Вы ей это скажите!
Справедливость постулата, гласящего, что не человек ищет профессию, а вовсе даже наоборот, нередко подвергается сомнениям и бьется, словно старшей картой той же масти, другим постулатом: мол, рыба ищет, где либо глубже, либо кислороднее, а человек – соответственно, где лучше или хлебнее. В принципе, тема вполне могла бы стать предметом очередного научного труда британских ученых, и они наверняка смогли бы что-нибудь этакое статистически достоверно доказать. Я же предположу, что хватает как подтверждений, так и опровержений, вот только опровержения выглядят не столь красиво и эпично.
Есть еще один интересный постулат, уже более частный: мол, психиатрами становятся люди изначально странные, а в психологи и психотерапевты подаются те, кто хочет научить ходить строем собственную церебральную инсектофауну. Про себя, выбравшего профессию психиатра, ничего не могу сказать: наверное, со стороны виднее, насколько странный я человек. А вот что касается дрессировщиков тараканов…
Учился с нами в интернатуре один парень. Высокий, корпулентный, напоминающий орла, склевавшего капсулу с амфетамином. В общем, уже тогда было видно – неординарная личность. Потом, годами позже, я ловил отголоски слухов и легенд, ходивших о нем, в том числе о гинекологическом кресле, гордо стоявшем в его психотерапевтическом кабинете. Ну кто его знает – может, человек придумал новую методику работы с пациентами – я не вдавался. В общем, увидев его на интернатуре, мы с одногруппниками не особо удивились. Человек целенаправленно шел к своей цели.
Дело в том, что еще за пять-шесть лет до интернатуры, на первом курсе, он прослыл глубоким знатоком трудов Фрейда. И эпатировал юных дев анализом их оговорок, случайных жестов и разоблачением приступов забывчивости. Сводилось все, сами понимаете, к одному: если девушка делает что-то не так, значит, она хочет, просто молчит. Юношей, особенно приближавшихся к его росто-весовым показателям, он старался не трогать: ведь и прилететь может. Опять же, толку-то юношей в краску вгонять, и так понятно, что хотят.
В общем, пришел он на кафедру психиатрии уже состоявшимся фрейдистом, готовым отлить статую Сигизмунда Шломовича в граните, на коне с большими… словом, конную композицию.
Шел цикл детской психиатрии. Вел его один из наших любимых профессоров, человек крайне интеллигентный и очень мягкий, умничка необычайный. Как он умел разговорить ребенка, даже совсем не горящего желанием пообщаться с незнакомым человеком, да еще и в больнице, – это просто сказка. В тот день мы присутствовали на беседе с довольно сложным мальчишкой лет семи. Тот все порывался вскочить, отвернуться от всех, залезть под стол, спрятаться за мамой или ущипнуть ее побольнее. Но ничего, удалось расспросить, выяснить все, что нужно, после чего маму с сыном попросили подождать профессора в коридоре.
Не успел преподаватель обвести нас взором и попросить высказаться, как с места вскочил юный фрейдовец.
– Тут все кристально ясно, профессор! – выпалил он, выпятив грудь.
– Поделитесь же вашей догадкой, коллега, – улыбнувшись, поглядел на него профессор поверх очков.
– Это… Это типичная пара комплексов, вот! У него комплекс Эдипа, у нее комплекс Федры! – Он обвел победным взглядом остальных интернов, пребывающих на разных стадиях нефритового остолбенения, и милостиво пояснил: – Он хочет ее, она хочет его, чего же тут непонятного-то? Достаточно обычной психоаналитической процедуры – и все в порядке.
Повисла звенящая тишина. Профессор снял очки, не спеша протер их кусочком замши, извлеченным из футляра, вернул на нос и, прищурившись, ласково поглядел на интерна.
– Вы уверены, коллега? – мягко спросил он.
– Да на сто процентов, профессор! – стукнул себя кулаком в грудь орел под амфетамином.
– Хорошо, – продолжая улыбаться, все так же мягко молвил профессор. – В таком случае давайте сейчас пригласим маму с сыном сюда, и вы лично им об этом скажете. Внятно и доступно. Заодно будем иметь удовольствие всей группой наблюдать столь ожидаемый вами эффект от психоанализа.
Орел сдулся, съежился, нахохлился и до конца занятия старался не сильно отсвечивать, поглядывая на всех насупленным сычом. Маме, к слову, так никто и не раскрыл глаза на тонкости их с сыном бессознательных взаимоотношений, зато профессор посвятил занятие описанию синдрома дефицита внимания с двигательной гиперактивностью.
Русские идут!
«А как там у них?» – возможно, спросит кто-то, прочитав истории о переживаниях наших пациентов и приключениях бравого экипажа барбухайки. Все-таки другие страны, другой менталитет, другие заботы. Да, другие, согласен. Но закономерности-то схожие. И если у нас фабулой бреда и наполнением галлюцинаторного контента нередко становятся всякие иностранные разведки, вражеские шпионы и китайские диверсанты – почему бы народу за границей не бредить суровыми русскими, которые позавтракали водкой, зарядили балалайки, оседлали медведей – и идут?
История эта приключилась в одном из швейцарских кантонов. К психиатру на прием, в сопровождении одного из своих подчиненных, пришел начальник солидной фирмы. И пожаловался на бессонницу. Упорную, выматывающую, с тревогой, даже страхом.
– Как я вас понимаю, – покивал доктор. – Информационная нагрузка, постоянное напряжение, огромная ответственность – как тут не развиться депрессии?
– Да-да, натюрлих, – согласился мужчина. – Про ответственность вы совершенно точно сказали. На мне лежит просто огромная, страшная ответственность, и признаюсь вам честно – она меня убивает. Я просто не знаю, что делать.
– Может быть, просто отдохнуть? Взять горные лыжи и устроить себе небольшой отпуск где-нибудь в Саас-Фэ. Или отправиться на Риги – у них там есть одно местечко прямо на горе, с термальными источниками…
– Нет, доктор, – грустно покачал головой посетитель. – И рад бы, но как раз сейчас, когда от меня зависит благополучие страны – да что там, ее безопасность! – я просто не имею права вот так вот взять и куда-то уехать.
– А что произошло, если не секрет? – Взгляд доктора тут же стал профессионально цепким.
Посетитель задумался, что-то решая, вздохнул и стал рассказывать. Оказывается, на днях – точнее, ночью, – ему позвонил герр Путин. Путин, вы можете себе представить? И сообщил, что намерен всесторонне развивать российский туризм в швейцарском направлении. Особенно пеший, в районе Сен-Готард и Тойфельбрюкке. Поэтому не мог бы господин директор в кратчайшие сроки разработать систему безопасности для российских корпоративных путешественников? Тестовая группа во главе с Шойгу ожидается уже первого января. Сами понимаете, доктор, какой уж тут сон.
– Это не первый случай у нас на работе, – печально пожаловался доктору пожилой сотрудник фирмы, когда за ее директором закрылась дверь. – И даже происходит все по схожему сценарию.
– В самом деле? – спросил доктор.
Оказалось, что предыдущий директор фирмы был человеком более решительным и боевым. Видимо, гены целого ряда поколений швейцарских наемников дали о себе знать. Он заявился на лодочную станцию со своей винтовкой и потребовал от ее персонала срочной мобилизации. Враг не дремлет, родина в опасности и вообще – где ваши яйца? Что за нах… энтшульдиген зи битте… враг? Так Сталин же проснулся! Так что всем срочно сбегать по домам, вооружиться, вернуться в расположение станции и ждать дальнейших указаний. Персонал индуцироваться не пожелал и тихой сапой вызвал полицию…
– Место проклятое… – вырвалось у доктора невольно.
– Совершенно с вами согласен, господин доктор, – охотно закивал сотрудник. – Потому я и не согласился на карьерный рост. Мне как-то в нынешней должности спокойнее…
На почерке спалился
Как уверяют – и не без оснований – графологи, по почерку можно узнать о человеке такое, чего он о себе и сам порой не ведает. Говорят, целое поле непаханое открывается на белых листах, усеянных нашими каракулями. Впрочем, даже не будучи специалистом в этой области, можно кое-какие выводы делать. Наш друг и коллега Владислав Юрьевич сейчас плотно обосновался на медкомиссии: стаж его работы в психиатрии позволяет делать определенные выводы. Даже навскидку. Даже за те мгновения, что отведены на знакомство с человеком. Впрочем, особо он не лютует, по мелочам не придирается и на дополнительное исследование отправляет лишь действительно достойных и отличившихся. Ну а казусы всякие – да как же без них, при столь плотном-то потоке!
Вот и очередной посетитель, который проходил комиссию, чтобы устроиться продавцом в один из городских гипермаркетов, никаких особых нареканий и подозрений у доктора не вызвал. До тех пор, пока по просьбе доктора не черкнул несколько строк обязательной для медкомиссии расписки – мол, не состоял, не привлекался, не замечен и все такое прочее.
Взяв в руки лист бумаги, Владислав Юрьевич споткнулся глазом на втором или третьем слове и пристально глянул на посетителя.
– Вам, уважаемый, с таким-то почерком надо было не в продавцы идти, а в доктора. Ничего разобрать не могу! – попенял он мужчине.
– А я и есть доктор, – пожал плечами тот. – Точнее, был. Дерматологом работал. Как раз неподалеку от того места, куда сейчас продавцом устраиваюсь.
– Отчего же вдруг такая глобальная смена статуса? – полюбопытствовал Владислав Юрьевич.
– Сравнил, сколько платят доктору и сколько предлагают продавцу, – раскрыл тайну бывший дерматолог. – И понял, что разницы в зарплате будет вполне достаточно, чтобы подсластить горечь сожаления о годах учебы.
– Надеюсь, что на новом месте вам не придется много писать. – Владислав Юрьевич еще раз попробовал расшифровать кардиограмму, нарисованную дерматологом, и обнаружил на ней признаки инфаркта, аритмии и блокады левой ножки пучка Гиса.
– Я тоже, – признался бывший доктор. – Отрабатывать каллиграфию для меня все равно что заново учиться письму.
– А сколько обещают платить, если не секрет? – решил все же полюбопытствовать Владислав Юрьевич.
Бывший доктор озвучил. Попрощавшись с ним, Владислав Юрьевич весь остаток рабочего дня провел в задумчивости. И до самого вечера пытался найти рифму к строке «Все равно ее не брошу…».
Пакеты, соль и дядя из Канады
Многие из тех, кто хоть раз в жизни испытал на себе, что такое маниакальное состояние, признавались, что были бы не прочь еще разок в нем побывать. Вот если бы только еще с умом применить тот гейзер сил и настроения, что просыпается в этот период, – цены бы ему не было. А то ведь даже обычный поход в магазин может таким приключением обернуться, что… впрочем, судите сами.
Борис вполне мог бы назвать себя бывалым человеком в том, что касается мании. Мол, плавали, знаем. Правда, фарватер всякий раз новый, да и доктора с торпедами в шхерах засели, но впечатления незабываемые. Если бы еще без последствий, особенно финансовых. А то вот так приспичит в очередной раз какое-нибудь предприятие по рытью частного метрополитена организовать, а потом мучительно размышляешь, что за тварь из инфернального легиона на этот раз за ногу дергала. Ей-то что: пшик – и ушла в свои нижние миры, как только терапия начинается. А деньги отдавать ему одному. Нет, больше никаких кредитов.
Тем не менее, когда энергия очередного маниакального эпизода снова попросилась на выход, Боря вернулся к теме презренного металла и столь же малоуважаемой бумаги с водяными знаками. Иначе ведь порвет изнутри. А тратить ее бесцельно на какие-нибудь там гантели-штанги в тренажерном зале – вот уж увольте. Да и дачный сезон уже позади, лопатой негде помахать. Опять же, физический труд, даже целенаправленный, работы мысли не отменяет. А в голове уже начинают крутиться идеи, да на таких скоростях, что большой адронный коллайдер и близко не кочегарил. Но, учитывая горький опыт прежних лет, Борис решил, что на этот раз стартовым капиталом будет скромное пособие по инвалидности. В конце концов, вопрос можно решить за счет оборота. Есть тут одна идея…
В супермаркете, что в паре минут ходьбы от дома, к любой, даже самой плевой из покупок, давали пакет. Скажете, мелочь? Ха! Пакетик-то, на минуточку, такой, за который в других магазинах пять рублей вынь да положь. А тут – бесплатно. То есть если купить, к примеру, пачку соли за три рубля, то в итоге еще и в плюсе окажешься. Слабым звеном оставался этап продажи самих пакетов, но энергия настойчиво требовала выхода, нашептывая, что борьба за рынки сбыта подождет, а сейчас главное – это накопление ресурса, пока конкуренты не спохватились. Важно не забывать простую арифметику: один рейс – одна пачка соли – один пакет, иначе рентабельность затеи резко упадет.
На восьмом или девятом рейсе продавцы на кассах заулыбались – надо же, какой активный молодой человек. Ничего-ничего, подумал Боря. Деньги должны работать. А что при этом ножками приходится много ходить – так это даже на пользу. К тому же, если вспомнить про одного американского миллионера, который начал с того, что купил два яблока на десять центов, отмыл и продал их уже по десять центов каждое, – есть ощущение, что процесс движется в верном направлении. Там, правда, фигурировал дядя, который умер и оставил миллионное наследство, но это уже мелочи. Хотя… Мама ведь упоминала, что ее двоюродный брат уехал в Канаду и вроде как неплохо устроился – во всяком случае, время от времени пишет ей в скайпе и хвастается, да еще пеняет: мол, а чего добилась ты? Нет, вектор приложения сил выбран правильно, никаких сомнений.
Рейсе этак на пятнадцатом Бориса перехватил патруль пенсионерок, бдительно отслеживающих возмутителей спокойствия и нарушителей общественного порядка со своей лавочки возле подъезда (и ведь как не мерзнут-то – осень ведь на дворе?), и ласково так поинтересовался – и что же это он, милок, так усердно все в дом таскает? А то у них от его мельтешения уже легкое головокружение и тяжелый приступ любопытства. Так что в пакете-то? А ну как гексоген? Проблем с правоохранительными органами Боря не хотел, потому честно признался: мол, соль, бабушки. Стратегический продукт, можно сказать. Даже предъявил пакет к осмотру. Пусть себе глядят, главное – отвлечь внимание от самого пакета.
Шел уже двадцатый рейс, а дядя из Канады все никак не помирал. Зато в магазине заметно прибавилось народу. Реакция бабулек на фразу «стратегический продукт» оказалась бурной, хотя и вполне предсказуемой – видимо, слишком близко в цепочке ассоциаций этих закаленных годами холодной войны людей был припаркован стратегический бомбардировщик. А раз бомбардировщик – значит, война. А раз война – значит, пора делать запасы. Вон, малой-то неспроста соль в клювике потащил. Вот и им своими щелкать нечего, а то придется потом последний хрен без этой самой соли доедать.
Ближе к тридцатому рейсу, помогая очередной пожилой соседке донести до лифта тяжелые сумки (десять килограммов соли, десять упаковок по десять коробков спичек, десятикилограммовый мешок муки и два пакета макарон по пять кило каждый), Боря решил: еще две-три ходки – и на сегодня хватит.
Следующий заход оказался пустым: соль в магазине попросту закончилась, даже морская и адыгейская, и продавец, молодой парнишка, недобро улыбаясь, процедил, что очередной завоз ожидается не раньше конца недели. Спички, кстати, тоже кончились. Издав тяжелый коллективный вздох, вереница бабушек потянулась в соседние магазины, а Боря поспешил домой: сетка прицела в глазах продавцов проступала столь явственно, что у него начали возникать опасения за целостность кожных покровов и сохранность зубной формулы.
Дома, уже поздно вечером, Боря осторожно поинтересовался у мамы здоровьем дяди из Канады. Мама, всплеснув руками, умилилась: надо же, какое чадо заботливое! И села вызванивать родственника по скайпу. Тот, несмотря на их канадское утреннее время, оказался дома: дескать, что-то в спину вступило, пришлось вот отлеживаться. Проводив сына, удаляющегося на цыпочках в свою комнату, мама вернулась было к разговору, но спустя пару минут вздрогнула и была вынуждена прерваться. Из-за закрытой двери доносился смех, звук прыжков и вопли: «Да! Да! Йес-с! Все-таки сработало!!!» Покачав головой, мама вздохнула: опять дурит. Значит, завтра придется вести его за ручку на прием.
Соль, кстати, пригодилась: после выписки из стационара мама взялась квасить капусту и похвалила сына, который так предусмотрительно сделал запас. А то, говорят, в ближайшем магазине целый месяц с нею были перебои…
Охота на кукушку
Многие из вас, наверное, догадываются, каких усилий и смекалки порою стоит уговорить остро восскорбевшего главою пациента на то, чтобы он воспользовался нашей акцией «ляг в отделение и получи скидку на коммунальные услуги». И, возможно, вы не поверите, но иногда неменьшие усилия и смекалку приходится применить для того, чтобы отправить человека после курса лечения домой. И я не о том, что ему тут вдруг страшно понравилось – хотя бывают и такие, и речь о подобных случаях еще впереди. Я… впрочем, судите сами. История давнишняя, но показательная.
Игоря в отделении не знали разве что новички из числа больных. Сколько лет, сколько зим, сколько госпитализаций. Дошло до того, что заведующий стал оставлять под стеклом на столе в приемном покое записки с частоколом восклицательных знаков и горкой ятей, угадывающихся между ними: Игоря оформлять в отделение только в его присутствии (ять, ять, ять!).
А то взяла, понимаешь, его родительница моду – спихнуть тихой сапой сыночку в стационар да и забыть его там на очередные три, а то и четыре месяца. И ведь не выпишешь без нее: сын-то недееспособный, ключей она ему, понятное дело, никогда с собой не оставляет, не на дом же его после выписки привозить. Нет, один раз так и сделали – договорились с гвардейским экипажем барбухайки, дождались позднего вечера да и отправились на большой машине с мощным мотором в гости. Услышав за дверью «Мама, это я!», родительница так растерялась, что открыла – и получила сына на руки, с горячим пожеланием больше его в дурдоме не забывать. Ну понятно, что имбецил. И, да, мы все в курсе, что бывает порой ретив. Но свою задачу – сделать вновь тихим и ласковым – мы выполнили. Что же касаемо ума – извините, процедуру переливания серого вещества все никак не освоим, так что с этим разве что к Гудвину, Великому и Ужасному. Отчего же в интернат не оформляете, коли так трудно справляться? Ах, пенсия у него хорошая… А нам-то оно за что?
Впрочем, трюк с доставкой до дверей удался лишь единожды: с тех пор, сдавая сына в отделение (и всякий раз, ловя для того момент, когда заведующий уже отработал и не на дежурстве), она уходила в глубокое подполье, вроде как удачно совмещаемое с запоем (если верить соседям, утверждающим, что в этом деле она не то что любитель – профессионал). Домофон отключила, трубку не брала, светомаскировку вечерами строго соблюдала. Поэтому, узнав на очередной утренней пятиминутке, что Игоря, несмотря на все записки, снова умудрились положить в отделение без его ведома, заведующий открыл было рот… Но несколько секунд спустя, подвергнув жесткой цензуре все, что просилось на язык, и обнаружив, что в заготовленной тираде даже знаки препинания выглядят обсценно, лишь вздохнул. И твердо вознамерился накатить граммов этак сто пятьдесят коньяка. Потом, после смены. Но непременно.
Через пару месяцев, когда стало ясно, что мама Игоря и не думает за ним являться, а оперативно-разыскные мероприятия с привлечением участкового полицейского, соседей и соцслужбы откровенно забуксовали, заведующий вдруг получил благую весть от запыхавшейся от бега санитарки: Кукушка (так прозвал персонал родительницу их постояльца) приближается к отделению. Правда, не со стороны кабинета заведующего, а с той, где принимают передачи. Видать, сработало очередное грозное послание департамента соцзащиты, в котором намекалось о невыполнении опекуном взятых на себя обязательств. Не иначе решила вновь подкинуть сыну передачку и быстро ретироваться. А что, вот она, забота, вот они, чеки, – что еще надо?
– Вы не представляете, каким рижским бальзамом на мои душевные раны пролился ваш визит. – Взяв Кукушку под локоток, заведующий увлек ее в сторону своего кабинета. Постовая медсестра, правильно расшифровав начальственную игру бровями, метнулась распорядиться, чтобы Игоря переодели к выписке.
– Да я, собственно, на пару минуток к вам, – пролепетала Кукушка, навострившая ушки при словах «рижский бальзам». – Меня такси ждет…
– Вы снова раните меня. – Доктор накрыл ладонью печень, потом желудок, но быстро исправился и нашел пятое межреберье с левой стороны. – В самое сердце. Отпускайте ваш экипаж, я на правах радушного хозяина просто обязан пригласить вас на чашку коньяка. – Еще один судорожный глоток Кукушки. – То есть рюмку кофе. Черт, совсем запутался. Бальзам, кстати, тоже есть.
– Рижский? – на автопилоте спросила Кукушка и, ойкнув, прижала ладонь ко рту.
– Ну не вьетнамский же, – успокоил ее заведующий, открывая дверь кабинета. – Сейчас все сооружу, и побеседуем.
Премедикация (столовая ложка бальзама на чашку кофе) несколько смягчила шок от новости о выписке сына, но сакраментальные фразы все же прозвучали. Мол, а как же «светя другим, сгораю сам»? И что там еще было насчет положить на алтарь?.. Налив вторую чашку (в той же пропорции), доктор развел руками – мол, уже, уже. В смысле, сгорел. То есть выгорел, и пепел этого выгорания много лет стучит в мое сердце. Что же насчет алтаря, то клал, и не раз, но всякий раз вызывал этим нездоровый ажиотаж и появление толпы с ножами и вилками, так что приходилось срочно прятать обратно. И вообще – поимели честь, так поимейте, наконец, и совесть – сколько можно родного сына домой не пускать, он же извелся весь. Еще чашечку?
Где-то на пятой или шестой чашке в кабинет заглянула медсестра: мол, пациент готов к отправке. Доктор, извинившись, попросил Кукушку подождать в кабинете, пока он договорится со спецбригадой насчет барбухайки (так вернее до дома доставят, Тимур обещал все сделать в лучшем виде), и, выйдя за дверь, шепотом наказал сестре покараулить: не ровен час сбежит. Нет, не сбежала. И даже ни единым словом более не упрекнула доктора ни в чем. Сгребла сына в охапку, погрузилась с ним в машину – и до свиданья.
– Ну и клиентов вы мне, доктор, всучили, – мягко попенял Тимур, вернувшись из рейса.
– Неужто Кукушка претензии предъявляла? – удивился заведующий. – Вроде тихо-мирно расстались.
– А поить было зачем? – укоризненно спросил Тимур.
– Да что там было пить? – пожал плечами доктор. – Пятьдесят граммов от силы суммарно набиралось.
– Не знаю насчет пятидесяти граммов, – фыркнул Тимур, – но песни петь пришлось.
– Не может быть! – не поверил доктор.
– А вы у водителя спросите, – предложил Тимур. – Или у ее соседей по подъезду. Особенно бабушек. Этот въезд во двор под хоровое «Хазбулат удалой» они нескоро забудут.
– Но с чего? – пораженно вопросил было доктор, но, скользнув взглядом по полке, осекся. Подошел, взял бутылку из-под рижского бальзама, открыл, осторожно наклонил над чашкой, потом и вовсе перевернул, уронив одинокую каплю. – Надо же. А полная была. И ведь на пять минут всего отошел.
– А, ну с бутылки рижского и я бы спел в охотку, – понимающе улыбнулся Тимур. – Да только не налили, пришлось насухую подпевать.
– Зато теперь точно знаем, на что она его пенсию тратит. – Доктор потер подбородок. – И если Кукушка снова нам подарочек подбросит, можно смело писать телегу в соцзащиту. Пусть или другого опекуна ищут, или в интернат оформляют – всяко лучше окажется, чем под ее пьяным крылышком. Ах да, Тимур, вот коньяк. За моральный ущерб. Да что ты, это тебе спасибо.
Оставшись один, доктор сел писать эпикриз к истории болезни, и из-за приоткрытой двери зазвучало негромкое: «Хазбулат удалой! Бедна сакля твоя; золотою казной я осыплю тебя»…
