Бред! Не мысль изреченная есть ложь, поправил Тютчева уставившийся в смутный и как будто слегка кружащийся потолок Объёмов, а жизнь изреченная есть ложь! Я переутомился, закрыл глаза, хорошо бы заснуть.
Но сон не шёл.
…Когда лёгкие шаги гэбистов и тяжёлые спецназовцев в коридоре стихли, Каролина и Олеся стали одеваться, обидно не обращая внимания на писателя Василия Объёмова. Он топтался между ними в позорных, купленных на рынке в городе Невеле (ближайший к его деревне райцентр) трусах, а они шуршали колготками, искали на полу обувь, равнодушно задевая его объёмными бёдрами. Их разговор напомнил Объёмову разговор контрабандистов из «Тамани».
«Сдурела? – спросила, защёлкивая бюстгальтер, Каролина у Олеси. – Зачем пришла?»
«Так он вырубился, захрипел, задёргался, думала, концы отдаст. Куда я? Они зайдут, а я с трупом, да?»
«Ладно хоть, живой, – согласилась Каролина. – Много ему накапала?»
«Да нет, – пожала плечами Олеся, – норму, чтобы встал и кончил. Он, наверное, больной. Или до этого принял».
«Ты же говорила, что с ней не общаешься, – зачем-то уличил Каролину в изречённой ранее лжи Объёмов, – она с мужем в Одессе, а ты к ним ни ногой».
«Ага, – откликнулась Олеся, – второй год сидит, козёл, без зарплаты. Кофейную машину, которую ты, мам, из Германии привезла, – повернулась к Каролине, – пропил! Сказал, чтобы я без денег не возвращалась».
«Не переживай, – махнула рукой Каролина. – Там в парке кафе закрывали, технику на улицу выставили, бери что хочешь. Надо было всё забрать и к вам на трейлере».
«Так это когда, – возразила Олеся, – сейчас негры и арабы… в момент».
«А муж что, – растерялся Объёмов, – знает про твои… проделки?»
«Х… знает, что он знает, – ответила Олеся. – Мне какое дело? Детей кто будет кормить?»
Объёмов, окончательно растерявшись, взял со стола паспорт. С фотографии на него мрачно уставилась… Каролина в белом парике и круглых выпуклых очках.
«Грибоедова, – пробормотал Объёмов, – она… потомок?» – К своему стыду, он запамятовал, успел ли Грибоедов за короткую жизнь обзавестись детьми.
«Говорит, что по какой-то внебрачной линии, – забрала у него паспорт Каролина. – Позавчера приехала, ездит по области, осматривает усадьбы. Два раза у меня завтракала и ужинала. Образованная дама. Как начнёт про литературу, про деревья и газоны – не заткнуть. Рассказывала, что Грибоедов женился на этой, как её… грузинке…»
«Нине Чавчавадзе», – подсказал Объёмов. Это он помнил.
«Когда ей было то ли четырнадцать, то ли пятнадцать лет. Любил сидеть у камина и смотреть, как она играет с куклами. Он что, извращенец был, как его… педофил?»
«Враньё, – возмутился Объёмов. – Он был герой. Она всю жизнь по нему тосковала, отказывала женихам и умерла… от холеры».
«Анна Дмитриевна утром в Гродно с ночёвкой уехала, – продолжила Каролина. – Я как войска из окна увидела, сразу вниз, а на выходе уже документы смотрят. Ну всё, думаю, попалась и Олеську подвела, мы с ней вместе должны были… А ты, – с подозрением посмотрела на дочь, – зачем так рано пришла?»
«Думала, успею. Этот… боров, как фамилия… Залупан?.. Двести долларов обещал. Голос по телефону бодрый такой, а как увидела его…»
«Не расплатился?» – встревожилась Каролина.
«У меня всегда вперёд, – хмыкнула Олеся, – но с него надо было больше. Думала, расплющит пузом».
«Как к тебе попал её паспорт?» – Объёмов натянул спортивные трикотажные штаны. Мимолётно поймав в зеркале отражение, он подумал, что ему вполне подходит определение баран. Так сказать, производное между нищим безработным козлом – мужем Олеси – и похотливым боровом – детским поэтом из Молдавии Серафимом Лупаном, показавшим в Белоруссии своё истинное лицо.
«Легко, – нервно зевнула Каролина, – увидела, что он лежит на ресепшене. Она сдала на регистрацию, а забрать, видать, забыла. Пока дежурную в холле допрашивали, я цап – и в подсобку. А как фотографию увидела… Господи, это же я… – покосилась на Объёмова, – ну, лет через… десять. Взяла Олеськин парик, а очки один идиот в буфете на столе оставил. Напился, скотина, всё меня маринованными опятами соблазнял, торговать приехал из Великих Лук… Кому тут нужны его опята?»
«Подожди, – заторопился Объёмов, увидев, что дамы опасливо выглядывают сквозь дверной проём в коридор. – Почему вы пришли ко мне? Откуда ты знала, что я…»
«Лёшка сказал, – прислонила палец к губам Каролина. – Иди в девятьсот седьмой, он всё знает и не выдаст. Так он сказал».
«Что знаю? Больше ничего не сказал?» – сел на кровать Объёмов.
«Сказал: „Мужик в теме“».
«В какой теме?» – вскочил с кровати Объёмов.
«Понятия не имею», – ответила уже из коридора Каролина.
7
В третий – заключительный – день Международной научно-практической конференции, посвящённой современному состоянию русского литературного языка, участников повезли на автобусе в посёлок Ивье, где только что завершилось строительство нового аэропорта для малой авиации. Торжественное его открытие планировалось через две недели. Международная авиационная комиссия должна была оформить новому аэропорту сертификат и утвердить частоту для работы диспетчеров.
Белоруссия, рассказал по дороге сопровождающий (явно из научной национально ориентированной среды), в ближайшем будущем превратится в Мекку экологического туризма. Великое княжество Литовское, сердцем которого являлась Белая Русь, было самой экологически чистой, свободной, благоустроенной и культурной территорией тогдашней Европы. Именно в то время Франциск Скорина разработал основы европейской христианской философии. Но после третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году, развёл руками сопровождающий, с белорусским ренессансом было окончательно покончено. Чернобыльская катастрофа нанесла экологии Белой Руси последний и самый страшный удар. Но сейчас Белоруссия возрождается, возвращается к традиционным началам европейской Белой Руси.
– Не могли бы вы просветить нас насчёт этих начал? – прервала с ближнего сиденья политизированного историософа въедливая Анна Дмитриевна Грибоедова.
Каждый раз видя или слыша её, Объёмов вздрагивал и опускал глаза, до того настоящая Грибоедова была похожа на Каролину. Анна Дмитриевна замечала это и смотрела на Объёмова с недоумением. Ей было трудно понять причину его стыдливого смущения. А Объёмову было трудно перестать воспринимать Анну Дмитриевну как голую Каролину, обхватившую его крепкими жилистыми ногами. Мужик, приехавший в Лиду из Великих Лук торговать маринованными опятами и потерявший в буфете очки, сразу раскусил эту авантюристку! И ведь какую фамилию перехватила, запоздало негодовал, краснея, Объёмов – Грибоедова! Священную для русской литературы фамилию! Да в одной цитате из «Горя от ума» – «Чтобы иметь детей, кому ума недоставало?» – вся суть человеческой цивилизации!
Слегка похмельная (участников конференции угощали на славу) голова писателя Василия Объёмова шла кругом: настоящая, хоть и по боковой линии, Грибоедова – Анна Дмитриевна; Лжегрибоедова – Каролина; неведомый мужик, приехавший из Великих Лук в Лиду торговать маринованными опятами и соблазнявший ими Каролину. Интересно… Нет, строго осадил себя Объёмов, мне совершенно неинтересно, чем закончилось амурное дело с маринованными опятами. При чём вообще здесь грибы? Но тут же сквозь тонкую плёнку здравого смысла грибом выперло название авангардистской оперы безвременно скончавшегося композитора и музыканта Сергея Курёхина «Ленин – гриб». Следом припомнилась народная примета, что многогрибье – к беде и войне. Будто бы летом 1914-го народ не знал, куда деваться от грибов, а в сорок первом грибы строем пошли с середины мая. Гитлеровские танки в конце июня вязли в грибной распутице. Это был вещий знак, репетиция того, как они завязнут в настоящей распутице в начале октября под Москвой. В конце концов, и собирающаяся приструнить белорусского историософа Анна Дмитриевна Грибоедова увиделась Объёмову в образе… гриба на длинной тонкой ножке с двумя круглыми улитками (очками) на шляпке.
– Охотно, – между тем ответил Анне Дмитриевне историософ, – вот эти начала: экология, свобода, порядок, культура.
– Вы забыли про пятое начало – народ! – скрипуче отозвалась та, сверкнув очками. Улиточный гриб был явно (для самозваного историософа) несъедобным.
Осознав это, он сменил чреватую тему на бесплодную служебно-скучную:
– Аэродром построен для того, чтобы состоятельные клиенты из Европы могли легко и быстро на своих частных самолётах добираться до экологических жемчужин Белоруссии – её лесов, озёр и рек, а потом, насладившись отдыхом на природе, беспроблемно возвращаться домой.
В автобусе писатель Василий Объёмов устроился рядом с молдавским поэтом Серафимом Лупаном. Седой, в тонком летнем костюме и свежей рубашке, при золотых часах, к тому же ещё, как выяснилось, депутат молдавского парламента, Серафим смотрелся олигархом, вздумавшим демократично прокатиться на экскурсию вместе с нищими литераторами.
Сейчас события двухдневной давности казались Объёмову каким-то нелепым сном. Когда он с тяжёлым сердцем пришёл утром завтракать, в кафе на двадцатом этаже распоряжался улыбчивый паренёк, запутавший Объёмова пересчётом российских рублей в белорусские за сто граммов коньяка, не предусмотренного в оплаченном (уже не усиленном, а ослабленном) завтраке. Вчера вечером здесь была женщина, кажется, Каролина, осторожно заметил Объёмов. Паренёк развёл руками: «Я работаю в ресторане на втором этаже. Меня попросили её заменить: наверное, заболела».
В перерыве между заседаниями в центральной городской библиотеке имени Янки Купалы Объёмов озадачил Серафима (Фиму) Лупана неуместным откровением. Мол, снял с фонарного столба на автостоянке телефончик, позвонил какой-то Олесе, а та… не пришла. Фима благодушно улыбнулся в ухоженную седую бороду, никоим образом не осудив старого приятеля (они подружились сорок лет назад на всесоюзном совещании молодых писателей), но и промолчав о своих ночных при(зло?)ключениях. Он никак не походил на человека, которого ночью откачала скорая помощь.
С давних времён Объёмова изумляла и восхищала способность Фимы респектабельно и опрятно выглядеть наутро после самых диких и безобразных гулянок. Во времена СССР Объёмов и Фима часто пересекались на писательских съездах, семинарах и днях советской литературы в разных областях и республиках необъятного СССР. После 1991 года размах подобных мероприятий резко сузился, утратил державную мощь, однако алгоритм их проведения остался прежним. Хмельная тень СССР всё ещё тянулась за писателями из России и их пишущими на русском коллегами из бывших республик, а ныне независимых государств. А может, этот алгоритм не зависел от того, при капитализме, социализме или феодализме (дальше Объёмов не заглядывал) существовало общество. «А вот у поэта – всемирный запой, и мало ему конституций», – ещё чёрт знает когда провозгласил Александр Блок.
«Мне нельзя иначе, – помнится, объяснил свой феномен Фима полуживому после ужина на базе отдыха „Долина нарзанов“ в Кабардино-Балкарии Объёмову. – Детский поэт обязан быть чистым, красивым и добрым, особенно если он… пишет стихи о Ленине».
В автобусе Фима охотно прикладывался и давал приложиться Объёмову к красивой серебряной фляжке с добрым молдавским коньяком. Приметливый Объёмов заинтересовался эмалевым гербом на фляжке, разглядев в нём среди стрел и сабель… два кривых в капельках крови клыка. «Герб рода графа Дракулы, – объяснил Фима, – его потомки заказали мне поэму». «Для детей?» – удивился Объёмов. «Влад Дракула теперь во всех румынских и молдавских учебниках, – с едва заметной иронией, совсем как раньше, когда на Днях советской литературы, допустим, в Хакасии он читал на молдавском стихи о Ленине, улыбнулся Фима. – Пламенный борец за свободу Трансильвании против… русской тирании».
– Но ведь Русь тогда сама сидела под татарами, – напомнил Объёмов.
– Ты забыл, – рассмеялся Фима, – Дракула был вампиром-долгожителем; есть версия, что он дотянул до девятнадцатого века.
Жаль, подумал Объёмов, что не слышит Анна Дмитриевна Грибоедова. Она как-то неожиданно задремала, прислонившись головой к окну. Очки-улитки готовились соскользнуть с кончика носа, как с наклонного сучка. Самому ему не хотелось спорить с импозантным, легко переориентировавшимся с Ленина на Дракулу Фимой. Объёмов даже засомневался: а вдруг это какой-то другой гостиничный боров чуть не задавил Олесю тяжёлым, как унитаз, пузом? И ещё: о Ленине ли читал в далёкие советские годы стихи Фима на молдавском языке в залах, где никто, кроме него, не знал этого (некоторые лингвисты утверждали, что он произошёл от блатной латыни) языка? Вдруг он просто материл вождя мирового пролетариата и советскую власть, а доверчивые слушатели ему бурно аплодировали? А сейчас Фима – депутат молдавского парламента – рассказывает на встречах с избирателями, как дурил русских лохов…
– Зачем нас везут в аэропорт? – спросил у Фимы Объёмов, возвращая коньячную фляжку.
– Скорее всего, на них повесили заключительный банкет, – объяснил Фима. – Но вообще-то малая авиация – хорошее дело, за ней будущее. Надо посмотреть, какая там полоса.
– Зачем? – удивился Объёмов. – У тебя что, есть личный самолёт?
– Люди из Трансильвании раскопали интересные документы в монастырских архивах, – объяснил Фима. – Хотят видеть меня немедленно. Если полоса готова, они пришлют за мной самолёт. Два с половиной часа – и я в Брашове, в замке Дракулы.
– К чему такая спешка?
– Я спросил, – пожал плечами Фима, – они ответили: «Дракула всё делал быстро».
– Как Ленин, – ляпнул Объёмов.
– Даже быстрее, – усмехнулся Фима.
Откинувшись в автобусном кресле, глядя на аристократически прогуливающихся по убранным белорусским полям аистов и народно путающихся у них под ногами грачей, Объёмов подумал, что все эти годы он недооценивал Фиму, не придавал значения однажды вскользь произнесённой им по какому-то незначительному поводу фразе: «Жизнь – это результат». Сегодня результат был налицо. За Фимой потомки графа Дракулы были готовы прислать самолёт, а Объёмов на десятилетнем «додже» собирался пилить через всю Белоруссию в свой разваливающийся дом в нищей деревне Невельского района Псковской области. И аплодировали на конференции Фиме сильнее, чем Объёмову, почти как в советские времена, когда он читал в домах культуры стихи о Ленине. Особенно понравились местной и приглашённой творческой интеллигенции слова Фимы о том, что русский язык уходит, чтобы никогда не вернуться. Но мы, успокаивающе подмигнув Объёмову, смягчил угрюмый прогноз Фима, литераторы разных национальностей, жившие в СССР, обречены доживать с этим языком, как с хомутом на шее, потому что творили, существовали в его среде в свои лучшие годы. Нам поздно переучиваться. Мы – пленники, притороченные к стремени умирающего всадника на издыхающей лошади. Фиму, похоже, увлекла конная тема. Неужели держит лошадей, подумал Объёмов. Но следом за нами, продолжил Фима, идут поколения, которым русский язык не нужен. Они не будут его изучать даже не потому, что он для них генетически неприемлем как язык поработителей, а потому, что никто никогда не изучает язык проигравших и побеждённых. Когда народ теряет волю и энергию, язык вырождается, превращается в одолеваемого рассеянным склерозом, забывающего собственное имя старика-маразматика. У русского языка за пределами России будущего нет. Проблематично его будущее и в самой России – на территориях, населённых другими этносами. Но я, завершил выступление Фима, буду до конца своих дней любить русский язык, говорить на нём и верить в его победу, как верили в неё советские люди в сорок первом году! В разгромившей фашистскую Германию армии команды отдавались на русском!
Оживлённая дискуссия о печальной судьбе русского языка продолжилась на круглых столах. Объёмов, естественно, опроверг Фиму (тот, правда, был на другом круглом столе и не слышал), приведя в пример немецкий язык, интерес к которому в мире, особенно в Европе, стабильно растёт. Немцы что, не проиграли Вторую мировую войну, не пережили национальную катастрофу? Можно подумать, они сейчас осмелели? Нет! Безропотно принимают толпы беженцев, живущих за их счёт, лапающих их фрау и плевать хотевших на их порядки! Возражать Объёмову взялся какой-то литовец, по всей видимости, потомок прибалтийских нацистов. Он заявил, что разница между отношением к немецкому и русскому языкам заключается в том, что немецкий народ не был сломлен, бился против всего мира до последнего, заархивировав в душе (так выразился этот литовец) синдром отложенной победы. Русские же в девяносто первом году, обладая самой сильной армией в мире, сдались Западу без борьбы. Поэтому, сделал вывод фашиствующий литовец, русский язык – не только язык проигравших и побеждённых, но ещё и язык сдавшихся, то есть втройне позорный язык. Объёмов запустил в литовца блокнотом, тот в него – открытой пластиковой бутылкой с водой. Бутылка до Объёмова не долетела, как из шланга веером окатила круглый стол. Больше всех досталось молодящейся украинской поэтессе. С неё потекла косметика. Поэтесса завизжала как резаная. Модератор оперативно закрыл дискуссию. Подготовившие выступления участники возмущённо задвигали стульями. Литовец как-то незаметно исчез из зала. Позже выяснилось, что он торопился в аэропорт на рейс… в Москву.
Сделав вывод, что больше его никогда не пригласят в Белоруссию ни на одно литературное мероприятие, Объёмов странно успокоился, перестал гоняться за белорусскими начальниками со своими книгами, проникся неожиданной внутренней свободой. Следом за ощущением свободы к нему вернулось (как библейский блудный сын после долгого отсутствия) достоинство. Объёмов перестал робеть, отважно провозглашал на банкетах тосты за русский язык и великую русскую литературу, потребовал у организаторов конференции карту дорог Белоруссии, которую ему тут же испуганно принесли. Уже и строгая Анна Дмитриевна Грибоедова одобрительно поблёскивала в его сторону очками-улитками, а украинская поэтесса уточкой отходила от него подальше. В последний день конференции писатель Василий Объёмов, можно сказать, был счастлив, как человек, ставший самим собой.
8
Гостей принимал директор аэропорта. Он сообщил, что подлётное пространство контролируют специально обученные соколы. Один такой сокол действительно стрелой пронёсся высоко в небе. Его преследовала стая верещащих ласточек и явно не выдерживающая темпа погони ворона. Сведущий в орнитологии директор объяснил, что молодые хищные птицы не сразу осознают свою природу, первое время робеют нападать на других птиц, чем те пользуются, атакуя неопытных хищников большими стаями. Но потом, успокоил директор, всё становится на свои места. Объёмову стал ясен план вороны. Когда гонимый ласточками юный сокол обессилеет, подтянувшаяся ворона добьёт его чугунным клювом, а заодно и полакомится свежатинкой.
Участников конференции сводили в дубовую рощу, где протекала небольшая речка, показали бобров, устроивших там свои хатки. Потом провели по взлётно-посадочной полосе. Она оказалась выше всяких похвал – прямая, ровная, без единого шва, как путь праведника в рай. Потомки Дракулы могли смело присылать самолёт в Ивье.
Прощальный ужин, как и предсказал опытный Фима, организовали в светящемся металлом и серебристым пластиком зале нового аэропорта. Когда солнце зашло, над аэропортом образовался туман. Сидя за столом между Фимой и Анной Дмитриевной, Объёмов вдруг вспомнил другой аэропорт – столицы Словакии Братиславы.
…Пятнадцать лет назад тоже ранней осенью он возвращался из Вены со съезда русскоязычных литераторов в Москву через Братиславу. Он попал на этот съезд случайно. Никто его, естественно, не приглашал. Русскоязычные литераторы (в основном выехавшие в Европу по брачным объявлениям, но не нашедшие там счастья дамы и натурализовавшиеся неудачливые бизнесмены) понятия не имели о существовании писателя Василия Объёмова. Как, впрочем, и он о рассеянных по Европе русскоязычных литераторах. Но съезд проводился на российские деньги по линии то ли МИДа, то ли фонда «Русский мир». Кто-то из ожидаемых гостей в последний момент не смог. Объёмов удачно подвернулся под руку одному своему знакомцу – бывшему комсомольскому поэту, а ныне начальнику департамента в Министерстве культуры. Он и отправил его в Вену, правда, ограничив в командировочных. Возвращаться Объёмов почему-то должен был за свой счёт.
Обратный билет из Братиславы стоил дешевле, чем из Вены, и Объёмов решил сэкономить. За пять евро доехал на автобусе, не заметив границы, от венского автовокзала Erdberg до братиславского letisko, который местные славяне называли по-простому Иванкой.
Пока Объёмов (он прибыл с большим запасом времени) бродил по Иванке, искал табло, интересовался номером регистрационной стойки, покупал в duty free (опять же из экономии) бутылку иорданского арака, стоившую дешевле виски и даже местной сливовицы, на letisko опустился непроглядный туман. Мир за пределами аэропорта как будто перестал существовать. Фары машин как тупые спицы скользили по непробиваемому белому полотнищу. По громкой трансляции объявили, что в связи с нелётной погодой аэропорт закрывается… на восемь часов. Машины, мерцая стоп-сигналами, красными бусами повисли на шее ведущего в город шоссе.
Letisko стремительно опустел.
Объёмов в бешенстве (как гранату) выхватил из сумки бутылку. Он взял в duty free последнюю – из холодильника. Охлаждённый и встряхнутый арак цветом и видом был один в один с поглотившим letisko туманом. Лечить подобное подобным, вспомнил Объёмов бессмертный афоризм, напряжённо размышляя, чем будет закусывать пятидесятиградусный арабский самогон.
После шибанувшего в нос анисом арака настроение улучшилось. Даже некая прелесть открылась Объёмову в сидении в братиславском letisko, в то время как многие его собратья по перу и думать не могли о путешествиях по Европе. Достав из сумки книгу Иоахима Феста «Адольф Гитлер» с чёрно-белой фотографией фюрера на обложке, Объёмов переместился поближе к окнам, где было светлее. Не то чтобы его сильно интересовал преступник номер один, книга случайно попалась на глаза, когда он собирал дома сумку. Тут обязательно будет про Вену, рассудил писатель Василий Объёмов, задумчиво взвешивая на руке солидный том. Его всегда удручали лишние вещи в багаже.
Он начал читать Феста в самолёте, но быстро заскучал. В Вене вообще хотел оставить «Адольфа Гитлера» в гостиничном номере, но постеснялся. Люди из отеля могли подумать, что он случайно забыл важную для него книгу, и передать её организаторам съезда. Те – дальше по цепочке в российское посольство. Там бы начали выяснять, кто такой Объёмов и как он попал на съезд. Книгу, понятное дело, ему бы не вернули, а вот ненужную известность, как фашист,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=66072292&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
