– Джентльмены, – начал бригадир, – завтра вы увидите людей, которых поведете в бой.
О, то было настоящее заклинание, старинное, могущественное. Две фразы – «офицеры, которые будут вами командовать» и «солдаты, которых вы поведете в бой» – безоговорочно помещали молодых офицеров на предназначенное им место, то есть в самое сердце сражения. Для Гая фразы отзывались набатом чего-то прочитанного в отрочестве…
«… – Труслав, мой выбор пал на ваш отряд.
– Благодарю вас, сэр. Каковы наши шансы прорваться?
– Прорыв теоретически возможен, Труслав, иначе я бы не отправлял вас на задание. Если кто и справится, то только вы. И вот что я вам скажу, мой мальчик: я бы с восторгом променял свой чин и всю эту мишуру с мундира, лишь бы быть с вами. Однако мой долг – оставаться с полком. Удачи, мой мальчик. Она вам понадобится…»[27 - В данном пассаже Ивлин Во пародирует стиль авторов патриотической приключенческой литературы эпохи «становления Империи», популярной среди мальчиков-подростков в начале XX в. Подобный пассаж легко мог принадлежать перу П. К. Рена или А. Э. В. Мейсона.]
Цитата приплыла из летнего воскресного вечера. Подготовишка Гай вместе с учениками еще трех классов сидел на полу в гостиной своего наставника. Большинство мальчиков грезили о каникулах с родителями, некоторые – Гай в их числе – завороженно слушали чтение.
Шла Первая мировая, рассказ же относился к более ранним страницам военной истории. Капитану Труславу предстояло сразиться с патанами. Для Гая Троянская война, «Азенкур»[28 - «Азенкур» – дредноут, был построен для Бразилии в 1910 г., в январе 1914-го перешел в собственность Турции, в августе 1914-го, в связи с началом Первой мировой войны, был реквизирован Британским адмиралтейством.] и Зулуленд были в те дни реальнее окопной слякоти, колючей проволоки и газовых атак – декораций, в которых пал Джарвис. Стало быть, для Труслава – патаны; для сэра Роджера Уэйбрукского – мусульмане; для Джарвиса – надутый, как индюк, персонаж карикатуры Бернарда Партриджа, в высоких сапогах и с орлом на кокарде. У Гая в двенадцать лет врагов было мало. Зато потом они множились чуть ли не в геометрической прогрессии.
Бригадир тем временем продолжал. Было первое апреля – ждали бригадирского подвоха или остро?ты, однако бригадир говорил совершенно серьезно, Гай же впервые слушал вполуха. Офицеры, почти все Гаю знакомые лишь по именам, более не казались ему военною семьей. За какие-нибудь неполные двое суток священным для Гая стал второй батальон; теперь он думал только о солдатах, что ожидались назавтра.
Офицеров распустили, и с этого момента бригадирова личность, прежде бывшая своеобразным мерилом, как-то смазалась. Бригадир жил в замке со своей свитой. Ездил то в Лондон, то в Эдинбург, то в Центр формирования – никто не знал, по каким делам и на какие сроки. Теперь бригадира воспринимали как стихию почти неодушевленную; о нем и говорили безличными предложениями: «Велено рыть траншеи», «Приказано оставлять в лагере не менее двух третей батальона за раз», «Вон опять макулатуру из штаба несут».
Так обезличился Ричи-Хук, герой и весельчак, харизматичный старый вояка.
Все разошлись по палаткам. В столовой было четыре печки, но второй батальон, собранный подполковником Тиккериджем для важного объявления, зябко поеживался в своих шинелях.
А подполковник Тиккеридж вслух зачитывал приказ о назначениях. Сначала штаб батальона – сам Тиккеридж, его заместитель и начальник штаба – все кадровые военные; затем помощник начальника штаба по общим вопросам и по разведывательной службе, химической службе, транспортной службе и бытовому обслуживанию, иными словами, мальчик на побегушках – Сарум-Смит. Командир штабной роты – Эпторп; его помощник – неизвестный Гаю молодой кадровый офицер.
Это последнее назначение вызвало интерес. Давно ходили слухи, что возможно продвижение одного-двух временных офицеров; впрочем, никто, кроме Эпторпа, не рассчитывал на столь ранней стадии командовать ротой, и даже Эпторпу не снилось, что его поставят над кадровым офицером, пусть и совсем желторотым.
Расклад явился полной неожиданностью и для кадровых офицеров – они мрачно переглянулись.
Командиром и заместителем командира первой роты были назначены кадровые офицеры, взводными – трое временных офицеров. Во второй роте назначения проводились по тому же принципу. В третьей роте помощником командира сделали Леонарда. Оставались Гай, двое временных офицеров и один кадровый, молодой и заносчивый, по фамилии Хейтер.
– Четвертая рота, – возгласил подполковник Тиккеридж. – Командир – майор Эрскин, его сейчас нет, прибудет на днях. Пока командование принимает его помощник Хейтер. Взводные – де Суза, Краучбек и Джервис.
То была горькая минута. Конечно, Гай не привык рассчитывать или хотя бы надеяться на успех. Выдвижение в старшие ученики (с позволением носить носовой платок в кармане сюртука, а еще ходить в гетрах) Гай воспринял как неожиданный и незаслуженный подарок судьбы, этакий аванс, который лучше бы не брать. Когда в колледже ему предложили стать секретарем зала будущих бакалавров, Гай решил, что это безобидная дружеская шутка. И так продолжалось всю жизнь. Исключения, редкие и незначительные, сваливались как снег на голову. Зато в Полку алебардщиков у Гая появилось ощущение, что дела его не быстро, но налаживаются. Ведь ходили же слухи, ведь были же намеки. Нет, Гай не рассчитывал на многое и многого не желал, но верил в повышение – и постепенно привык к мысли о том, что повышение только логически подтвердит его успехи и что все похвалы, походя получаемые им, не пустая дань его летам. Что ж, теперь все прояснилось. Гай не так плох, как Триммер, и даже чуть получше Сарум-Смита, назначенного на презренную должность; Гай не так плох, однако, что называется, недалеко ушел. Еле-еле выкарабкался; закончил без отличия. Как он раньше не сообразил, что Леонард – более подходящая кандидатура; это же было очевидно. Вдобавок Леонард – человек небогатый и недавно стал отцом; капитанское жалованье ему нужнее, чем Гаю. Гай не возмущался, не завидовал – неудачники со стажем такой привычки не имеют. Ему просто стало очень грустно – так же, как в «Клэридже», когда Вирджиния ушла, так же, как десятки раз до этого. Наверно, сэр Роджер, вмешиваясь в чужой конфликт, испытывал схожие чувства – и не догадывался, что однажды получит сомнительный титул «il Santo Inglese».
Подполковник Тиккеридж тем временем продолжал:
– Разумеется, назначения пробные. Все можно переиграть в зависимости от ваших успехов, джентльмены. Однако на сегодняшний день они представляются штабу оптимальным вариантом.
Собрание закончилось. Денщик стал разливать розовый джин.
– Поздравляю, Эпторп, – выдавил Гай.
– Спасибо, старина. Честно говоря, не думал, что мне дадут штабную роту. Она ведь вдвое больше обычной.
– Ты отлично справишься, дружище.
– Конечно, справлюсь. Пожалуй, придется дать нагрузку моему ПК.
– Чему-чему? Что такое ПК? Уж не новая ли модель бушбокса?
– Ни в коем случае. ПК – это помощник командира, меня то есть. А тебе, старина, не помешает выучить пару-тройку аббревиатурок. Начальство – оно расшифровывать не любит. В армии лаконичность нужна, вот что я тебе скажу, Краучбек. Кстати, жаль, что ты всего-навсего взводный. Я слышал, одного из наших собирались сделать ПК. Мне даже в голову не приходило, что речь не о тебе.
– Леонард больше подходит.
– Пожалуй. Им виднее. А все-таки жаль, что ты не ПК. Если тебе сейчас неудобно вещи перетаскивать из палатки, можешь переночевать со мной.
– Спасибо. Воспользуюсь предложением.
– Только чтобы завтра же утром ты съехал, старина. Нечего тянуть.
В столовой было так холодно, что ужинали, не снимая шинелей. Эпторп с Леонардом по традиции проставлялись.
Гай не один раз за вечер услышал от временных: «Сочувствую, дядя». Неудача как будто сделала его более simpatico.
– Вы – Краучбек, да? – спросил Хейтер. – Давайте выпьем. Пора познакомиться поближе. Думаю, мы с вами сработаемся, вот только пообвыкнем друг к другу. Я человек покладистый. А чем вы до войны занимались?
– Ничем.
– Понятно.
– Не знаете, каков майор Эрскин?
– Подавляет интеллектом. Чуть не все годы службы на особых операциях. Да вы с ним поладите – главное, делайте, что велено. Поначалу он будет вам, новичкам, поблажки давать.
– В котором часу прибудут солдаты?
– Наш бриг малость преувеличил. Завтра прибывают только опытные солдаты. А новобранцев ждать еще несколько дней.
Они чокнулись розовым джином и встретились подозрительными взглядами.
– Которые тут де Суза и Джервис? Надо бы и с ними парой слов перекинуться.
Гай поплелся в палатку. Эпторп уже сидел в своем коконе, бессонный, словно гигантский светляк.
– Вот что я хотел тебе сказать, Краучбек. Я не желаю больше ни слова, ни намека слышать о саутсендских событиях. Никогда. Понял? Или я буду вынужден перейти к действиям.
– К действиям какого рода?
– К решительными действиям, Краучбек.
Странный он все же, Эпторп, в очередной раз подумал Гай.
7
Примерно через три недели появилась «Инструкция по боевой подготовке сухопутных войск № 31, Военное министерство, апрель 1940». К тому времени столовую второго батальона оснастили брезентовыми ячейками для писем, а также добытыми неизвестно где креслами, радиоприемником и другими полезными вещами. По возвращении с очередного собрания каждый офицер обнаружил экземпляр в своей ячейке. Генерал Айронсайд[29 - Уильям Эдмунд Айронсайд (1880–1959) – британский фельдмаршал, барон. Командовал войсками Антанты в Архангельске, был главой британской военной миссии в Венгрии, служил в Исмидских войсках (Иран), в Северо-персидских войсках, был генералом-квартирмейстером Индийской армии. 4 сентября 1939 г. назначен начальником Имперского генерального штаба, в мае 1940-го заменен генералом Джоном Диллом, в 1941-м отправлен в запас с пожалованием баронского титула.] препроводил сей фундаментальный труд следующим комментарием: «Всем командующим офицерам проэкзаменовать подчиненных офицеров по вопросам части первой „Инструкции“. Не успокаиваться до тех пор, пока ответы не будут удовлетворять поставленным требованиям».
– Пожалуй, вам, ребята, придется-таки заглянуть в «Инструкцию», причем в этом месяце, – заметил подполковник Тиккеридж. – Ей большое значение придают, бог ее знает почему.
В «Инструкции» было сто сорок три вопроса.
21 апреля в девятичасовых новостях сообщили, что генерал Пэджет[30 - Бернард Чарльз Тоулвир Пэджет (1887–1961) – британский военный деятель, генерал, участник Первой и Второй мировых войн. В 1939–1940 гг. – командир 18-й дивизии, которая вошла в состав Британских экспедиционных сил в Норвегии, захваченной Германией за два весенних месяца 1940 г.] в Лиллехаммере и что на Норвежском фронте все в ажуре. Новости кончились, началась музыка. Гай уселся в кресло, максимально отдаленное от радиоприемника. Запахи смятой травы, джина и жареной говядины перебивались запахами парафина и раскаленного металла. Гай принялся штудировать «жизненно важные обязанности командира подразделения».
Вопросы в большинстве своем касались либо моментов само собой разумеющихся, не могущих игнорироваться офицером-алебардщиком, либо технических тонкостей далеко за пределами Гаевой компетенции.
– А скажи, дядя, ты на свою дотацию купил старую ходовую от автомобиля и запчасти к двигателю, чтобы облегчить подготовку по вождению?
– Нет. А сколько человек из взвода ты предназначил в связисты?
– Ни одного.
Это было вроде игры в «Счастливые семьи».
– Почему камуфляж с опозданием опаснее, чем полное отсутствие камуфляжа?
– Вероятно, потому, что есть риск вляпаться в свежую краску.
– У твоих солдат сушилки не хуже, чем у тебя?
– Хуже, чем у меня, просто некуда.
– А ты проверял, дядя, умеют ли твои солдаты кашу в котелках варить?
– Проверял. На прошлой неделе. Умеют.
– В чем преимущество начала ночной учебной операции за час до рассвета?
– Полагаю, в том, что она длится всего час.
– Я серьезно.
– Для меня это огромное преимущество.
Несколько дней палаточный лагерь гудел как улей – офицеры проверяли друг друга на усвоение «Инструкции по боевой подготовке».
Гай вяло перелистывал страницы. Вопросы подобного рода встречаются обычно в кратких руководствах для начинающих клерков: «Как обратить на себя внимание босса: пятишаговый курс» или «Почему продвигают всех, кроме меня?»… То один, то другой вопрос возвращал Гая воспоминаниями к последним трем неделям.
«Пытаетесь ли вы в компетентности сравниться с вашим непосредственным начальником?»
Гай не испытывал уважения к Хейтеру. Теперь он не сомневался: он бы куда лучше справился с его обязанностями. А главное, Гай узнал, что новая его должность будет вовсе не Хейтерово место.
Майор Эрскин прибыл в тот же день, что и новобранцы. Интеллектом он не подавлял. Хейтерова характеристика восходила, по-видимому, к тому факту, что майор читывал романы Пристли[31 - Джон Бойнтон Пристли (1894–1984) – английский романист, эссеист, драматург, театральный режиссер. В своих произведениях осуждал социальную несправедливость, порицал материальный интерес, прославлял в человеке духовное начало.], а вид постоянно имел всклокоченный. Нет, майор Эрскин не забывал нацепить перевязь или фуражку, мундир его был чист, пуговицы сверкали. Просто обмундирование было майору Эрскину будто не по размеру, причем винить следовало не портного, а майорову фигуру, каковая фигура имела свойство меняться по несколько раз на дню. Мундир казался майору то длинен, то короток. Карманы, бог знает чем набитые, вечно оттопыривались. Галифе постоянно перекручивалось. В целом майор Эрскин более смахивал на сапера, чем на алебардщика. Однако Гай с ним действительно поладил. Майор Эрскин трепаться не любил – если он раскрывал рот, то не для того, чтоб вокруг да около ходить.
Однажды вечером (Хейтер весь день заносился больше обычного) майор Эрскин с Гаем шли ужинать.
– Пора этого клеща к ногтю, – заметил майор Эрскин. – И я ему устрою веселую жизнь. Он сам нарвался. Накажу примерно – и ему польза, и мне потеха.
– Вы правы, сэр.
– Не след мне при вас так отзываться о вашем начальнике, – продолжал майор Эрскин. – Кстати, дядя, вам объяснили, почему вы всего-навсего взводом командуете?
– Нет. А разве я вправе требовать объяснений?
– Ну да. Так вот, чтоб вы знали: вас прочили в ротные. А бриг сказал, что не допустит командовать боевой ротой офицера, который не показал себя как взводный. Я брига понимаю. Не то – штабная рота. Старина Эпторп – он ведь тоже дядя – проторчит в своей должности, пока не сделается начальником хозчасти или еще каким хлопотуном, которому пороху понюхать не светит. Ни один временный офицер, если начинает с высокой должности, стрелковую роту в жизни не получит. А вы получите, причем прежде, чем нас бросят в бой. Если, конечно, никакой фортель не выкинете. Я подумал, надо вас просветить, чтоб не расстраивались. Было такое, признавайтесь?
– Было.
– Вот видите.
«Кто командует взводом – вы или взводный сержант?»
Гаев взводный сержант звался Сомсом. Оба были друг другу в высшей степени не simpatico. Обыкновенно отношения между взводным и его сержантом в Полку алебардщиков походят на отношения между ребенком и нянькой. Сержант обязан следить, чтоб офицер не попал в беду и сам не набедокурил. Задача офицера – подписывать бумаги, нести наказания и бежать в атаку, с тем чтобы его застрелили первым. Нянька в богатом доме недалеко ушла от прислуги, а значит, умеет создать эффект собственного отсутствия – эти же навыки требуются от сержанта. Однако в отношениях между Гаем и Сомсом данные принципы не соблюдались. Сомс благоговел перед офицерами на современный манер, то есть как перед людьми умными и просвещенными; вдобавок он делал различия между кадровыми и временными. Гая же Сомс рассматривал, как нянька, которая «сызмальства при господах», могла бы рассматривать жалкого приемыша, по одному (быстро миновавшему) капризу миледи взятого в дом и почти сразу сосланного к ней в комнату, а надолго или нет – неизвестно. Вдобавок Сомс был слишком молод, а Гай слишком немолод, чтобы Сомсу вообще примерять на себя нянькину роль. В армию Сомс пошел в 1937-м. На момент объявления войны и формирования бригады вот уже три месяца служил капралом; упомянутые события способствовали его безвременному продвижению. Сомс любил приврать и часто бывал разоблачаем. Взводом командовал Гай – но без поддержки со стороны сержанта. Кстати, Сомс носил премерзкие гангстерские усики. И вообще во многом напоминал Триммера.
«Сколько ваших подчиненных вы внесли в мысленный список кандидатов на офицерский чин?»
Одного. Сержанта Сомса. Гай не просто «внес его в мысленный список» – Гай на днях подал майору Эрскину Сомсову характеристику.
– Понимаю, – прокомментировал майор Эрскин. – И не виню вас. Я сам нынче утром выдвинул кандидатуру Хейтера. Пускай теперь обучается на офицера связи ВВС, бог его знает, что там у них в программе. Подозреваю, не пройдет и года, как Хейтер до полковника дослужится. Вы вот предлагаете Сомса только потому, что он неприятный тип. Хороша же будет наша армия годика эдак через два, когда все дерьмо всплывет, как ему и свойственно.
– Сомс к нам не вернется, если его в офицеры произведут.
– Потому-то я и дам ход вашей бумаге. То же самое с Хейтером, если, конечно, он курс закончит, или что там от него требуется.
«Скольких ваших подчиненных вы знаете по именам и что вам известно об их характерах?»
Имена Гай выучил. Проблема была в другом – в соотнесении имен с физиономиями. Физиономий каждый солдат имел три. Для стойки «смирно» надевал маску вроде тех, что лепят с покойников; при команде «вольно» и вообще на отдыхе, в палатке, по дороге в лавочку за шилом и мылом выражения варьировались. Преобладали бестолковые, реже попадались сердитые или обиженные. Наконец, при неофициальном обращении взводного физиономии снова становились на один манер – застывали в натянутой, но в целом дружелюбной улыбке. Большинство английских джентльменов того времени полагали себя способными внушать любовь низшим классам. Гай подобными иллюзиями не тешился. И все же ему казалось, что тридцать человек солдат ему симпатизируют. Впрочем, если бы вышло, что нет, не симпатизируют, Гай бы не слишком огорчился. Сам-то он симпатизировал. Он им добра желал. Он для них старался, конечно, по мере возможностей, предоставляемых невеликим чином. В случае необходимости Гай бы жизнью для своих солдат пожертвовал – гранату бы собой закрыл, последнюю каплю воды отдал и тому подобное. Но солдаты сливались для него в однородную массу – так же как офицеры-алебардщики, из которых Гай различал только нескольких, например майора Эрскина, более приятного ему, чем юнец Джервис, нынешний сосед по палатке, или де Сузу – с ним Гай старался держать ухо востро. Теплее, чем к своему взводу, роте и батальону, и вообще ко всем алебардщикам, Гай относился только к отцу, дяде, сестре, племяннику и племянницам. Негусто, однако есть за что Господу хвалу воздать.
И все бы ничего, но открывался сей неоднозначный катехизис вопросом, являющим собою квинтэссенцию самого Гаева присутствия среди случайных товарищей: «За что мы воюем?»
Составители «Инструкции» признавали, что прискорбно большое количество солдат затруднились ответить на данный вопрос. Интересно, Бокс-Бендер тоже затруднился бы? А Ричи-Хук – он-то хоть представляет, чего ради крушит и язвит? А что, если сам генерал Айронсайд не в курсе?
Гаю казалось, он знает то, что сокрыто от сильных мира сего.
Англия объявила войну, чтобы защитить независимость Польши. Теперь Польша, можно сказать, исчезла с карты, и две сильнейшие державы гарантировали ей смерть. Генерал Пэджет нынче в Лиллехаммере; сообщают, что дела весьма хороши. Но Гай-то знает: все скверно. Здесь, в Пенкирке, нет друзей, владеющих информацией, нет доступа к секретным папкам – только зачем они, если прямиком из Норвегии восточный ветер несет запах провала?
И однако, Гай сохранял тот же приподнятый настрой, что охватил его у гробницы сэра Роджера.
Да, сам Гай – неудачник со стажем; но это не значит, что Отечество его проиграет войну. Каждое очевидное поражение непостижимым образом поддерживает Англию. В неравных шансах всегда есть преимущество, по крайней мере так учит романтическая литература. Два условия справедливой войны – наличие правого дела и шанс на победу. Дело, вне всякого сомнения, правое. Враг превосходит и числом, и уменьем. Действия в Австрии и Богемии можно оправдать. Даже в споре с Польшей имеется оттенок благовидности. Но теперь враг превысил предел допустимого. Чем больше побед он одерживает, тем вернее вызывает неприязнь всего мира – и приближает к себе кару Господню.
Такие мысли одолевали Гая в тот вечер. Он стиснул Джарвисов медальон и стал молиться. Перед самым погружением в сон пришла последняя мысль, утешительная, хоть и эгоистичная. Как бы ни было скандинавам некомфортно под немецкою пятой, алебардщикам от этого сплошная выгода. Алебардщики предназначены для Особо опасных операций, а до сих пор возможности поучаствовать в этих самых операциях у них и не было. Теперь же открылось новое поле, точнее, побережье деятельности – знай успевай повергать, разить да крушить.
8
