– Я не в восторге, – призналась я. – Но не жалею. А задумалась о другом.
– О чем?
– О топливе.
И «Злая Собака» и «Адалвольф» почти израсходовали топливные стержни.
– Если в порту прибытия не найдем замены, нам труба.
При наличии сырья и шаблонов корабельные принтеры производили пищу, медицинские препараты и снаряды. Если хватало времени, могли отпечатать даже торпеды с ядерными боеголовками. А вот топливные стержни – другое дело, слишком тонкое, сложное и нестабильное, чтобы штамповать их даже на самых современных принтерах человечества. Стержни изготавливали на специальных фабриках. У военных, разумеется, имелись собственные предприятия, а гражданским судам приходилось совершать закупки у лицензированных торговцев в космопортах – что позволяло корпорациям держать межзвездный рынок мертвой хваткой.
Аватара «Собаки» покачала головой.
– Труба мне, – поправила она меня. – Вам-то ничего. Это я буду обсыхать на берегу, а вы найдете себе транспорт и двинете дальше.
– Я тебя не брошу.
– Может быть, придется.
– Этого не будет, – возразила я, дернув козырек старой бейсболки, плотно сидевшей на голове.
Я родилась и выросла среди Внешних, в той фракции человеческой Общности, которая имела самые тесные связи со Множественностью иных рас. На наш язык и обычаи влияли десятки нечеловеческих культур. Благодаря взаимовыгодным торговым соглашениям у Внешних никто не голодал и не оставался без крова, зато и личным богатством никто не мог похвастать. Наше общество не одобряло приобретений ради приобретений. Ресурсы у нас распределялись самым справедливым и эффективным образом. Мотовство и излишества, погубившие в конце концов родину человечества, не допускались ни на кораблях, ни на планетах. Некоторые из нас обитали на поверхности заселенных миров, другие предпочитали странствовать. Такие жили на орбитальных станциях или на огромных межзвездных лайнерах вроде «Хейст ван Амстердам». Мы считали, что идеально приспособились к новому месту человечества в космосе. Однако наши возвышенные идеи привели лишь к катастрофическому конфликту с величайшей фракцией Общности – Конгломератом. А жажда открытий и путешествий обернулась зовом сирен, принесшим гибель моим родителям и заманившим вдаль любовь всей моей жизни. И теперь я, хоть и воспитывалась в почтении к духу перемен, скорей лопнула бы, чем покинула «Злую Собаку», как другие покидали меня.
Она улыбнулась:
– Капитан, я надеялась, что ты так скажешь.
Ядро ее мозга вырастили из человеческих стволовых клеток, но присутствовали в ней и ДНК псовых, обеспечивавшие преданность стае. Когда-то это понятие включало для нее весь флот Конгломерата, а теперь съежилось до меня, нашего медика Престона Мендереса, механика-драффа Нода, с его малютками-отпрысками, и «Адалвольфа». Остальные, кто был дорог ей – и мне, – погибли или пропали в пути.
– Как наши пассажиры? – спросила я.
Аватара выразительно пожала плечами:
– Спариваются.
Мы спасли Джонни Шульца и Рили Эддисон после крушения их судна, разбившегося о колонистский корабль древнего Нимтока. Последние четырнадцать суток они почти не показывались из одной на двоих каюты, разбираясь в своих новых отношениях и в то же время избывая ужас от потери команды. Их потребность пережить горе «Злая Собака» понимала с трудом. В чем-то она бывала поразительно чуткой, но ее запрограммировали держать свои чувства под спудом и действовать независимо от них. Для тяжелого крейсера, участника жестоких межзвездных войн, нежелательны ни горе, ни посттравматические расстройства.
Эддисон и Шульц привели с собой девочку. В человеческом теле та несла воспоминания и личность погибшего корабля «Душа Люси» и чуждое для нас сознание тысячелетнего нимтокского судна, чье имя переводилось как «Неуемный зуд по чужим землям». Мы звали ее попросту Люси. Она в последние дни много общалась со «Злой Собакой», встречалась с ней в виртуальной реальности, беседовала, как корабль с кораблем.
– А что у нас с продовольствием? – поинтересовалась я.
– Принтеры рассчитаны на обеспечение трехсот человек в продолжительных рейсах. Нам, даже без замкнутого цикла органических отходов, этого хватило бы на десятилетия.
– Значит, недостает только топлива?
– Подтверждаю.
Странно видеть, как рутинный распорядок на корабле держится даже перед лицом неизбежной катастрофы. Драффы продолжали снимать и заменять изношенные детали, прочищать засоренные водопроводы и заниматься тысячей других необходимых мелочей, позволявших жить и передвигаться на «Злой Собаке». Престон Мендерес по-прежнему учился, знакомился с оборудованием и процедурами, которые должен знать корабельный медик. Из всех нас одной мне почти нечего было делать. В высших измерениях «Собака» справлялась без меня. Правда, я занималась проверками и чек-листами, но, скорее, для того, чтобы отвлечься от навязчивой тревоги.
Из всех систем стекались ручейки сообщений, ветры гиперпространства доносили нам сигналы. Корабли Кинжального флота повсюду коршунами налетали на военные и гражданские суда, не разбирая между ними различий. Кое-где Общность делала попытки отбиться, но силы ее были неравномерно распределены между фракциями, привычными больше к перестрелкам, чем к взаимопомощи. Несколько состоявшихся сражений оказались короткими и безжалостными, и все закончились победой Кинжального флота. В стычках погибла или пострадала малая горстка его кораблей, а такие мелкие потери не могли повлиять на неизбежную развязку. Он превосходил объединенные флоты человечества на порядки величины – этого хватало, чтобы решительно подавить любые попытки сопротивления и моровой язвой распространиться по космосу.
Сердце разрывалось от сигналов бедствия: мужчины, женщины, а порой и дети разных наций и государственной принадлежности безнадежно взывали к пустоте из разбитых Кинжальным флотом кораблей. Молили о спасении, о помощи, которой я не в силах была им дать.
– Лучше бы ты не слушала, – сказала «Злая Собака», – только зря расстраиваешься.
Она нашла меня в каюте, ее изображение проступило в зеркале над раковиной. Я сидела на койке, привалившись спиной к переборке и заслонившись надвинутым козырьком бейсболки от верхнего света.
– Не могу перестать.
– Они слишком далеко. Ничего не поделаешь.
– Знаю. Но должен же кто-то слушать. Кто-то должен остаться свидетелем.
– Обязательно ты?
Я пожала плечами:
– А есть кто-то еще?
Она молча наблюдала, как я одну за другой зажигаю церковные свечки на полке около койки. От фитильков поднимался сандаловый дым. У меня стояли две свечи за родителей, одна за Джорджа и одна за Седжа. В последние годы я завела обычай зажигать их перед сном и бормотать короткую молитву за любимых людей, которых потеряла. Недавно я добавила пятую свечу из своих запасов. За Альву Клэй, мою сестру по оружию. Она в войне Архипелаго служила в пехоте, ползала по джунглям Пелапатарна. Сколько убила человек, знала она одна. Но после войны Альва вступила в Дом Возврата и стала членом моей команды. Какое бы участие она ни принимала в прошлом насилии, какой бы несносной и строптивой ни бывала временами, она погибла, спасая других, и такой я запомнила ее навсегда.
Ровно горели огоньки. Их свет и тепло омывали мне щеки. Я вспоминала тот последний раз, когда видела живыми родителей. Представляла Седжа, замороженного в ящике, падающем в сторону Андромеды. И думала о словах, которые услышала от Клэй перед выходом в спасательную экспедицию к «Душе Люси».
«Все мы от чего-то бежим. Таким, Сал, как ты и я, нигде нет места. Где бы мы ни были, мы всегда одним глазом косим на выход, одной ногой за дверью. Мы как акулы. Нам надо все время двигаться, чтобы не задохнуться».
Муж и маленькая дочь Альвы погибли в первые дни войны, и с тех пор боль утраты преследовала ее. Я надеялась, что теперь ее душа наконец обрела покой.
– Я люблю всех вас, – прошептала я сквозь танцующие языки пламени. – Люблю и скучаю. Мне так вас не хватает!
Полночь застала меня в грузовом трюме «Злой Собаки», где я свернулась под одеялами из фольги на дне надувного круглого плотика, с палаткой для укрытия. Стоило застегнуть ее молнию, как оказываешься в темной пещерке. Отблески аварийного маячка, вращающегося на крыше, напоминали блики от костра, холодный воздух, проникающий из трюма, ощущался как ледяные касания тундры темной полярной ночью, и во всем этом был какой-то первобытный уют.
Я еще и прихватила бутылку денебского джина из камбузных запасов, полагая, что алкоголь размоет горе и смятение и подарит мне несколько драгоценных часов сна. Всё рушилось, и все – гражданские корабли, Нод, Престон, трое пассажиров и даже «Адалвольф» – ждали от меня указаний, что делать. Беда в том, что я сама понятия не имела. Как быть, когда кончается твой мир? Кого пытаться спасти? Где искать убежища? Мы составили подобие плана: добраться до области, называемой Интрузия, – туда, где червоточина проткнула ткань вселенной, а законы нашей природы кое-как сосуществовали с законами другого континуума. Места эти были опасно нестабильными, но мы нацелились на них, потому что, согласно данным от перебежчика Алексия Бошняка, белые корабли Кинжального флота, как и драконоподобные твари, атаковавшие «Душу Люси», обходили их седьмой дорогой, словно страшась тамошних хаотических отклонений. Возможно, это было как-то связано с их создателями – расой очажников, которые основали Интрузию, чтобы бежать из нашего мира, поскольку перевернутые законы физики грозили опрокинуть и их могущество. Так или иначе, я надеялась, что там будет безопасно – насколько это возможно в нестабильной, судорожно содрогающейся реальности.
Я скорее ощутила, чем услышала фоновое шипение общей системы связи. Затем трюм наполнили лязгающие аккорды старинной гитары.
– Какого черта? – приподнявшись, рявкнула я.
Музыка стала чуть тише, и «Злая Собака» пояснила:
– Я изучала безнадежные войны. Эта мелодия, по-видимому, была очень популярна во время войны во Вьетнаме.
– Вьетнам?
– Эта страна располагалась напротив тихоокеанского побережья Соединенных Штатов Америки.
– И чем это нам поможет?
– Мне подумалось, что эта музыка придаст нашей беде некоторую атмосферность. Ее написал человек по имени Хендрикс. – Аватара проявилась на маленьком гибком экране на внутренней стене палатки. – Могу предложить на выбор либо это, либо какой-то «Полет валькирий».
– Впервые слышу.
– Ну откуда бы тебе знать?
– Тогда, с твоего позволения, нельзя ли мне поспать?
«Злая Собака» смерила меня взглядом и вроде бы только теперь заметила, как я измучена.
– Конечно, – сказала она, и музыка совсем затихла. – Извини.
Я потерла повязку на лице. Глазница болела так сильно, что я задумалась, существует ли нечто вроде «синдрома фантомного глаза». И мне вдруг больше всего на свете захотелось скрыть свое увечье от мира. Я свернулась в позе зародыша на дне плотика и натянула одеяло на голову.
На камбузе я нашла Престона и от него узнала, что Джонни Шульц с Рили Эддисон перебрались на «Адалвольф».
– Им нужно одиночество, чтобы примириться с гибелью экипажа, – сказал он. – Трех отпрысков Нода они взяли с собой.
Это было к лучшему. «Адалвольф» со времени своего заключения на орбите Камроз обходился без механика, а кораблям не положено летать без команды. Мне еще раньше надо было догадаться послать на него трех маленьких драффов – я бы и догадалась, если бы не отвлеклась на созерцание гибели человечества. Малыши сумеют поддержать системы судна в рабочем состоянии и справятся с закравшимися ошибками или неполадками.
– А Люси?
– Джонни звал ее с собой, но в последний раз я видел ее в каюте. По-моему, они с «Адалвольфом» не поладили.
Он держал в руке чашку протеинового супа, а оранжевый костюм медика был помятым, словно Престон в нем спал.
– Как у тебя дела? – спросила я.
Он вздохнул.
– Все никак не могу поверить, понимаете?
Не стоило переспрашивать, о чем он говорит. Все мы смотрели, как гибнет человеческая цивилизация. У всех нас там, на линиях фронта, остались друзья и коллеги – и как знать, может, их уже не было в живых. Знакомые нам планеты задыхались без помощи извне. Разрушались биосферы. Сохли посевы. Рвались пищевые цепочки, умирали люди. И уж конечно, нашлись авантюристы, вопреки очевидности решившие, что сейчас самое время урвать себе власть или территории. На пути Мраморной армады вспыхивали и гасли напрасные войны и революции. Снаряды дырявили хрупкие жилые купола. Грибовидные облака вставали над возделанными тяжким трудом полями. Целые сообщества рвали друг друга в клочья из-за чего-то, что спустя несколько часов, с прибытием белых кораблей, обратится в ничто. А бойня все продолжалась. Она проникала в наши сновидения, лишала вкуса пищу, которую мы силком заталкивали в себя. Мы здесь были беспомощными зрителями, укрывшимися за границей исследованного людьми космоса и бессильными повлиять на апокалипсис, доходивший до нас стершимся, рваным шумом помех. Никакие наши слова или действия не спасли бы ни единой мечущейся в темноте души, но и отвести взглядов мы не могли. Эта катастрофа касалась нас наравне со всеми; все мы стали сегодня просто человеческими существами, прячущимися от непобедимой стихии – последнего бутылочного горлышка из множества катастроф, на протяжении тысячелетий пытавшихся уничтожить наш вид.
– Ты в порядке? – спросила я.
Престон не поднял глаз, только крепче сжал чашку.
– Наверное.
– Бояться нормально.
– Да не так уж я и боюсь. Просто все разваливается. И мы потеряли Альву. – Он врезал кулаком по столу. – Чувствую себя чертовски беспомощным!
Я всей душой ему сопереживала. Его слова повторяли мои мысли, а ведь парень был слишком молод, чтобы так много на себя взваливать. Но я, как старший по званию, не могла ограничиться жалостью. Я должна была его поддержать.
– Каждый делает все возможное.
– А мне кажется, что мало.
– Ты делаешь много.
– Это как?
– Ты – наш медик. – Я вынудила себя улыбнуться. – Твоими стараниями все здоровы и продолжают полет. А пока мы в пути, жива надежда.
Престон немного расслабился, поставил чашку.
– Об этом я не думал.
– Не хватайся за все сразу, – посоветовала я, положив ладонь ему на плечо. – У тебя есть дело на этом корабле. Сосредоточься пока на нем.
Он бледно улыбнулся:
– А потом?
– Как знать? – махнула я рукой, отгоняя тяжелые мысли. – Сейчас нам осталось полагаться только на себя.
В коридоре послышались шаркающие шаги. В камбуз ввалился Нод. У него под ногами шныряли, играя, двое детишек. Чешуя механика отливала перламутром, черные глазки искрились.
– Рассветное приветствие, капитан. Пусть лучи солнца согреют твою ветвь.
– Привет, Нод. Ты прекрасно выглядишь.
Одна ладонь-лицо обратилась ко мне, остальные крутились, пытаясь не выпустить малышей из поля зрения.
– Много работы, – сказал он. – Много времени с потомками.
– Ну, тебе это, похоже, на пользу.
Пальцы его сомкнулись, скрыв лицо, и снова разогнулись – словно цветок подмигнул. Нод был доволен.
– Принес список нужных запчастей, – сказал он. – Тех, которые нельзя распечатать на борту.
– Мы наверняка найдем все на следующей остановке.
– Большая просьба, капитан. Нужно много чего разыскать.
– Отлично.
Я встала и склонила козырек бейсболки – сначала в сторону Нода, потом к Престону. Уходя в рубку, я надеялась, что сумела внушить им уверенность, которой не чувствовала сама.
