– Или ты встаешь, парень, или я тебе сейчас башку прострелю. Выбирай.
Молодой бандит промедлил несколько секунд, после чего приподнялся и встал на колени. Руки сложил перед собой, словно собрался молиться, а в глазах слезы стоят. Ему было сейчас очень страшно.
– Дяденька, Христом Богом прошу, не стреляй. Христом Богом прошу, не убивай! – зачастил он срывающимся голосом.
В какой-то момент лицо мальчишки скривилось, он уже был готов заплакать навзрыд.
«Сколько ему? Шестнадцать? Семнадцать?»
– Вставай, – я качнул стволом револьвера. – Кто? Что? Откуда?
– Я… Я тутошний. С Андреевки. Сенька Мельник.
Неожиданно раздался вопль боли. Мальчишка дернулся и резко повернул голову в сторону фон Клюге, который сейчас вел допрос раненого бандита, подкрепляя свои вопросы прикладами винтовки. С трудом отведя взгляд на дергающееся в спазмах боли тело своего односельчанина или земляка, Сенька бросил умоляющий взгляд на меня, но сразу опустил голову.
– Чего замолчал? Продолжай.
– А чаво говорить? – вытаращил на меня испуганные глаза паренек.
– Нам нужны сведения об этой местности. Где красные, где бандиты. Какие деревни рядом. Станции, города. Это понятно?
– Да, дяденька. Скажу! Только я наше село знаю. Еще деревни есть и станция недалече.
– На станции кто? Красные? Бандиты?
– Не, дяденька. Гетманцы. А в Андреевке и двух деревнях – крестьянская власть.
– Атамана Бережного? – поинтересовался я.
– Антошка Бережной просто бандит, а наш атаман Грушницкий, он народом избранный. За людей радеет, за волю народную, – он посмотрел на меня и почему-то решил объяснить свои слова: – Так мой батя говорит.
Из дальнейшего неровного, сбивчивого рассказа парня стало понятно, что в этой части местности власть в руках атамана Груши. Так по-простому зовут его в народе. Его бандиты порубали сельсоветы в Сергиевке и Грязново, дважды останавливали и грабили поезда. Напали на станцию Иловайская, которая была под большевиками, где перестреляли два десятка охраны из рабочей дружины, забрали их оружие и начисто разграбили пакгаузы. Телеграфист успел сообщить, и на захваченную станцию на мотодрезине срочно выехал на перехват бандитов милицейский отряд по борьбе с бандитизмом, но попал в умело поставленную засаду и погиб в полном составе. Половину того, о чем мне рассказал, Сенька предпочел бы умолчать, но он был подростком и у него не было того опыта, что у меня, поэтому правда быстро выползала наружу. Он бледнел, краснел, кусал губы и, наверно, не раз мысленно клял себя за длинный язык. На вопрос о том, сколько времени он принимает участие в подобных налетах, ответил, что это в первый раз, при этом клялся родителями и Богом, что больше такого не будет. Я ему не поверил, но уточнять не стал. По словам паренька, под рукой местного атамана находились не менее ста сабель и полтора десятка тачанок. Когда разложил в голове по полочкам то, что я узнал у паренька, мне стал ясен приблизительный расклад местных сил. В пределах трех конных переходов, между большевиками и военным отрядом гетмана Скоропадского, которые только и имели силы, чтобы удерживать крупный железнодорожный узел, власть делили две банды. Грушницкого и Бережного. К тому же, со слов Сеньки, кроме прочих противников у народных защитников были еще петлюровские отряды, с которыми уже была одна стычка. Причем произошла она, как я уточнил, не по политическим мотивам, из-за сала и горилки.
– Если у твоего атамана, как ты говоришь, сто хлопцев, то зачем красные послали такой малочисленный отряд чекистов против него?
– А я знаю?.. – при этом паренек равнодушно пожал плечами. – Можа Бережного ловят? У него хлопцев мало, к тому же бают, что он какой-то обоз красных порубал.
– Через станцию поезда хоть ездят?
Сенька не успел ответить, как подошел барон с каменным лицом, а значит, насколько я успел его изучить, очень злой. В руке он держал шашку, снятую с бандита. Бросил только один взгляд на малолетнего бандита, как тот затрясся, словно осенний лист на ветру. Фон Клюге явно хотелось кого-нибудь убить.
– Посмотрите, поручик, – и фон Клюге приподнял руку с шашкой. – Видите, кого это быдло убило?
Только теперь я рассмотрел Георгиевский крест на эфесе, потом вопросительно посмотрел на барона.
– Какого дьявола вы на меня смотрите, поручик?! – неожиданно зло выкрикнул барон. – Вы на шашку… А, черт! Ваша память! Эти мрази убили офицера-храбреца! Это наградное оружие, которое…
– Господин штаб-ротмистр, сейчас не до эмоций.
Тот дернул головой, словно норовистая лошадь, но бешеный блеск своих глаз притушил.
– Вы правы. Извините! Продолжайте, господин поручик, а я пока займусь сбором трофеев.
– К офицерам как твой атаман относится? – продолжил я допрос.
Парень опустил голову.
– Ладно. Так ходят поезда?
– Ходят. Только когда как.
– Гетманцев на станции много?
– Много. Станция большая. Рядом со станцией поселок. Даже рынок есть.
«Рынок, это хорошо. Это очень интересно».
– Пока поедешь с нами. Вставай.
Много чего нам досталось с двух разбитых отрядов. Оружие, патроны, гранаты, двенадцать фляг и одна баклага с водой на три литра. Особенно ценным приобретением стал бинокль, снятый с командира-чекиста. Исходя из полученной информации, мы решили, что фуражки с красноармейскими звездочками здесь плохо принимают, после чего присмотрев себе наиболее чистую одежду, переоделись в гражданское. Нашлись и свежие продукты. Хлеб, сало, лук, вареная картошка и яйца. Помимо продуктов в походных сумках бандитов мы нашли немного драгоценных изделий и семь золотых монет царской чеканки. В кармане командира чекистов я нашел мандат, о котором говорил Митрич. Предельно циничная бумага. Сам себе судья, прокурор и расстрельная команда, а главное, что врага ты определяешь сам. Показал документ штаб-ротмистру. Тот прочитал его дважды, словно не сразу поверил, потом тихо сказал:
– Большевики за все заплатят. За все. Кровью.
Вроде ровно и негромко сказано, но за этими отрывистыми словами была дикая ненависть к красным, удерживаемая сильной волей.
«Ох и непрост этот штаб-ротмистр».
Держа парня под присмотром, мы принялись готовиться к походу. Заполнили водой все найденные емкости. Сложили и пересчитали оружие. Что с ним делать? Бросать жалко, а везти с собой проблемно. Вот куда сунешь третий пулемет? А лошади? Тут я вспомнил слова паренька насчет рынка, а потом посмотрел на барона. Этот точно не станет заниматься торговлей, но он мне не сват и не брат, а я нахожусь сейчас в автономном рейде и должен обеспечивать сам себя. К тому же нет во мне, скажем так, благородства, как у нынешних офицеров, которые старались свято блюсти кодекс офицерской чести. Я знал, что этика русского императорского офицера требовала и на войне придерживаться гуманных способов действий, соблюдать «законы войны», проявлять милосердие, не проливать лишней крови, вот только учили меня в той жизни преподаватели Страны Советов использовать любые методы и возможности для выполнения задания. Быстро обдумав все это, я подошел к барону и коротко рассказал все то, что узнал от паренька.
– Что скажете, барон? – спросил я его после своего рассказа.
– Что тут говорить? Добираемся до станции и ждем там поезда на Ростов.
– А гетманцы?
– Скоропадский неплохо относится к русскому офицерству. К тому же я слышал, что у него много наших служат. Так что собираемся и едем, господин поручик. Время дорого!
– Поезд должен скоро прийти, – вдруг неожиданно сказал сидевший на земле Сенька, уж очень ему не хотелось ехать с нами. Он боялся барона до дрожи в коленках, даже старался не смотреть в его сторону, а уж тем более в лицо. Мыслил он по-детски наивно: офицеры поедут прямо сейчас к станции и раз не убили сразу, оставят его в степи. Зачем он им? Мы почти одновременно со штаб-ротмистром повернулись к нему. Ни он, ни я спрашивать не стали, сам начал, пусть и дальше сам говорит.
– Я разговор подслушал, перед самым отъездом. Батька с атаманом… – он замолчал, так как понял, что сказал лишнее.
– Живо отвечай! Кто твой отец?! В глаза смотри! Ну! – паренька от резкого оклика барона передернуло, словно хлыстом перетянуло. Он вздрогнул, вскинул голову.
– Говори! Живо!
Паренек вскинул глаза на барона, застыл и, не опуская глаз, быстро забормотал:
– Степан Мельник. Батя с детства с дядей Григорием дружит.
– Твой отец у атамана в офицерах ходит?! – теперь уже его спросил я.
– Нет! Он…
– Соврешь сейчас – застрелю, – пообещал ему барон равнодушным голосом.
– Он… – нехотя выдавил из себя Сенька, – пулеметными тачанками у атамана командует.
Парнишку пробрала крупная дрожь. Видно уже решил, раз он сын подручного атамана, то теперь его обязательного убьют.
– Дальше, – бросил барон.
– Атаману верный человек донес. Так они собираются остановить поезд на станции.
– Разве он не должен сам остановиться на станции? – поинтересовался я.
– Это на Иловайской, а Тихорецкую паровоз проходит без остановки.
– А чего не на Иловайской?
– Так там же гетманцы.
– И как хотят остановить?
– Не знаю. Я ведь только начало разговора слышал, а потом меня батька за дверь выставил.
– Значит, когда точно состав прибывает, ты не знаешь?
– Не, дяденька. Думаю, дня… через два.
Я посмотрел на барона, он на меня. Сейчас мы, наверно, думали об одном и том же. На одной станции сядем, а на другом полустанке бандиты остановят поезд, нас выведут в чистое поле и шлепнут. Опять шансов пятьдесят на пятьдесят. Вот как хочешь, так и выбирай. Вот только решать что-то надо сейчас.
«Болтаться в степи нет никакого смысла. Ну, доберемся до станции… А на что потом жить? У нас избыток лошадей и оружия. Может, как-то можно продать…»
– Парень, а на рынке возле станции коней можно продать? Или винтовки?
При этих словах на меня как-то странно посмотрел барон, словно увидел меня впервые и сейчас пытался понять, кто я такой. Паренек сразу не ответил. Было видно, что ему есть что сказать, но при этом он сомневался, стоит ли говорить.
– Слушай, парень, если все у нас хорошо сладится, то мы тебя с собой брать не будем. Там и оставим, – попробовал я подтолкнуть подростка к принятию решения.
– Точно?! Оставите? – его лицо оживилось.
Я кивнул головой.
– Тогда… к дядьке Мирону можно съездить. Он купит лошадей и оружие, – в голосе у парня явно прибавилось уверенности.
«Что-то задумал, сучонок. Риск есть. Голову даю, что этот Мирон имеет прямое отношение к банде, а с другой стороны, у нас есть двое суток в запасе. Если выгорит… Попробую».
«Едем», – решил я и спросил у «тевтона»:
– Вы как, барон, относитесь к нашему маленькому походу к местному барыге?
– Поручик, вы точно дворянин?! – в голосе штаб-ротмистра слышалось неподдельное возмущение.
– Ничего не могу сказать по этому поводу. Память у меня дырявая.
Барон скривился, словно лимон надкусил. Я понял, что дискутировать со мной он не собирается.
– Не знаю, как вас, а меня в этом мире никто бесплатно кормить и поить не будет! – поставил я точку в этом вопросе. – Сенька, сколько ехать?
– К вечеру будем.
Барон осуждающе посмотрел на меня, но говорить ничего и не стал.
– Тогда поедим и поедем.
– Погодите, поручик. Есть еще одно. Лошади.
Я недоуменно посмотрел на него, а потом на коней, которые, постепенно успокаиваясь, стали все ближе подходить к месту схватки. Мне удивительно было видеть, как они спокойно идут между трупами людей, но при этом испуганно всхрапывают и косятся на тела своих мертвых собратьев.
– Что с ними не так?
– Подождите. Потом объясню.
В течение следующего часа штаб-ротмистр осматривал лошадей, после чего освободил часть их от сбруи и отпустил на волю. Подойдя, поймал мой взгляд, пояснил:
– Возраст. Еще два-три года и на крестьянское подворье, сено возить, а у нас сейчас крепких и молодых лошадей хватает.
Мы ехали на двух тачанках, а за нами на длинном поводу скакало восемь лошадей. Одной тачанкой управлял барон, другой – Сенька. Я ехал вместе с ним. Пытался за дорогу паренька разговорить, но тот отвечал скупо, короткими фразами, но и той информации, что я из него выжал, мне хватило, чтобы сложить свое мнение как о личности бандитского барыги, так и его доме. Паренек что-то недоговаривал, но не трудно было догадаться, что дом Мирона представляет собой бандитскую базу, а значит, вполне можно нарваться на нежелательных личностей. На это, скорее всего, и рассчитывал сынок бандита, при этом он намекнул, что Мирон будет разговаривать только с ним, а чужим людям, без всякого сомнения, даст от ворот поворот.
Солнце уже склонилось к горизонту, когда вдали показалась деревня. Придержав лошадей, остановились.
– Штаб-ротмистр, давайте совет держать.
– Так вы вроде все уже сами решили, поручик. Или еще нет?
– Я исходил из того, что нам не нужны лишние лошади и оружие. Ведь они и вам не нужны, не так ли?
– Вы что, в прежней жизни были торгашом? – вдруг со злым ехидством в голосе неожиданно спросил меня барон.
– У определенного круга людей есть такая черта характера – практичность. У меня она присутствует. Так есть какие-то предложения?
– Сейчас надо ехать, потому как стемнеет, дядька Мирон никому уже не открывает. Воров боится, – неожиданно проинформировал нас парнишка.
– Значит, ты говоришь, что кроме Опанаса у него охраны нет? – уточнил я у парнишки.
– Нету, – как-то быстро подтвердил Сенька. – Только если народ какой…
