметь летать!
– Ага! – потрясая руками, воскликнул молодой человек. – Всё же я покажу этим соседям, что такое настоящее волшебство!
– Честно говоря, – признался волшебник, – я не думаю, что они тебя увидят. Ты будешь летать среди слов и их смыслов, а смыслы – это то, что твоим соседям, судя по всему, не всегда под силу увидеть… Не торопись расстраиваться, – добавил волшебник, увидев, как опустились у его друга плечи, – когда полетишь – поймёшь, что вовсе не важно, видят они тебя или нет!
– А как же летать, – воодушевляясь снова, спросил будущий поэт, – просто подпрыгнуть над землёй?
– Не нужно, я всё придумал! Летать ты будешь на коне! На коне с крыльями! И не думай, где такого коня взять! Он сам появится, вот увидишь, – просто попробуй поиграть со словами и их смыслами. Ну, вот что ты сейчас видишь, что чувствуешь?!
Молодой будущий поэт снова поднял лицо к небу, зажмурился, вдохнул пахнущий морем и апельсинами воздух и выдохнул его со словами:
– Море, ветер, чайки… Над морем…
И вдруг, раскинув руки и раскрыв глаза, продекламировал:
– Над морем чайка с ветром спорит!
И в то же мгновение откуда-то из глубин небес, может быть, с самого солнца, раздались отдалённое лошадиное ржание и шум могучих крыльев!
– Продолжай! – кричал волшебник, прижимая к груди руки. – Это прекрасно! Ты слышишь?! Конь уже мчится! Я даже придумал ему имя – Пегас!
А молодой поэт, вдохнув ещё глубже, прокричал небу:
Сияет солнце, день гудит,
И волны бьются о гранит!
И сразу после этих слов тесно стало в крошечном дворике белого домика под оранжевой черепичной крышей: конь, белый как свет, прекрасный как море, заполнил его весь! Трепетали мощные крылья коня, скрипел тёмный старый кипарис, когда сверкающие, словно алмазы, копыта глухо били в землю!..
Поэт остолбенел, а волшебник, подтолкнув его в спину, воскликнул:
– На спину, скорее к нему на спину! Держись за гриву… Только…
Но поэт не дослушал и вскочил на крылатого коня!
Какой же нужно обладать отвагой, чтобы вот так прыгнуть на спину крылатому Пегасу, способному унести тебя за облака наперегонки со смыслом, – без узды, без седла, в те дали, где ты можешь окунуться в свет, ведь там может быть опасно, ведь там смыслы оживают! На это способен только тот, кто по-настоящему смел!
Однако волшебник в ужасе замахал руками, крича вслед уносящемуся поэту:
– Постой, я же не всё успел тебе сказать! Там может быть опасно: если Пегас испугается каких-нибудь слов или их сочетаний, то сбросит тебя! Не давай ему сразу взлетать высоко!
Но поэт уже не слышал волшебника, в ушах его гудел ветер, с высоты деревья казались кустиками, а город – детскими кубиками, которые кто-то бросил на берег блистающего моря!
– Ну почему, почему я не умею летать?! – кричал волшебник, бегая по двору. – Что же делать? Он же разобьётся!
– Эге-ге-гей! – донеслось из заоблачных высей. – Я лечу-у!
– Разобьётся! Разобьётся! – сжав кулаки и запрокинув голову, прошептал волшебник, и тут случилось ещё одно чудо! Внезапно воздух нагрелся, задрожал, послышались гудение, пыхтение, хлопанье крыльев, и прямо из ниоткуда во дворике появился, светясь каждой чешуйкой, Дракон розового цвета и воскликнул:
– Волшебник! Ну же, скорее, садись мне на спину! Мы догоним их, а то поэзия может погибнуть вместе с поэтом!
Волшебник не раздумывал ни мгновения, ведь волшебство – это умение не только создавать чудеса, но и принимать быстрые решения, особенно когда от этого зависит жизнь других, а потому, вскочив на спину Дракону, воскликнул:
– Не знаю, кто ты, друг, но верю тебе! Вперёд!
А в это время на страшной высоте, будто звёзды или солнечные зайчики, мерцали смыслы разных слов, Пегас нёсся сквозь них с ликующим поэтом на спине, а поэт из этих то ли звёзд, то ли искр сплетал прекрасные венки, которые падали на землю – прямо на города, улицы – и там, внизу, словно гирлянда, словно салют, вспыхивали тысячами огней!
Волшебник верхом на розовом Драконе уже почти догнал ликующего поэта, но вдруг тот что-то сделал не так. Один из его венков вышел непохожим на остальные. Был тусклым, тяжёлым и вовсе не цветным, а когда упал вниз, то взорвался, загрохотал и взметнулся чёрной копотью! Крылатый конь Пегас испугался и сбросил своего всадника!
Розовый Дракон сложил крылья, камнем устремился к кувыркающемуся в воздухе поэту, и, когда каменистая земля была уже совсем близко, волшебник успел схватить того за руку!
Тяжело дыша и вздрагивая, все трое приземлились во дворике под старым немым кипарисом.
– Храа-храа, – просипел Дракон, – от этой гонки дрожат крылья, и просыпается зверский аппетит…
– Как зовут тебя, друг? – спросил волшебник, всё ещё стискивая руку белого, словно мел, поэта. – Чем тебя отблагодарить, чем угостить?
– Зовут меня просто – Розовый Дракон, – ответил Дракон и добавил: – А лучшее угощение для меня – весёлый смех. Кто-нибудь захохочет – вот я и сыт, и не нужно мне ничего, ну, может быть, иногда мёду.
– Смехом мне тебя не попотчевать сейчас, – ответил понурившийся поэт, – не до смеха, Пегас улетел… А мёд там, в доме… – и, посидев минуту, добавил, не поднимая на волшебника взгляда: – Что же я натворил?! Потерял твой дар! Сплёл венок из слов без смысла – и вот! Пегас, прекрасный мой Пегас, улетел!..
– Он вернётся, – ответил волшебник, – это мне известно точно. Но и ты будь внимательнее к словам, поэт, а то, если сорвёшься с тех высей, в которых летаешь, ещё раз, меня, вернее, нас с Драконом, может рядом не оказаться.
– Я… я так благодарен тебе, – воскликнул поэт, резко вставая, – но я даже не знаю твоего имени, хоть мы и давно знакомы!
– Это и неудивительно, – несколько смущённо ответил волшебник, – мне моё имя тоже не известно… Дело в том, что меня – хотя я уже давно, с тех ещё пор, когда люди были совсем древними, существую – никто, кроме вас с Драконом, ни разу не видел и не слышал, а потому имени мне не придумали. Сам посуди, как можно дать имя тому, чего не видал?
– Но я тебя вижу! – пылко вскричал поэт. – А потому окажи честь, позволь мне дать тебе имя!
– Ну, э-э… – ещё сильнее смущаясь, залепетал волшебник.
– Нарекаю тебя, о великий волшебник, друг слов и покровитель речи, – торжественно воздев руки, провозгласил поэт, – именем ЛЕКСИКОН, что на нашем и древнегреческом означает «множество слов», и да пребудут с тобой вовеки это имя и твой помощник Розовый Дракон.
