– По нам кто-то стрелял, – объяснил Виктор. – Пару сборок назад.
– Чего?
– И попал, – добавил Парк. – Массивный кратер получился по правому борту. В двадцать метров глубиной. Еще бы пару градусов влево, и нам конец.
– Ебать! – прошептала я. – Да я же понятия не имела.
Парк нахмурился:
– Ты что, совсем логи не проверяешь?
– Если бы знала, то проверила бы, – я покачала головой. – Хотя кое-кто мог бы мне и рассказать.
– Ну вот мы и рассказали, – заметил Виктор.
– Это было пятьсот лет назад, – пожал плечами Парк. – В ста световых годах отсюда.
– Да пятьсот лет – это же ничто, – сказал Виктор. – Вот пара миллиардов пройдет, тогда и поговорим.
– Да, конечно, но… – Вдруг стало понятно, почему все мои ободряющие речи не имели успеха. – Боже, может, нам стоит пару пушек построить или вроде того?
Парк фыркнул:
– Точно. Шимпа твое предложение позабавит.
У нас, обитателей «Эриофоры», ходила легенда о пещере – глубоко на корме, почти там же, где находились пусковые двигатели, – забитой бриллиантами. И не обычными бриллиантами, а неограненной, гексагональной хренью. Лонсдейлитами. Самым твердым веществом во всей треклятой Солнечной системе – ну, по крайней мере, так было в те времена, когда мы оттуда отчалили – а еще он подходил для лазерного считывания при загрузке.
Если взять для бэкапов любой другой материал, то с тем же успехом можно вырезать их из масла.
Когда путешествуешь миллиарды лет, ничто не вечно. Вселенная стоп-кадрами разворачивается вокруг, а потому даже для бэкапов бэкапов нужны бэкапы. Корректирующие стратегии репликации, выклянченные у биологии, не могут постоянно предотвращать мутации. Это справедливо для нас, мясных сосулек, которые каждую тысячу лет получают в реальном мире жизнь поденки; но так же справедливо и для харда. Мысль столь очевидная, что я о ней никогда не думала. А когда она впервые пришла мне в голову, Шимп уже существовал в восемьдесят третьей реинкарнации.
Его узлы плодились, словно мухи, и добирались до самых дальних уголков астероида, но этого было недостаточно. Не спасала даже палеолитически грубая проводка; когда в ИИ упаковано в два раза меньше синапсов, чем в человеческом мозге, что-то там мутить на наноуровне – чистое позерство. И тем не менее, распадается все. Разлагаются кабели. Провода толщиной с десяток молекул со временем просто испаряются, если только энтропия и квантовое туннелирование не превращают их в губку первыми.
Периодически приходится обновляться.
Так родился Архив: библиотека бэкапов, грандиозный алмазный памятник из кубистских плит, прославляющий незапятнанное изначальное состояние системы. Когда-то на заре времен мы прозвали его островом Пасхи: из любопытства я отпинговала архивы и нашла ссылку на какой-то убогий островок черт знает где, известный в основном тем, что его дотехнологические обитатели подчистую разрушили окружающую среду родного дома для того, чтобы построить кучу уродливых статуй в память о своих давно умерших предках.
И действительно, как еще нам было его назвать?
А потому, когда запасы резервных Шимпов иссякали – и не только Шимпов, а еще гравлинз, кондиционеров и любых других критически важных артефактов, которые распадались быстрее протона, – «Эри» отправляла неуклюжих редакторов на тот самый секретный остров Пасхи, где они могли прочитать неорганические чертежи. Такие обширные, такие стабильные, те могли пережить даже Млечный Путь.
И тут надо помнить: это место не всегда было тайной. Во время строительства и даже во время тренировок мы там толпой ходили. Но однажды, во время то ли третьего, то ли четвертого прохода по Рукаву Стрельца, Гхора после смены решил заняться спелеологией, пока остальные трупами лежали в склепе; он потом говорил, что просто хотел убить время, небольшой разведкой потехи ради хоть немного отсрочить неизбежную отключку. В общем, он добрался до зоны с повышенной гравитацией, прополз по соединительным туннелям и трещинам туда, где большим Х было отмечено то самое место, и выяснил, что остров Пасхи выскребли начисто: осталась лишь темная зияющая полость в скале с торчащими обрубками болтов и креплений, срезанных в паре сантиметров над поверхностью.
Пока мы спали в межзвездной бездне, Шимп куда-то перенес весь свой треклятый архив.
И не сказал куда. Просто не мог, так он утверждал. Сообщил лишь, что следовал заранее записанным инструкциям от ЦУПа, о которых даже не знал, пока не щелкнул какой-то таймер и не ввел пару новых указаний в пакет задач. Он даже не мог сказать, зачем это сделал.
Я ему верила. Когда в последний раз программисты что-то объясняли коду?
– Они нам не доверяют, – Кай тогда закатил глаза. – Восемь миллионов лет в дороге, а они боятся, что мы можем… что? Сломать систему жизнеобеспечения? Написать «Отсоси, Савада» на их моделях?
Время от времени мы отправлялись на поиски острова, когда было время и желание. В поисках неизвестного грота устанавливали в камень небольшие заряды, считывали эхо, проходящее по нашему крохотному миру. Шимп нас не останавливал. Ему и не надо было: с открытия Гхоры прошли терасекунды, а мы так ничего и не нашли.
Может, Лиан считала, что в этот раз ей повезет. А может, просто искала предлог уйти от нас.
В любом случае я желала ей удачи.
– Ну что, нашла?
Она как раз проводила обычные похоронные обряды, убирала комнату для того, кто вселится туда в следующий раз. Мне на это хватило минуты две: пара любимых комбинезонов, к которым я необъяснимо прикипела за тысячелетия, маленькая, полностью независимая скульптурная установка, которая принадлежала исключительно мне (и не важно, что у оборудования в залах отдыха разрешение было в десять раз выше, а скорость – в двадцать). Парочка книг – настоящих раритетов, они даже за движениями глаз не следили, приходилось скроллить текст вручную, – которые мама и папа дали мне при выпуске, эти редкости хранила, как бесценное сокровище, хотя никогда не читала. Паршивые карандашные наброски с портретами Кая и Измаила, наследие моих неумелых экспериментов в живописи, ими я увлекалась во время нашего третьего прохождения по Килю. А больше ничего.
Но у Лиан все было иначе. Она паковала вещи, которых хватило бы на половину племени: ковры, куча одежды, местные виархивы, которые куда эффективнее было бы доверить библиотеке «Эри». Подобранные по цвету ветхие чехлы, украшенные мозаикой Пенроуза, для спальных мест и псевдоподий. Что-то похожее на коллекцию, блядь, камней. Она даже упаковала свои собственные секс-игрушки, хотя с теми, которые и так по стандарту лежали в каждой комнате, можно было возиться хоть до самой тепловой смерти.
Чего доброго, она набивала хранилище всем этим барахлом с тех самых пор, как ушла с вечеринки.
Лиан вскинула голову, глаза у нее были остекленевшими; они даже не сразу остановились на мне:
– А?
– Остров Пасхи. Повезло на этот раз?
– Не. Может, в следующий раз, – она вбила последнюю скатанную в шар пару носков в рундук и захлопнула крышку с громким щелчком. – А я думала, вы все уже в склепе.
– Да я уже на пути. Хотела только проверить, как ты тут.
– Ну, у меня просто… сама знаешь, как. Я психанула. Все в порядке.
– Уверена?
Лиан кивнула, выпрямилась, указала пальцем на чемодан; тот от внимания сразу подкатился ближе.
– В каком-то смысле добыче повезло. Она бежит, спасает свою жизнь, а не просто хочет пообедать. – Слабая улыбка. – Мотивация у нее получше, согласна?
Я, разумеется, уже проверила логи. Гремлин атаковал через врата, словно какой-то чудовищно мутировавший фаг. Он вибрировал – полностью отражая свет, походил на дрожащую каплю ртути – выталкивал из себя и тут же всасывал тысячи игл, словно выбирая их по размеру: двадцатисантиметровые стилеты, чтобы пришпилить человеческую голову к переборке, и тысячеметровые копья, которыми можно было и спутник пробить.
Парочку таких он и метнул в нас.
Тогда «Эриофора» уже ушла вперед на тридцать световых секунд. По идее, мы были неприкосновенны. Один снаряд прошел мимо и упал за кормой; а вот другой нацелился прямо на форсажную камеру, приближался к ней медленно, но все же приближался. Шимп провел расчеты, изогнул червоточину чуть влево – на долю от доли градуса, но даже этого хватило, чтобы вытолкнуть изолинии напряжений за пределы жестких ограничений. Треснул камень, раскололся из-за вращения. Как только выходишь на околосветовые показатели, от малейшего изменения курса можно пойти по швам; еще до того, как до нас добралось копье гремлина, «Эри» уже кровоточила из-за ран, которые сама себе нанесла. Но маневра не хватило; снаряд прошел по касательной, испарился, но оставил пятикилометровый шрам по правому борту.
Я пребывала в блаженной несмерти века до и после инцидента. Лиан Вей была на палубе и видела все своими глазами.
– В общем, эта штука, которая по нам выстрелила… ты же понимаешь, что на самом деле она ничего не меняет?
Лиан посмотрела на меня:
– Это еще почему?
– Преимущество по-прежнему за нами, вот почему. Даже Злая капля не смогла добраться до нас, пока мы не запустили врата. Пока гремлины разгонятся и атакуют, мы уже улетим на десять миллионов километров вперед.
Чемодан последовал за Лиан в коридор. Я пошла вслед за ними. Позади с тихим шипением затянулся люк; за ним покинутые апартаменты Лиан начали отключаться, готовясь к долгому сну.
– И да, эта штука действительно нагнала на нас страху, и через врата действительно может пройти нечто с излучателями или ракетами побыстрее. Все возможно. Но подумай вот о чем: у нас за спиной уже сотни тысяч сборок, а попали в нас лишь однажды, и даже в этом случае мы фактически отделались легким испугом. Ты должна признать: шансы явно на нашей стороне.
– Откуда ты знаешь, что по нам больше не стреляли?
– Из логов, разумеется.
– И ты им веришь.
– Ли, это логи.
– Вот только мы не можем их подтвердить, так как Шимп большую часть сборок проводит в одиночку.
– Ты хочешь сказать… но зачем ему подделывать записи?
– Потому что он запрограммирован на успех миссии, а она может пострадать, если мы каждый час бодрствования будем сидеть и думать, не убьет ли нас кто-нибудь. Может, мы уже тысячи раз были на волосок от смерти, а Шимп переписывает историю ради нашего боевого духа.
– Ли, он нам жизнь спас. И ты это знаешь лучше кого бы то ни было. И даже если ты права – даже если по нам палили куда чаще, чем показывают логи, – это значит лишь одно: Шимп спас не единожды.
Показался утес личных шкафчиков, темно-серый металлический улей, простершийся от палубы до потолка вдоль изгиба коридора.
– Значит, ты ему веришь, – сказала Лиан, – и, честно сказать, я удивлена.
– Разумеется, верю.
– Хотя он, возможно, нам врет. – Она подняла багаж с пола с тихим кряхтеньем, вставила его в пустой ящик на высоте талии. Загерметизировала его и закрыла отпечатком пальца.
– Ты же сама мне сказала. Он запрограммирован на успех миссии. – Из шкафчика послышалось шипение откачиваемого воздуха. – Ты знаешь, что он за нас умрет.
– Возможно, – Лиан вернулась в коридор.
– Эй, мы до сих пор живы, – я поравнялась с ней. – А значит, Шимп явно все делает правильно.
Мы какое-то время шли молча, пока на глаза нам не попалось странное граффити, заляпавшее переборку.
– О, Художники опять за дело взялись, – сказала Лиан.
Я кивнула:
– До сих пор не знаю, кто эти долбоебы.
Понятно, конечно, что это племя, решившее пометить стены «Эриофоры» какими-то странными иероглифами. Но кто конкретно этим занимался, Шимп не говорил. Может, они сказали ему держать их личности в тайне. Ни один Художник не попался нам во время культурных обменов Шимпа – по крайней мере, никто в этом не признался – и это всегда казалось мне слегка подозрительным.
– Наверное, я себя накручиваю, – сказала Лиан, и я даже не сразу поняла, о чем она. Потом вспомнила: Шимп, гремлины, жертвы и хищники.
Я признала ее уступку и слегка поддалась:
– Скажу так: у тебя есть на то причины. Я бы на твоем месте вообще обделалась, если бы тогда была на палубе.
– Сандей… – она остановилась.
– Да?
– Просто… спасибо.
– За что?
– За то, что решила проверить, как я. Никому другому даже мысль такая в голову не пришла бы.
– Споры, сама знаешь, – я пожала плечами. – Нас же спроектировали на одиночество.
– Да, – она положила руку мне на плечо. – Это я и имела в виду.
Срыв
Вот как можно понять, что на «Эриофоре» аврал: ты просыпаешься и не понимаешь, зачем тебя воскресили.
– Какого…
Во рту сухость, веки как наждачка, все тело дергается от конвульсий нервной системы, которую запустили по-быстрому, хотя все синапсы уже давно заржавели.
– Интерфейс…
– Извини, Сандей. Воскрешение экстренное: не было времени ввести тебя в курс дела.
– Как… быстро?..
– Чуть больше двух часов.
От оживления с такой скоростью клетки могут разорваться, а мозг – обморозиться.
Я открыла рот, закрыла его. Где-то в глотке назревал сокрушительный кашель, грозящий разворотить мне грудную клетку.
– Расслабься, – сказал Шимп. – Ты вне опасности.
Не поднимая веки, я сглотнула, горло, казалось, было выложено разбитым стеклом. Что-то ткнулось в щеку. Я ухватила сосок губами, рефлекторно начала сосать, упиваясь потоком сладко-соленой теплой влаги.
– У меня личная проблема. Мне нужна помощь.
Пауза; тихий, статический щелчок где-то у меня в голове. Перед глазами расцвели редкие иконки.
