Где-то за месяц до Нового года Гоше все-таки удалось упросить докторов, чтобы те его снова госпитализировали. Не успела мама сходить за продуктами – а он уже в больничной пижамке веселой расцветочки, машет ей рукой из окошка отделения. Та пыталась его забрать обратно – мол, ты хотя бы в отпуск домой 31-го сходи, подарки получи. Нет, Гоша наотрез отказался. Мама – она ведь такая, как заберет из больнички, так обратно и не вернет. А Новый год в дурдоме куда как веселее проходит!
Но мама была упорна, дошла до заведующей отделением, и та заговорила о скорой выписке. И тут-то Гоша всерьез заволновался. Лафа заканчивается, и в перспективе маячат унылые стены, уборка, походы в магазин и мамины подружки с их понимающими охами-вздохами во время вечерних посиделок. Нравоучения, опять же.
Гоша всерьез задумался: как бы продлить свое пребывание в отделении? Просто подойти к заведующей и попросить не получится – есть уже опыт. Наговорит умных слов, запутает так, что и не поймешь, отчего так радовался при выписке. Нет, тут надо действовать тонко.
Мы все как-то уже привыкли считать, что дебил не способен просчитывать свои действия на несколько шагов вперед. А обо всяких многоходовочках в его исполнении и вовсе речи быть не может. Поэтому, когда накануне Нового года в отделении приключилась драка, на Гошу никто и не подумал. Да он в ней и не участвовал – стоял себе тихо в сторонке, наблюдая, как десять здоровых парней сосредоточенно чистят друг другу физиономии.
И лишь детальный разбор полетов выявил любопытные детали. Оказывается, Гоша беседовал с каждым из участников побоища. За день до самого события он обошел всех десятерых. Причем выбрал тех, кто покрепче да позадиристее. Каждого отводил в сторонку и говорил примерно так:
– Послушай, ты ведь мне как старший брат. Даже как отец. Я тебя так глубоко уважаю, что просто не могу молчать. Знаешь, что о тебе говорит вон тот (кивок на другого кандидата) хмырь? О-о, я даже пересказать боюсь – ты меня прибьешь за такие слова.
Потом шел и обрабатывал второго, третьего… в общем, у пацанов просто не было шанса на мирный исход событий. Никто ведь даже и мысли не допускал, что Гоша может соврать – откуда у недоумка фантазия для вранья? А уж догадаться, что он это специально подстроил… нет, это невозможно!
– А ты не боишься, что они тебя теперь поколотят? – спросила заведующая, докопавшись до истинных причин и вызвав Гошу в кабинет.
– А я скажу, что у меня были слуховые галлюцинации, – не моргнув глазом нашелся Гоша. – Вы только подтвердите им мои слова, ладно?
– Ну какие галлюцинации? У тебя же их не было никогда.
– Но они-то об этом не знают, – обезоруживающе улыбнулся Гоша. – А если и вы им скажете, так вообще все сразу поверят. Вам ведь не нужно, чтобы в отделении еще раз кого-то побили?
Доктор была просто восхищена: ну надо же, как все провернул! Поэтому, поговорив с Гошей еще немного об истинных причинах его нежелания возвращаться домой, пошла ему навстречу и оставила в отделении еще на некоторое время. А потом выписала – но не сразу, а через дневной стационар: все не целыми днями дома сидеть.
Так легенды и рождаются
Наше серьезное и уютное государственное учреждение поросло легендами и мифами, словно древний замок плющом. Причем эти самые легенды и мифы генерятся безо всяких усилий с нашей стороны – тут вполне хватает нервно возбужденной фантазии гостей, а уж то, что направит ее в нужное русло, непременно появится.
Наблюдал тут однажды этот процесс в стадии, так сказать, зарождения. Хотя, скорее, подкрепления: фабула-то уже накатанная. В общем, слушайте.
Начало февраля, внутренний дворик диспансера – вернее, одно из пространств между его крыльями, от души занесенное снегом. Ветер срывает горсти этого снега с сугробов, то закручивая их маленькими смерчиками, то швыряя в лицо. Намечаются предрассветные сумерки, и в отделениях приоткрыты форточки: надо хоть как-то разогнать тяжелый дух и уменьшить ингаляционную дозу нейролептиков.
Из окон второго этажа напротив доносится истошное: «А-а-а-а-а-а!!! Убивают!!!» Сделав очередную затяжку, качаю головой: снова у Любаши обострение, теперь, пока не успокоится, женскому отделению будет весело. Любит она побродить с утра по беспокойной половине, поорать. Убивают ее уже лет десять… или пятнадцать? Голоса в голове. Так и говорят, не стесняясь: мол, убьем. А когда тебе то шепчут, то орут такое каждый день, днем и ночью, да еще и расписывают в подробностях, как это будет выглядеть, – тут любой почувствует себя некомфортно. Правда, жизнь Любашу ничему не учит, и через пару недель после выписки про то, что таблетки все же надо пить, она благополучно забывает: она же не больная, просто голоса были злые. Причем впечатление такое, что она ими даже гордится. Вот и сообщает каждое утро эту радостную весть всему отделению: это не соседи по дому и не родня, дальше дурдома уже не свезут.
Впрочем, этим утром был у нее еще один слушатель. Мужик, видимо, пришел на медкомиссию. Пораньше, чтобы побыстрее пройти. Ну а пока регистратура еще не открылась, решил перекурить на заднем крылечке. И чуть не проглотил свою сигарету, когда услышал эти вопли. Нервно, затяжки в три, докурив, он бросил полный боли и гнева взгляд на окна женского отделения (оттуда снова поведали, что убивают), промолвил: «Изверги!» – и побрел в гардероб. Минутой позже и я отправился следом.
Около гардероба мужика ждало очередное потрясение. Дело в том, что наше ударенное оптимизацией высокое начальство вывело санитарочек из штата медработников. И теперь они не младший медицинский персонал, а уборщики помещений. А раз так, то и белые халаты им не положены. Зато закупили на какой-то из швейных фабрик обычные – из этих, знаете ли, веселой расцветочки и фасона «тетя Маня».
Одна из наших санитарочек в таком вот халате аккурат заканчивала мыть полы в коридоре перед гардеробом, когда из-за поворота появился взвинченный слушатель Любашиных воплей. Того аж передернуло от возмущения. Подойдя поближе к выжимающей тряпку санитарочке, он чуть не прослезился:
– Бедные! Вас тут не только зверски мучают, а еще и убираться заставляют!
Та чуть в ведро не села. На помощь ей пришла напарница, которая тут же, в гардеробе, правила большой кухонный тесак: затупился совсем, хлеб на завтрак толком не порежешь. Проверив остроту заточки пальцем, она подошла поближе – мужик взбледнул, отшатнувшись:
– Слушай, что люди говорят, Танюша! Пора отсюда валить, пока есть возможность!
Мужик часто-часто закивал, прошептал что-то вроде: «Там не заперто», – и бочком-бочком отступил в сторону собирающейся у регистратуры очереди. Я подмигнул санитарочкам: кажется, родился еще один миф, а два других получили железобетонное подтверждение.
Если все они улетят…
– Герасим! Герасим! Ты мне явно чего-то недоговариваешь!
© Му-Му, монолог в лодке
Конспирология, всевозможные теории заговоров – очень заразная для некрепких мозгом штука. И великий соблазн к тому же. Ведь так просто можно все объяснить! Абсолютно все, начиная от глобального потепления, плавно переходя к всемирному экономическому кризису и заканчивая синдромом хронического дефицита средств на личной банковской карте. А главное – четко вырисовывается зловещий портрет виновника всех бед. Хорошо, пусть портрет будет групповым, но вглядитесь в их отвратительные рожи!
Какой злой гений светится в глазах! Нет, это не рефлекс с внутренней поверхности затылочной кости, это адово пламя. Ну в самом деле, обидно было бы обнаружить, что все эти опусы фалловерсусы в политике и экономике сделаны не со злым умыслом, а единственно по недомыслию. Это равно признанию того, что позволил командовать собою каким-то недоумкам. И виноватых в твоей личной финансовой трагедии и текущем гражданском статусе где-то в районе социального плинтуса, кроме тебя самого, в общем-то, и нету. Да быть того не может! Это не я лох, это всё злые мальчишки отобрали! Тут и здоровый-то человек поддастся искушению поискать внешнего врага, что уж говорить о наших пациентах.
Олег Павлович (назовем его так) наблюдается в диспансере уже лет тридцать. Причем последние десять из них – именно наблюдается: не то чтобы его способность генерировать бредовые идеи себя исчерпала, просто ушла с годами та пассионарность, с каковой он за них боролся. Предыдущий лечащий врач считал, что это заслуга психофармакологии, Олег Павлович уверяет, что с годами обрел мудрость, я же не спешу его разочаровывать и переубеждать, но напоминаю, что надежда на антропоморфное воплощение законов мироздания не отменяет необходимости присматривать за сохранностью личного транспортного средства.
В этот раз он пришел четко в назначенный день и с порога анонсировал, что-де вы, доктор, хоть лечение пересматривайте, хоть пятибелочный отель предлагайте, но есть информация, которую просто необходимо до вас донести. Угадайте с трех раз, о чем – может быть, даже не разочаруете.
Зная anamnesis morbi Олега Павловича, я ответил, что речь, скорее всего, пойдет о правительстве. И его кознях против электората.
– Вы меня не разочаровали, доктор! – просиял он, присаживаясь и двигая стул поближе. – Просто на этот раз все намного серьезнее и глобальнее. Я вам сейчас расскажу, а вы уж решите, что со мной делать.
Прозрение Олега Павловича заключалось в том, что правительство – и не только наше, но и рулевые других стран (ну не всех, конечно, – к примеру, кто всерьез будет вести диалог с главным пиратом всея Сомали?) – планирует покинуть нашу планету. Поскольку экология уже ни к черту, потепление грозит ледниковым периодом и прочими катаклизмами, ресурсы на нуле, народ плодится почище тараканов, а устраивать атомную войну с целью качественной и количественной коррекции демографического состава – это же сколько придется ждать, пока радиация уляжется! Опять же, угроза смены полюсов и приветов из космоса никуда не делась. Вы вот улыбаетесь, доктор, и думаете: мол, да сколько уже их за последние годы анонсировали, тех апокалипсисов! А я вам раскрою глаза на правду чуть пошире: это просто бдительность усыпляли. Сами же в курсе, что есть в медицине метод деби… черт, десенсибилизации. Вот и здесь примерно то же самое: раздражитель в малых дозах, да почаще – и через пару десятков лет хоть обкричись про четверку на лошадях, народ подумает либо про скачки, либо про конную полицию.
Вы что, думаете – зря, что ли, Антарктиду сейчас так активно осваивают? Э нет, там строятся космодромы. Даже тоннель туда проложили – кажется, из Аргентины. Ну, если кто на корабль или самолет не успеет. Так что попомните мои слова, доктор, – в час «икс» вся наша элита соберет манатки и отчалит с планеты!
– Куда же? – спросил я. – Неужели на Марс?
Олег Павлович лишь отмахнулся: мол, Марс – это так, отвлекающий маневр. Ну да, пишут, что туда поселенцев набирают, но это исключительно для отвода глаз. Луна – вот настоящий пункт назначения! Вы вспомните, доктор, как ее осваивали. Ведь смешно сказать: ихние слетали, наши слетали – и все. И тишина. Свернута лунная программа. Ну это так, внешне. А на самом-то деле там уже давно строятся города. На обратной стороне Луны, которую не видно. Чтобы не смущать народ заранее. А помните, запускали проект по продаже лунных участков в собственность? Так вот, это тоже был отвлекающий маневр. Типа все знают про эту блажь, никто уже не обращает на нее внимания. Ну купишь ты себе там мифические соток шесть под лунную картошку за вполне, между прочим, реальные деньги – и что? На какой маршрутке добираться? А люди знающие вложились серьезными деньгами и выкупили громадные территории. Вот так-то. Все вроде законно, прямо как с приватизацией в девяностые – а только все в пролете, кроме посвященных. Ф-фух. Ну вот, доктор, поделился с вами своей головной болью – и вроде как полегчало. А то, знаете ли, тяжело нести это знание одному. Класть в стационар будете? Или лечение усиливать?
Я спросил в ответ: а что, сам-то Олег Павлович нешто собирается с этой информацией созывать народ на баррикады? Нет? И письма гневные писать – мол, местечко мне забронируйте – тоже не будет? И бить бессовестные лица отъезжающим не пойдет? Ну и зачем тогда койко-место занимать? Вот ежели бессонница от этих мыслей, тревога какая или депрессия, тогда… снова нет? Ну тогда и смысла в дополнительных таблетках или уколах тоже нет. Вы лучше, Олег Палыч, вот о чем подумайте. Вот ежели они все улетят – может, нам, как тем эмигрантам с вечно грустными глазами в Шереметьевском аэропорте, имеет-таки смысл остаться?
Ночь в багровых тонах
История эта произошла в конце девяностых, в одном из сурово-уютных учреждений нашего профиля, затерявшемся на бескрайних просторах нашей же необъятной страны. Непосредственным ее свидетелем стал один из читателей моего блога, который любезно разрешил поделиться ею с вами.
Обычная ночь в обычном психиатрическом отделении. В целом ничего необычного, романтичного, зловещего или эротического – ну если не брать в расчет чьи-то сны или галлюцинации. Но первые никто не транслирует в общий доступ, а со вторыми вроде как активно борется бесплатный (да-да, за счет заведения) галоперидол [10 - Галоперидол – препарат антипсихотического действия, применяется при шизофрении и других психических расстройствах, сопровождающихся галлюцинациями.] и прочий психофармакологический арсенал, поэтому, повторюсь, все штатно.
Дежурное освещение в палатах без дверей, круглосуточный пост около наблюдательной (в простонародье – буйной), где привычно барагозят острые пациенты, редкие шаги и негромкий разговор: кому-то среди ночи приспичило, и он интересуется у санитара, нельзя ли совместить этот процесс с перекуром. Очередная порция крепкого чая с домашними бутербродами в комнате санитаров: до конца смены еще несколько часов и надо чем-то себя развлечь, поскольку доза ингаляционно поглощенных нейролептиков, выдыхаемых пациентами, плюс копящаяся усталость делают свое дело, а в глаза хоть спички вставляй, да еще и слезятся они от все тяжелеющего русского духа в замкнутом помещении.
Рутину той ночи грубо порушил громкий хлопок, почти взрыв, раздавшийся в одной из палат. Хлопок – и следом за ним крики, полные ужаса. Подорвавшейся к дверному проему дежурной смене открылась леденящая кровь картина, достойная если не «Оскара» за лучшую ленту в стиле зомби-апокалипсиса, то многомиллионных сборов в кинопрокате точно.
Кровати, стены, пол и даже местами потолок – все было в кровавых брызгах, лужах и потеках. По палате, натыкаясь друг на друга, на спинки кроватей, поскальзываясь в кровавых лужах, метались щедро залитые той же субстанцией пациенты. Время от времени кто-то из них выхватывал взором возникшего на пути соседа – в таком же зомби-прикиде, тянущего руки в попытке то ли ухватить, то ли оттолкнуть, – громко вскрикивал и, отпрянув, встречался с другим зомби, мечущимся за спиной (а может, подкравшимся?), и хаос выходил на новый виток.
К чести дежурной смены, дрогнуть-то они в душе, может, и дрогнули. Но не побежали. Ни из отделения, ни за лопатами и вилами, что хранились в подсобке вместе с вениками и граблями. Нет, одна санитарка даже предположила дрожащим голосом – мол, пациент взорвался. И попыталась тихонечко сползти вниз по косяку. Но тут же была отловлена за ворот дюжим коллегой-санитаром, который строго молвил – мол, нечего было разрешать вторую порцию гороховой каши, и так, мол, под утро дышать в отделении нечем, а тут еще и потери среди личного состава непредвиденные, – и включилась в процесс отлова и пересчета зомби.
Через некоторое время, когда все были отловлены и посчитаны, выяснилось, что потерь-то как таковых и нету. Ну то есть людских. Все на месте, все живы, правда, угвазданы с ног до головы. Да и багрово-красная субстанция кровь напоминает лишь внешне, пусть и здорово. Зато пахнет… санитар принюхался, матерно восхитился и, породив у коллег коллективный пароксизм тошнотных спазмов, лизнул испачканный палец. – Бражка! – выдал он результат органолептического анализа. – Из томатного сока. От щас кто-то огребет!
В ходе экстренно проведенных следственных мероприятий выяснилось, что бражка действительно имела место. Как? Откуда? Все просто: ели-то пациенты в столовой, а вот соки и компоты им разрешалось брать с собой в палату. Вот и родилась коллективная и где-то даже национальная идея: а почему бы не забодяжить? Под это дело даже умыкнули где-то резиновую грелку. И натаскали томатного сока. Грелку пристроили на батарее, благо отопительный сезон уже начался, и стали ждать результата. И этой ночью дождались – правда, совсем не того, что был запланирован. Грелка, раздувшись от важности по поводу сакрального процесса внутри, попросту не выдержала и взорвалась.
Выслушав доклад дежурной смены, заведующий на некоторое время задумался, потирая переносицу. А потом вынес вердикт: зачинщиков на сульфозин [11 - Сульфозин – взвесь кристаллов серы в растительном масле; вводится в инъекциях с целью повышения температуры тела пациента: таким образом достигается перелом в затяжном тяжелом психотическом состоянии, когда нейролептики малоэффективны. Это шоковый метод терапии, и в последние годы применяется редко и лишь по решению врачебной комиссии. Несмотря на бытующее заблуждение, метод с вооружения не снят.], и пусть хоть одна сволочь вякнет про карательную психиатрию – он делать балаган из отделения не позволит. А остальным прописать интенсивную трудотерапию – и в отделении, и на пленэре. А то, понимаешь, полы почему-то разительно отличаются от хозяйства у кота по своему блеску, да и опавшие листья на территории еще не все убраны. Что значит все? А на деревьях? Доктор сказал осень – значит, осень. Тут главное – святой армейский принцип: неважно, чем будет занят боец, главное – чтобы он в итоге почувствовал всю полноту посткоитальной астении. Иначе употребит излишек дурной энергии на всякие непотребства.
Кокос раздора
Если кто-то считает, что с момента поступления человека в наш психиатрический стационар и до долгожданного дня его выписки на свободу с ясным разумом его связь с… нет, не потусторонними или инопланетными сущностями, а с обычным, реальным, но дразняще расположившимся вне стен больницы внешним миром обрывается, – смею уверить, что это не так.
Напротив, многие пациенты, попав с обострением в больницу, начинают общаться по телефону – звонками ли, перепиской ли в соцсетях – заметно активнее, чем делали это дома. А еще начинаются визиты родных и друзей. Ну как же – человек небось томится без сигарет до опухания ушей, а гречневая каша хоть и зело пользительна, все же не заменит маленьких радостей жизни, каковые можно получить от принесенных шоколадок, печенек и шедевров домашней кулинарии.
А если, к примеру, друзья попались понимающие и чуткие к нуждам страждущего, так и вовсе можно втайне от санитаров получить бонус… нет, порулить Вселенной, конечно, все равно не получится, зато, кинув в окно прихваченную из лечебно-трудовых мастерских или сплетенную из больничного тряпья веревочку, станешь обладателем пакета с чем-нибудь столь же вожделенным, сколь и запретным. Вроде пачки чая и кипятильника с банкой, чтобы заваривать чифирь. А то и емкости с огненной водой и пачки неучтенных сигарет.
Когда Федор (назовем его так) на волне своей очередной мании попал в стационар, он знал твердо: друзья его не забудут. А забудут – так он напомнит. И даже вишлист предоставит, чтобы не мучились неврозом выбора, собирая передачку. Нет, халявщиком он себя не считал, что вы. Просто открытый для предложений, с уверенностью глядящий в будущее и четко доносящий до окружающих свои чаяния человек.
Так что, отправив приятелю заказ на что-нибудь горячительное и экзотическое – в конце концов, он ведь не желудок на ножках и не алкоголик, а истинный ценитель прекрасного, – Федя стал терпеливо дожидаться визита. Ну то есть терпеливо настолько, насколько вообще может позволить маниакальное состояние: всего-то несколько километров по палате за несколько часов. В конце концов, стены и потолок остались интактны, за что санитары задолжали ему огромное человеческое спасибо.
Приятель объявился где-то на четвертый день, на пятидесятом километре внутрибольничного марафона. К тому моменту Федор уже переехал из наблюдательной палаты в другую, с менее суровым в плане пристального внимания санитаров режимом, потому трюк с подъемом пакета на веревочке прошел без накладок. Федя распаковал увесистый тючок, обернутый в несколько слоев газет… и кратко, но емко выразил всю глубину своей фрустрации, разочарования в людях, обиды на мироздание в целом и нечуткость близких в частности. В пакете, тщательно запеленутый в газетную бумагу, лежал приличных размеров кокосовый орех.
Нет, оно понятно, что экзотика. Оно понятно, что в чем-то даже эксклюзив, не для желудка на ножках, а для истинного ценителя прекрасного. Но как его вскрыть, не имея подручных средств? Шарахнуть о стену, на радость дежурной смене и к вящему огорчению задницы, нашедшей на свой верхнелатеральный квадрант пару кубиков аминазинового [12 - Аминазин – один из первых в истории психиатрии антипсихотиков, применяется для купирования возбуждения, бреда и галлюцинаций.] приключения? А главное – где спиртное?
Видимо, в цепочке дальнейших событий непоследнюю роль сыграл прокатившийся по стране футбольный чемпионат мира. Федя разочарованно выпустил кокос из рук, тут же вскочил, зажмурившись от боли в ушибленном большом пальце ноги, и рефлекторно, со всей силы, наподдал по нему другой, еще не ушибленной.
Кокос, пушечным ядром вылетевший через дверной проем палаты в коридор, был остановлен впалой грудью местного завсегдатая-параноика. Приняв передачу, тот пошатнулся, сполз по стенке, но все же нашел в себе силы катнуть снаряд ногой дальше, под ноги здоровенному детине, который попал в больницу не столько оттого, что с детства умел больше, чем знал, сколько потому, что умения эти применял исключительно в деструктивных целях. Перехватив передачу, тот радостно возопил что-то про Аршавина, который прорывается через центр поля, – и, поддев орех ногой, отправил его в длинный полет по коридору, над головами успевших пригнуться пациентов.
Голкипером, сыгравшим последний аккорд в этой комбинации, выступил как раз санитар. Прилетевший кокос был профессионально перехвачен ладонью, сравнимой по размерам с немаленьким почти спортивным снарядом. Услышав в ответ на свой простой вопрос, что орех ничей, и вообще приятного аппетита, санитар хмыкнул, подбросил орех пару раз на ладони, пожал плечами и повернулся к выходу из отделения. Как оказалось, зря.
Федя, утерев выступившие от боли в столь неосмотрительно сделавшей пас ноге слезы, позвонил приятелю, чтобы попенять ему на… да на все. И услышал в ответ: мол, ты же просил спиртное и экзотику, чем же ты недоволен? Дескать, стараешься тут, сверлишь в кокосе дырку, льешь в нее, пуская скупую слезу, спирт – и где, спрашивается, благодарность, Федор Михалыч? Уронив телефон на койку, прихрамывая на обе ноги, Федор рванул из палаты.
Мечты санитара о том, как он, меланхолично сплетая пальцы ног, будет раскачиваться где-нибудь на ветке… хорошо-хорошо, восседать на кушетке, лакомясь добычей, были грубо прерваны. Чьи-то руки вцепились в кокос, последовал рывок – и орех упал на пол. И треснул. Санитар, ошалев от такой наглости, хотел было мягко попенять товарищу – мол, жадность до добра не доведет, а вот до наблюдательной палаты вполне способна, – как вдруг заметил, что на него не обращают внимания, а вместо того, подобрав орех с пола, жадно пьют льющееся из него… нет, не может быть! Молочко так спиртом в нос не шибает!
В общем, через несколько дней, когда приятель смог снова дозвониться до Федора, тот сообщил ему, что от экзотики в больнице один лишь вред. Уж очень много побочных эффектов. Мало того что пальцы ног ноют – так еще и пару дней потом из кровати встать не можешь и задница неделю словно резиновая. И тоже болит.
Ранний кислотоупорный говорящий уж
Все-таки терминология далеко не всегда в точности отражает смысл и грани того, что же, собственно, хотели этим самым термином описать. В итоге старается ученый муж, выписывает, к примеру, формулировку того же счастья, а дома теща доходчиво ему объясняет, что в абзаце не хватает домика на море для стариков, абонемента в салон шуб и золотой горчичной ложки для заслуженного семейного энцефалофага. А жена добавляет, что в характеристиках счастья не прописан тургор, и, вообще, это слово пишется с двумя… э-э-э… шариками.
Так и с определением галлюцинаций. Ну вот что значит «представления, достигшие чувственной силы и яркости предметов и явлений»? Нет, так-то оно, в принципе, понятно, но где рельефность, где полнота? Естественно, сразу же находится товарищ, который уверяет, что уж с ним-то – да ни в жисть. Он твердо стоит, трезво смотрит, себе в зеркало не улыбается и вообще уж при его-то при уме способен понять, какой крокодильчик настоящий, а какой накуренный. И без толку объяснять, что для человека, у которого начались галлюцинации, они и есть теперь часть его собственной реальности. Как сказал один доктор, испытавший подобное явление на себе, – я понимаю, что в моем рабочем шкафу не может быть енота в каске и с повязкой на глазу. Неоткуда ему там взяться. Проблема лишь в том, что он там есть.
Поэтому история, произошедшая давно, став своего рода классикой, которую приводят в пример на одной из кафедр психиатрии, довольно показательна, и я вам сейчас ее поведаю.
Пациента к психиатру отправил врач другого профиля: то ли ЛОР, то ли терапевт – сейчас уже никто и не припомнит. А дело началось на даче, по весне. Приехал мужик перекопать участок, собрать мусор, оставшийся с зимы, – да и завис там на все майские праздники. Как водится, не без подогрева изнутри: погода-то в мае, сами понимаете, коварная, без сугреву да без протирки оптических осей работа не клеится. Употреблял, как уверяет, не зло: размеренно, с закуской. Вот закуска-то и подвела. Попало в нарубленный салат яйцо ужа. Как, почему – бог весть. Наверное, неистов был при перекопке, вот и поддел лопатой, а оно шварк – и в салатнице, что на веранде стояла. В обед салат был употреблен под водочку, и пикантного ингредиента мужик бы не заметил, если бы тщательнее пережевывал пищу. А так – ухнуло оно в пищевод целиком, пригрелось, и вывелся из него ужик.
И нет бы этому ужику пойти естественным перистальтическим путем и покинуть организм, как это делает вся прочая уважающая себя органика, что не успела перевариться. Нет, он решил задержаться. Мол, тепло тут, кормят, да еще и наливают время от времени. Вот и приноровился: порезвится в желудке – и наверх, в носоглотку ползет. Надо же еще с хозяином поболтать о том да о сем. Жизни его поучить. Благо на хозяйских-то харчах подрос и из мелкого червячка сомнения стал змеем мудрости.
Мужик, правда, такой прививки мудрости не оценил, и в рационе его появилось молоко: то в комплекте с селедкой или огурцами, для ускорения процесса и в надежде, что мудрость все-таки уйдет на очередной волне перистальтики, то в виде полного блюдечка, на которое тот подолгу медитировал с открытым ртом: а вдруг соблазнится и вылезет сам? Уж мудрости соблазняться упорно не желал, да еще и критиковать взялся обидно, и мужик отправился к доктору. Тот выслушал, поглядел везде, куда мог залезть или рентгеном просветить, после чего резюмировал:
– Ну вот что, гликозид вы мой сердешный. Дуйте-ка к психиатру, поскольку если кто и поможет в такой ситуации – так это только он. С вашей рептилоидной мудростью лишь ему под силу управиться.
Делать нечего, отправился уженосец в психдиспансер. И долго там препирался с доктором, доказывая, что никакой галлюцинации, да еще и на почве алкоголя, у него и в помине нет. Вот ужик мудрости, как объективная реальность, данная в ощущениях конкретно ему, – имеется, одна штука, а галлюцинаций – да в своем ли вы уме, доктор? Доктор предложил вместо традиционного маршрута сходить вместе простым логическим путем. Пошли. Откуда ужиное яйцо в мае, когда они их в июле-августе откладывают? Доктор, это был ранний уж. Хорошо, пусть ранний, но почему он в желудке не растворился? Доктор, это был кислотоупорный уж. Опять же, как знать: вдруг у меня кислотность пониженная. Ну предположим, что кислотоупорный, пусть его. Но почему он разговаривает? Ведь наукой доказано, что у ужей нет заточенного под эту цель голосового аппарата? Мужик с укоризной поглядел на психиатра:
– Доктор, это мой уж. И у МОЕГО ужа голосовой аппарат есть.
Сошлись на том, что уж галоперидолу не помеха: в конце концов, он же мудрый, он поймет. А там и змей куда-то делся. Уполз, наверное, нести свою мудрость в массы.
