Павших тела!
Заклинание ее змеями ползло по равнине, растекалось по земле, проникало под землю. Как весною от тепла и воды в земле оживают корни, так мертвые кости зашевелились, разбуженные заклинаньем. Ведьма слышала толчки земли под ногами и смеялась, хлопала в ладоши, прыгала на месте.
– Ты видишь, Жадный! – в ликовании кричала она, как девочка, видя действие своего колдовства. – Они встают, они встают!
* * *
– Не нравится мне здесь! – сердито сказал Эйнар и сплюнул в сторону от костра. – Здесь просто пахнет какой-то дрянью!
– Оставался бы сторожить корабли! – рявкнул Ормкель. – Спокойно и приятно!
– Вообще-то здесь несколько усадеб рядом должно быть! – сказал Торир. Теперь он крепко держал свой щит, словно опасался, что жадные и вредные тролли снова вырвут его из рук. – При Вигмаре Лисице, говорят, здесь опять народ завелся. Может, все-таки поищем себе крышу для ночлега?
– Владения Вигмара, Железное Кольцо – на самом севере! – просветил его Халльмунд. – А здесь как раз земля Бергвида. Она ему досталась, когда они поделили весь Квиттинг на восемь округ. Там, подальше, будет озеро Фрейра, а на нем усадьба Конунгагорд. Говорят, что на своей земле Бергвид никого не трогает, и оттого его здесь поддерживают. Так что нам никому на глаза показываться не надо.
В наступившей тишине Регне вдруг поднялся на ноги. Отблески костра освещали его лицо, и на нем все увидели сначала внимание – он напряженно прислушивался к чему-то, а потом появился страх. Румянец отхлынул с его щек, оно побелело так, что даже веснушки исчезли, как будто хотели спрятаться поглубже под кожу. От вида такого откровенного испуга всем стало не по себе.
– Что ты услышал? – с беспокойством спросил Ормкель.
Регне не ответил: волосы шевелились у него на голове, в глазах появились слезы ужаса.
– Я слышу… – осипшим голосом прошептал он, задыхаясь, как будто чьи-то холодные, цепкие пальцы взяли его за горло. – Слышу… Сам не знаю… Как будто земля шуршит, как будто копают без лопаты. Как будто что-то скрипит… Так кости скрипят… И еще что-то. Не знаю, как и сказать. Будите всех! И огня побольше!
Хирдманы поспешно бросали в костер новые охапки хвороста. Люди со своим огоньком казались маленькими и беззащитными в темной долине, полной таинственного, невидимого зла! Казалось, что во тьме прямо над головами возвышаются тяжелые фигуры великанов, тех самых, что были изгнаны отсюда людьми, но вернулись, чтобы отомстить, вернулись, когда темнота возвратила им прежние силы, чтобы растоптать всякую искру живого тепла! А до зари еще так далеко!
И вдруг в темноте прямо перед костром что-то засветилось. Бело-голубоватое призрачное мерцание засияло сначала бледным расплывчатым пятном, потом стало ярче, как будто лилось в щелку приоткрытой двери. Притянув к себе все до последнего взоры, свет разгорался все ярче. Теперь уже можно было разглядеть, что это светился старый, оплывший курган. Он стал вдруг почти прозрачным, и сквозь землю люди увидели, что весь курган состоит из наваленных в беспорядке человеческих тел, даже не тел, а каких-то страшных обрубков. И вот эти обрубки стали шевелиться, биться друг о друга. Земля раздалась, как будто открылась пасть чудовища, и ожившие мертвецы повалили наружу.
Не помня себя, фьялли вскочили на ноги и схватились за оружие. А мертвецы уже поднялись, и каждый в руках держал ржавый, зазубренный меч или секиру. На глазах у потрясенных фьяллей мертвецы наливались силой, их истлевшие тела делались плотнее, шаги тверже. На всех телах зияли страшные раны, у кого не хватало конечностей, у кого – даже головы, черная кровь блестела под призрачным светом земли. И вдруг они всем скопом кинулись на людей.
Фьялли разом испустили боевой клич, похожий больше на крик ужаса. Мгновенно образовав круг с костром посередине, фьялли встретили мертвецов сомкнутым строем. Но тех уже нельзя было убить одним ударом: их вело вперед злое колдовство, и силы их не иссякнут, пока не кончится то колдовство. Фьялли отбивались что есть мочи, кололи и рубили, но вся их доблесть сейчас приносила мало толка. Торвард разрубал мертвые тела сверху донизу, но две половины снова лезли на него уже с двух сторон. Густой трупный запах окутывал живых, не давал дышать. Многие бились с полузакрытыми глазами, чтобы видеть поменьше.
Только разрубив мертвеца на мелкие кусочки, не оставив ни единой целой кости, удавалось его остановить. Уже горы обрубков усеивали землю, но мертвецов не становилось меньше. Все новые и новые их толпы выступали из темноты, словно сама темнота порождала их.
Ормкель держал свой длинный меч двумя руками и рубил во все стороны. Он уже запыхался и дышал со свистом – давала себя знать давняя глубокая рана в груди, а весь поток его мыслей представлял собой непрерывную брань, даже не выраженную в словах. Да будет ли конец этой тухлой рати? Или они идут прямо из Хель?
Вдруг из темноты перед ним выступила тень высокого роста, выше самого Ормкеля. Отблеск затухающего костра выхватил из тьмы черную бороду и багровое от натуги лицо с одним глазом. Вся правая сторона лба была начисто снесена. Секира в его руке взлетела над головой Ормкеля.
Увидев чернобородого, Ормкель невольно вскрикнул и едва сумел увернуться от удара. Руки его делали привычное дело, но он был так потрясен, что едва не лишился сознания. За долгую жизнь ему приходилось встречаться с великим множеством противников и у многих отнять жизнь, но этого человека он помнил. Это был Гримкель Черная Борода из рода Лейрингов, дядя Бергвида Черной Шкуры. Пятнадцать лет назад, когда юный Бергвид впервые заявил свои права на власть и собрал свое первое войско, Гримкель встал рядом с ним. На западном побережье, недалеко от усадьбы Сосновый Пригорок, разыгралась битва, в которой Гримкель погиб. Закрыв собой своего племянника Бергвида, который, при своем рабском воспитании, тогда еще совсем не умел сражаться, Гримкель Черная Борода совершил чуть ли не единственный в своей жизни достойный поступок. Рука Ормкеля обрушила тот удар, снесший Гримкелю половину черепа.
Но та битва произошла не здесь, не в Пестрой долине, а на западной равнине! Ормкель бился почти безотчетно, уверенный, что сражается с видением, но каждый его удар натыкался на мощный и уверенный отпор. При жизни Гримкель Черная Борода не был таким отважным и неутомимым воином, иначе по нем осталась бы совсем другая память! Только смерть одарила его настоящей доблестью, отняла страх и взамен дала способность внушать ужас его прежде неустрашимым врагам. Ормкель едва не падал, обессиленный ужасом и безнадежностью: с ними бились те, кого они уже однажды убивали. Их прошлая доблесть сейчас обернулась против них. Все когда-то убитые квитты поднялись, собрались из могил всего полуострова и явились сюда этой жуткой ночью! И кому, как не Ормкелю, было знать, как их много!
– Тор и Мьельнир! – кричал где-то рядом Торвард, взывая к Рыжебородому Асу, покровителю племени фьяллей. – Гроза Великанов, взгляни на нас!
Высоко в темном небе гулко ударил гром, и удар этот отозвался радостью в сердцах измученных фьяллей. Сверкающая молния прорезала небосклон, яркая звезда пронеслась над полем битвы, белый свет вспышкой озарил темнеющий на склоне горы ельник, так что можно было разглядеть каждое дерево, каждый из курганов, которые выпустили своих обитателей и остались полураскрытыми. Что-то живое, то ли зверь, то ли тролль, мелькнуло на дальнем холме возле самой опушки и исчезло. А над равниной уже летела сияющая светом фигура в боевом доспехе, в кольчуге и шлеме, с длинным мечом в сильной руке. Словно плащ, неслась за ней грива блестящих черных волос, и фьялли закричали:
– Регинлейв! Регинлейв с нами!
Длинный меч в руке валькирии ударил сверху по войску мертвецов и белой ослепительной вспышкой смел их с земли. Удар молнии спалил их и развеял пеплом, земля захлопнула свои многочисленные пасти. И все кончилось, словно вся эта битва была дурным сном. Только раны, нанесенные мертвым оружием, оказались самыми настоящими. Эйнар Дерзкий, кривясь от боли и злобно кусая губы, зажимал ладонью предплечье. А Торир Прогалина лежал неподвижно, уронив разрубленную голову на расколотый щит. Дурное предзнаменование оправдалось. Сбылась и клятва маленькой рыжей ведьмы. Ториру, Эйку и Ульву Перепелке не придется увидеть завтрашний рассвет.
Костер давно погас, только три-четыре красных глаза тлеющих углей мигали в серой куче золы. Но на поляне было светло – меч валькирии сиял, как застывшая молния. Опираясь концом клинка о землю, Регинлейв стояла неподвижно, излучая теплое золотистое сияние.
– Регинлейв! – выдохнул Торвард, едва в силах произнести слово, и шагнул к ней.
Его лицо блестело от пота, тыльной стороной ладони он смахнул со лба и щек намокшие пряди волос. По клинку его опущенного меча медленно, словно нехотя, сползали капли черной мертвой крови.
– Благодарю тебя за помощь! – с облегчением говорил Торвард. – Но ты могла бы спуститься и пораньше! Кого я теперь недосчитаюсь? Халльмунд! Где ты?
Отвернувшись от валькирии, он быстро оглядывался, перебирая взглядом знакомые фигуры:
– Кальв, живо разводи огонь! Раненых давайте сюда! Кольгрим! Где твой мешок с перевязками? Виндир, иди помогай! Халльмунд, да где же ты, ойбель-а-Дагда! Ты жив вообще?
– Виндир сам ранен! – глухо отозвался из темноты голос Халльмунда. – А я ничего, только опять без копья остался.
– Ну, несите его сюда!
– Я и сам дойду! – виновато приговаривал Виндир Травник, подбираясь к костру с помощью двоих товарищей: он был ранен в ногу над коленом. – Я сам перевяжусь, только дайте чем.
Сняв шлем, валькирия ждала, пока Торвард конунг наконец покончит с распоряжениями и вернется к ней. Синие глаза сверкали на румяном лице с немного вздернутым носом, и вся ее фигура, по-женски стройная, но полная силы, казалась гордой и величавой. Черные кудрявые волосы красиво оттеняли высокий белый лоб, вились волнами по стальным колечкам кольчуги. Крепкая, прямая, валькирия ростом не уступала самому Торварду, и из-за надетой на ней кольчуги даже шириной плеч почти не уступала ему. Среди всех прочих она выделялась как олень среди овец, и сразу было видно, что это существо другой породы.
Немного успокоенный Торвард подошел к Регинлейв и остановился перед ней; они стояли друг против друга и вместо приветствия многозначительно глядели друг другу в глаза. Взгляд Регинлейв блестел снисходительным дружелюбием. Она казалась молодой девушкой, но именно ее Один посылал когда-то известить Торбранда конунга о скором рождении сына, как перед этим она же возвестила рождение самого Торбранда – и так чуть ли не до самого истока рода, шедшего от Торгъерда Принесенного Морем. И за эти семьсот лет Регинлейв ничуть не изменилась.
– Так значит, по-твоему, я немного опоздала на свидание? – насмешливо проговорила она, вспомнив то не слишком учтивое приветствие, каким он ее встретил. – Может быть, я была занята с другими, кто получше тебя умеет ценить мое общество!
– Да уж не сомневаюсь! – так же ответил Торвард. – Должно быть, пир в Валхалле получился уж очень веселый! А я тут справляйся как знаешь!
– Не ты ли говорил, Торвард конунг, что я чересчур ухаживаю за тобой и не даю тебе проявить доблесть? Не ты ли говорил, что тебя никто не считает храбрецом, потому что с такой защитой человеку нечего бояться? Не ты ли требовал, чтобы я дала тебе самому позаботиться о себе?
– Да, но ты же видела, что этот враг не из обыкновенных. Это как раз тот случай, когда ты была мне нужна. А то эти дохляки так и валили бы до самого утра, а мы давно бы попадали от изнеможения.
Торвард оглянулся на Ормкеля: едва толпа мертвецов схлынула, как тот сел на землю прямо где стоял. Меч сам выпал из его рук, и Ормкель так и сидел, боясь обнаружить предательскую дрожь в ногах, если встанет, и дергался на каждый шорох: все казалось, что сейчас Гримкель Черная Борода выскочит из мрака у него за спиной и нападет, чтобы в отместку снести и ему полголовы.
– Вот я и появилась не раньше, чем ты в этом убедился, – с торжествующим превосходством ответила Регинлейв.
– Вот оно! – бормотал Ормкель. – Все женщины одинаковы! Когда надо, так их нет, а если уж чем поможет, так всю плешь потом проест…
– Лучше бы она успела до того, как тот тухлый тролль попал мне в плечо секирой! – ворчал во тьме Эйнар.
– Но раз я успела только теперь, поди ко мне, я помогу тебе! – ответила валькирия.
Эйнар подошел все с тем же злым лицом, Регинлейв провела ладонью по его ране, и кровь мигом унялась.
– Подойдите ко мне все, у кого есть хоть царапина! – велела она. – Вас ранило злое оружие, мертвое. От любой царапины можно умереть.
Раненые по одному стали подходить к ней.
– Ну вот, а я думал, валькирии лечат поцелуями! – разочарованно гудел Эйнар, и это означало, что он пришел в себя.
Но Ормкель еще не опомнился и оттого упустил случай на него накинуться. Сегодня ночью всем хватило развлечений и без того.
* * *
Маленькая ведьма сидела скорчившись возле можжевелового куста в расселине скалы. Жадный, вытянувшись и прижав уши, лежал на земле рядом с ней, похожий на длинный плоский валун. Дагейда настороженно прислушивалась к тому, что происходило у людей. Их костер снова запылал, там слышался говор. Среди голосов мужчин ведьма различала голос Регинлейв, и от этого ей было неуютно. Но вот голоса стали затихать – люди устраивались спать, выставив двойной дозор.
– Пусть будет так, Жадный! – тихо шептала ведьма в ухо своему товарищу, и чуткая дрожь волчьего уха давала знать, что он слушает и понимает ее. – Дорога к Золотому озеру далека и трудна! Много всего есть на пути такого, чего мой братец и не знает! Он не дойдет туда! Не дойдет! Ему не владеть снова мечом моего отца, которого убил его отец!
Человеческие голоса затихли. Ведьма осторожно поползла вверх по склону, похожая на огромного ежа. Выбравшись снова на вершину холма, она посмотрела на маленький лепесток костра, встала на колени, поднесла руки ко рту, словно собираясь наговорить полную горсть слов, и еле слышно зашептала:
Крепче веревок
Сон я совью,
Опутает сетью
Он всех, кто заснул!
Очи не видят,
Уши не слышат,
Руки недвижны,
Как мертвые камни!
Маленькая ведьма соскользнула с вершины холма, Жадный уже ждал ее. Всадница Мрака привычно вскочила на его мохнатую спину и ласково хлопнула волка по боку. Повинуясь знаку, огромный волк метнулся в лес и неслышной тенью растворился во мраке елового склона.
* * *
Утром на равнине было пронзительно холодно – так бывает только осенним утром, когда слабеющее солнце еще не прогрело воздух и близкая зима глядит белыми глазами с хмурых облаков. Всякий, кому придется ночевать под открытым небом, проснется от такого холода и бросится разводить огонь. Но вот уже рассвело, стало ясно видно и равнину, покрытую моховыми холмиками, и ломкую сохнущую траву с белым налетом инея, и темный ельник в стороне. Но никто из хирдманов Торварда, спавших вокруг остывших кострищ, не просыпался. Дозорные лежали прямо на земле, иные привалились к стволам, сжимая в руках копья, и тоже спали.
Регинлейв подошла к Торварду, спящему лицом вниз, опустилась на колени, потрясла его за плечо, перевернула.
– Торвард сын Торбранда! – окликнула она. – Ты собираешься просыпаться? Или ты никуда не идешь и зимуешь здесь? Тогда хотя бы позаботься о берлоге! Самый глупый медведь и тот догадается нагрести охапку листьев, чтобы зимой не отморозить хвост. Торвард конунг! Ты меня слышишь? Проснись!
Сильные руки валькирии трясли Торварда за плечи, но он не просыпался. С таким же успехом можно было бы будить мертвого. Только слабое, медленное дыхание давало понять, что он жив.
Регинлейв нахмурила густые черные брови, подняла голову, оглядела хирдманов. Все они лежали неподвижно, и только маленькие белые облачка пара над их лицами не позволяли отнести их к мертвым.
Хмурясь, Регинлейв провела рукой по лицу спящего Торварда, подумала немного, потом наклонилась и поцеловала его – как пробуждала в Валхалле тех, кого приносила из битвы.
– Торвард конунг! – позвала Регинлейв. – Проснись! Время пришло!
И Торвард открыл глаза. Глядя в серое небо, он не сразу понял, где он и что с ним. Потом он сел, протер глаза, встряхнул головой и посмотрел на Регинлейв.
– Ну и замерз же я ночью! – с чувством поделился он и похлопал себя по плечам. – Раз уж ты все равно здесь, так хоть погрела бы меня, что ли! Чего они там ночью делали, тролли несчастные, даже огонь поддержать не могли…
Тут он запнулся: на глаза ему попался Вальмар Ореховый, который спал прямо на земле, у края поляны, где располагались дозоры – с копьем в обнимку, положив голову на выступающий корень. Прямо у него на животе сидела рыжая белка и грызла орех, извлеченный из мешочка на поясе – Вальмар очень любил орехи, постоянно носил их при себе и тем заслужил свое прозвище. Но теперь он не просыпался и не замечал этого наглого грабежа среди бела дня! Потом взгляд Торварда упал на тела Торира и Эйка, завернутые в плащи, с щитами под головой.
– Приветствую тебя, о славный герой! – насмешливо сказала Регинлейв. – Тебе пока не так везет, чтобы от поцелуя валькирии очнуться в Валхалле! Пока еще ты на земле, но если бы не я, ты мог бы вовсе не очнуться!
– Мне такая дрянь приснилась! – снова заговорил Торвард, но уже не так уверенно. – Меальт а-Дагда! Как будто из-под каждой кочки лезли мертвецы, и троих убили, Торира и… Так это что… все наяву было? Эй, Халльмунд! – Торвард толкнул товарища. – Просыпайся, а то у тебя вся борода заиндевела!
Но Халльмунд его не слышал. Регинлейв молча смотрела, как Торвард пытается разбудить сначала его, потом Ормкеля, потом Регне – и все безуспешно.
– Это колдовство! – сказала она наконец, когда Торвард встревоженно повернулся к ней. – Ты был точно такой же. Я едва сумела тебя разбудить. Чуть не принялась вспоминать Черные руны и двенадцатое заклинание Властителя! Кто-то очень хочет помешать тебе.
Торвард протяжно просвистел в ответ и снова сел на землю рядом с Регинлейв.
– Я знаю только одно существо, которое и захотело бы мне помешать, и сумело бы все это сделать! – проговорил он чуть погодя. – Дагейда. Она знает, как мне нужен Дракон Битвы. Но она не хочет мне его отдать. Туман, дорога назад, мертвое войско! – вспоминал Торвард. – Кому же, кроме нее, такое под силу? Да еще на Остром мысу у нас вышло дело…
– Я знаю! – сказала Регинлейв. – Но ведь слэттов было вчетверо меньше, чем вас, и я не стала вмешиваться. Ты и без меня неплохо справился, даже убил их вождя.
– Слэттов? – изумился Торвард. – Какие слэтты? Какое вчетверо меньше? Ты что-то перепутала, радость моя! Там был Бергвид! И у него было не меньше народу, чем у меня!
– Какой Бергвид! – насмешливо передразнила Регинлейв. – Там и близко не было Бергвида, уж ты можешь мне поверить! Это были слэтты, люди Скельвира хёвдинга из усадьбы Льюнгвэлир. Ну, тот, знаешь, которого еще звали Медвежий Дух. Который сочинил вам «Песнь о поединке».
– Скельвир хёвдинг! Из Льюнгвэлира! Не может быть! – Торвард в изумлении смотрел в ее прекрасные ярко-синие глаза и не верил своим ушам. – Я же видел Бергвида! Я же видел его своими глазами!
– А перед этим ты никого не видел? Скажем, гадкого старого колдуна, который тридцать лет назад сам себе перерезал горло, чтобы ему удалось хотя бы одно колдовство в жизни? Разве ты его не видел? Забавно было смотреть, как ты кинулся на слэттов, уверенный, что это Бергвид! Кар Колдун показал тебе Бергвида, когда на самом деле это были совсем другие люди! Не думала я, что ты так легко поддашься на обман! Ты же знаешь, что Бергвид – мастер отводить глаза!
– Но почему ты не остановила меня, если видела это? – в досаде и ярости воскликнул Торвард.
– А зачем? – Регинлейв с насмешливой невозмутимостью повела плечом. – Зачем я буду вмешиваться, когда ты сам же просил меня вмешиваться в твои дела поменьше? Разве нет?
Торвард тихо ругался: да уж, просил, было дело! Песнь о валькирии Регинлейв он знал с детства. Когда-то, семь веков назад, она стала возлюбленной Торгъерда, прародителя фьялленландских конунгов. Всю жизнь она защищала его в битвах и дарила ему победы, а когда ему все же пришел срок погибнуть, она выпросила у Одина право так же защищать и охранять его потомков и прямых наследников. Только одного из сыновей каждого очередного конунга, наиболее достойного, она благословляла своим покровительством, и нередко, если сыновей у конунга имелось несколько, именно выбор Регинлейв решал дело. Условий она ставила немало: ее избранник должен быть силен, отважен, доблестен, быть выше всех, отважнее всех, впереди всех! Как сам древний Торгъерд, он должен стремиться только к славе и на ней сосредоточить все свои помыслы. Упоение битвой – вот его единственная радость, залитое кровью врагов оружие – его единственное сокровище, доблестная гибель – единственное счастье, которое для него возможно. И она, валькирия, которая воплощает его победы и его вечную посмертную славу, должна быть его единственной привязанностью и любовью как в земной жизни, так и после. Торвард отвечал почти всем ее требованиям, и поначалу Регинлейв была очень довольна единственным наследником Торбранда конунга. Кроме одного – он не мог быть верен возлюбленной, которой нет постоянно рядом с ним, больше двух месяцев подряд. И в жизни его постоянно находилось множество стремлений и привязанностей, кроме упоения битвой. После нескольких ссор и примирений Регинлейв махнула на него рукой и отказала ему в своей любви. Она продолжала оберегать его в сражениях, но не упускала случая объяснить ему разницу между ним и конунгом Торгъердом.
И сейчас ей выпал отличный случай отыграться за то пренебрежение, которое он смел ей выказывать. Запустив пальцы себе в волосы с обеих сторон, Торвард отчаянно дергал их, будто хотел вырвать.
– Болван! Балбес! Бревно еловое! Треска безголовая! – бормотал он, и можно было догадаться, что все эти лестные отзывы он посвящает себе. – И я его убил? Скельвира из Льюнгвэлира? – Он с надеждой посмотрел на Регинлейв. – Может, все-таки выживет?
Надежда была глупой, поскольку тяжесть собственной руки он прекрасно знал.
– Какое выживет? – Теперь уже Регинлейв посмотрела на него с недоумением. – Он сидел на пиру в Валхалле, когда я спускалась к тебе сюда. Но ты можешь особо не беспокоиться, у него остались только жена и дочь, а из мужчин нет никаких родичей, так что мстить тебе никто не будет.
Но это ничуть не радовало Торварда, и он в бесплодной досаде потирал шрам на щеке, за последние дни заросшей черной щетиной:
– Как я мог так… Ничего себе подрался! А мы-то думали, что перед нами войско Бергвида человек в триста! Лиг лам рэ баотгельтахт! Ну почему ты меня не предупредила, что это никакой не Бергвид! Ты же видела! Ты видела, что я насмерть сражаюсь с человеком, который мне не враг и никогда врагом не был, с которым мне совершенно нечего делить!
– Какая разница! – Валькирия разгневалась, ее синие глаза засверкали пронзительным огнем, волосы взвились, как черный клуб дыма. – Ты удивляешь меня, Торвард сын Торбранда! Воин должен радоваться каждой победе, а он, видите ли, волосы рвет от досады, что убил не Бергвида, а Скельвира из Льюнгвэлира! Это тоже весьма достойная победа, могу тебя уверить, при встрече с ним на поле битвы многим не так везло, как тебе! Кстати, этот Скельвир ходил в тот поход с Хельги ярлом, когда тот убил твоего отца!
– Ну, так что же! Это был честный, законный поединок, при свидетелях и с соблюдением всех обычаев! Даже если бы меня самого так убили – я бы и то не обиделся!
– Истинный воин стремится попасть в Валхаллу, а туда попадают только те, кто пал с оружием в руках, покрыв свое имя славой! Ты оказал услугу этому Скельвиру, а заодно и увеличил собственную славу. И чем же, скажите на милость, ты недоволен?
– Но обо мне теперь будут говорить, что я напал на невинных людей, с большой дружиной, ночью! И правда – напал! А ты смотрела и потешалась!
– Ты сам должен был думать! Ведь твоя мать предупреждала, что у тебя сейчас неудачное время!
– У меня уже лет пять неудачное время!
– Ну да! Фрия Эрхина прокляла тебя, и еще скажи спасибо, что это так мало сказывается! Ты же знал, что сейчас у тебя – время руны Града, а все равно куда-то лезешь и лезешь!
– И ты туда же, Дагда-меальт ит Фид! И они еще хотят, чтобы я женился! – Торвард огляделся, будто искал свидетелей такой редкостной глупости, но хирдманы, несмотря на их громкий и жаркий спор, все так же спали, и даже белка деловито продолжала свой грабеж, понимая, что им не до нее. – Как будто мне вас двоих мало, тебя и матери! Будет еще третья, так я сам на меч брошусь!
