– «Народ здесь душевный, я всем доволен. Соуч».
– Всё?
– Всё.
– Отправляй.
– Есть, капитан! Только предупреждаю: энергии у нас осталось на девять сообщений, а то керосину на обратный путь может не хватить. – Компьютер отключился.
– Простите, капитан, а почему вас так заинтересовало, не написал ли чего господин Соуч от себя лично? – поинтересовался Тиглат.
– Вы этого Соуча делали?
– Нет, ни в коем случае. Бейрутский университет был лишь заказчиком. Треть годового бюджета на него потратили. И с вами господа попечители его согласились направить исключительно затем, чтобы быстро возместить хотя бы часть расходов.
– А если с ним здесь что-нибудь случится?
– Страховка оформлена на все случаи…
– Понятно. Кто производитель?
– Я уже говорил. А что?
– Да так – нечего. Просто я отвечаю за этот корабли и безопасность экипажа. Поэтому должен знать как можно больше обо всех, кто на борту, и обо всём, что на борту.
Глава 5
Вы и в самом деле полагаете, что только слабые люди способны поддаться соблазну? Уверяю вас, существуют столь страшные соблазны, поддаться которым могут лишь те, кто обладает силой, мужеством и безрассудством.
Оскар Уайльд, британский драматург XIX века
26 дня месяца Абу, вечер. Катушшаш
Заслышав за спиной цокот копыт и грохот колёс о булыжную мостовую, прохожие оглядывались, прижимались к стенам домов, чтобы пропустить бричку, а потом провожали её пристальными и недобрыми взглядами. Здесь, в Катушшаше, столице древнего Кетта, немногие могли позволить себе иметь личный транспорт – только чиновники, удачливые торговцы, владельцы мануфактур, «сидящие» на военных заказах, и отпрыски аристократических семейств, которым даже при имперской власти удалось сохранить часть своих привилегий. Временам Флоре казалось, что вслед за неприязненным взглядом в неё полетит булыжник, но пока всё шло спокойно. Априм сосредоточенно молчал, глядя только вперёд. Лишь изредка он натягивал поводья и яростно давил на резиновый мячик клаксона, когда улицу пересекал зазевавшийся горожанин. Чем ближе к центру, тем чаще встречались уличные газовые фонари, а широкая улица рабсака Мар-Марона, ведущая на площадь Величия, где и располагался ресторан «Оазис», была залита тёплым электрическим светом. Этот ресторан был третьим по значимости зданием в городе – после военной администрации провинции Кетт и резиденции Великого сагана, имперского гражданского наместника, который традиционно назначался из представителей местной знати. И все эти три здания стояли рядом друг с другом, освещённые сейчас, как в мирные времена, о которых пожилые горожане уже успели забыть, а те, что помоложе, даже не знали, что это такое. О том, что идёт война, сейчас напоминали лишь установленные по углам площади орудия противовоздушной обороны. От авианалётов центральную часть города защищало несколько дюжин зенитных картечниц, которые в случае необходимости швыряли в небо тучи мелкой дроби, разрывающей в клочья низколетящие вражеские бомбовозы. Даже теперь, когда противник был отброшен на сотни фарсахов, у каждого орудия дежурил расчёт, в любое мгновение готовый к бою.
– Не понимаю…
– Чего не понимаете? – с готовностью отозвался Априм и даже придержал лошадей.
– Не понимаю, зачем ночью нужно столько света…
– С радостью готов объяснить…
– Не надо, – остановила его Флора. – Лучше смотрите на дорогу, а то, не ровён час, задавите кого-нибудь.
Конечно! У него и ему подобных на всё готов ответ. Конечно, этот свет нужен, чтобы пробудить в людях надежду на лучшее будущее, заставить их поверить в то, что победа не за горами, а вслед за ней вообще явит себя эпоха всеобщего благоденствия. Ещё он скажет, что свет в жилище каждого отдельного жителя Кетта горит только для него, а огни на площади сияют для всех. И, чтобы каждый мог вдосталь насладиться этим зрелищем, начало комендантского часа отодвинуто на целый час. Начало часа отодвинуто на час… Ничего так каламбурчик. Молчи, Априм, молчи. Флора Озирис – сама мастерица речи задвигать – похлеще имперского проводного радио. И что бы там не случилось, в этом ресторане, что бы ей там ни предложили, надо сидеть и молчать. Выпивать, закусывать, молчать, кивать и улыбаться. И Ларса чтобы похоронили. Всё.
На самом деле она понимала, что от неё уже не отстанут, что сегодняшний ужин ей придётся отрабатывать до конца жизни. Но не вешаться же! Сегодня судьба повернулась так, а завтра – как-нибудь иначе. Надо на что-то надеяться. А ведь многие из тех, кто сейчас прогуливается по площади, только и мечтают о том, чтобы на них свалилось такое везение – приблизиться к власти, доказать оккупантам свою полезность и получить право подъедать крошки со стола нынешних хозяев Кетта. Может, выскочить из брички и попытаться раствориться в толпе? И пусть ищут, пусть устраивают облавы! Но нет. Мужества хватит только на мысли о побеге, но сделать реальную попытку – всё равно, что шагнуть в пустоту из окна своей квартирки…
– Вот и приехали, – сообщил Априм, бросая поводья парковщику в чёрном мундире с вычурным золотым шитьём. – Прошу. – Он ловко соскочил на мостовую, откинул ступеньку и подал Флоре руку, чтобы помочь ей спуститься.
– Извините, Априм, я не могу…
– Перестаньте капризничать.
– Я не могу там появиться в таком виде. – Она поправила воротник своего серого поношенного ситцевого платья. – У меня вообще нет одежды, в которой можно ходить в такие места. Простите, Априм, я не подумала…
– А вот об этом не стоит беспокоиться! – Чиновник жизнерадостно улыбнулся. – Мы понимаем, как для женщины важно выглядеть наилучшим образом и соответственно обстановке. Пойдёмте-пойдёмте. – Он взял её за руку и повлёк за собой в сторону от освещённого тремя дюжинами фонарей центрального входа.
Флора последовала за ним, но, когда они подошли к невзрачной дверце, ведущей в полуподвальное помещение, не на шутку испугалась. Этот вход был поразительно похож на тот, через который её несколько дней назад привели в резиденцию Имперской Службы Общественного Спокойствия. В этом здании мог быть не только ресторан, закрытый для простых смертных… Дверца приоткрылась, прежде чем Априм успел постучаться в неё серебряным набалдашником своей трости, из щели выскочил лучик света, а за ним высунулась лохматая седая голова какого-то старикашки.
– А-а-а! – воскликнул он писклявым голосочком. – Давненько тебя не было. Заходи, дорогой. Ой, какая дамочка с тобой. Просто блеск! Приодеть надо, как я понимаю? Да?
– Дед, дал бы ты пройти.
– Ой, прости-прости. Я как увидел тебя, так и ошалел, – сказал старик, раскрывая дверь пошире. – Проходи давай. Ты по личному интересу или по государственным делам?
– По государственным.
– Тогда заявку предъяви. Для тебя б я всё бесплатно сделал, а учреждение пусть платит, как положено.
Априм пропустил вперёд Флору, достал из внутреннего нагрудного кармана своего кафтана какую-то бумагу и протянул её старику.
– На, подавись, дедуля…
– Он у меня такой весельчак, – заявил старик, обращаясь к Флоре, а затем заглянул в полученный от чиновника документ. – Ого! Аж на тридцать тысяч! Ну, сейчас мы из твоей подружки принцессу будем делать. И платье, и украшения подберём. У меня сегодня Хэмми на маникюре и Лилька на сауне. Сам-то попариться не желаешь?
– Нет! – раздражённо ответил Априм. – Давай работай быстрее, а то времени в обрез.
– Не шути так, внучок. – Дед досадливо крякнул. – Хорошее дело быстро не делается, а такую даму в порядок привести… – Он вдруг осёкся, опасливо посмотрев на Флору.
– Да, конечно… Скроить из доцента гламурную дуру – задача непростая, – решилась она наконец вступить в разговор.
– Простите, милая, коль обидел чем, но задача действительно непростая. – Старикашка ничуть не смутился. – Тут ведь сначала сообразить надо, что к чему. Через мой подвальчик, в основном проходит два типа дамочек – либо подстилки, которых местные шишки подкладывают под имперских гостей, либо кандидатки в героини и символы нации. Под первую категорию вы явно, дорогуша, не подходите. Во-первых, неслабая искра разума в глазах блещет, а во-вторых, извиняюсь, и возраст не тот. За тридцать, наверное, перевалило…
– Сорок два, – уточнила Флора.
– Да? Наверное, жизнь ваша хороша была, что так сохранились, – польстил ей дедок. – Прошу! – он открыл дверь в конце коридора и пропустил гостью вперёд – в просторный ярко освещённый зал с низким потолком. Половину его занимал лабиринт из вешалок, где на плечиках висели разнообразные вечерние платья и костюмы. – Эй, Лилька! Спишь на работе?!
Дверь на противоположной стороне зала открылась, и в проёме возникла совершенно голая хорошо сложенная девица.
– Чё это я сплю, – зевнув, ответила она. – Нет работы – отдыхаю, есть работа – трудюся, не покладая ничего…
– Идите к ней, барышня, – предложил Флоре старик. – Попаритесь, ванну с благовониями и прочим зельем примите. Потом Хэмми коготки вам подточит, причешет, как следует, и пожалте на примерочку.
– А мерки снимать не будете? – удивилась Флора.
– Зачем? – искренне удивился старик. – У меня глаз намётанный, да и платье это, хоть лет семь, как не по моде, но на вас чудесно сидит, так что есть с чем сравнивать.
– Эй! Долго ждать? – Лилька нетерпеливо постучала ноготками по дверному косяку. – Раздевайся, – распорядилась она, едва Флора переступила порог.
– Совсем?
– А ты что – в трусах мыться собираешься?!
Возразить было нечего, и Флора, закрыв за собой дверь, начала скидывать одежду. Она увидела себя в большом зеркале, висящем напротив входа в парную. Загорелые лицо и шея выглядели почти чёрными, и, казалось, были чем-то отдельным, не имеющим отношения к бледному телу.
– Ничё-ничё, – подбодрила её Лилька, – это мы тебе замажем. Есть у меня кремок один – вся будешь, как шоколадка. Иди парься, а я выйду на минутку. – Она схватила старое платье Флоры и выскользнула за дверь, ничуть не стесняясь собственной наготы.
Париться – так париться… В первый момент ей показалось, что в парной даже прохладнее, чем в предбаннике, но едва она уселась на верхнюю скамью, снизу пахнуло жаром. Тепло и замкнутость пространства убаюкивали невесёлые мысли, смягчали ощущение зыбкости собственного существования, которое неотступно преследовало её все последние дни. И хорошо, что это тесное помещение на какое-то время стало всем её миром. Можно представить хотя бы на несколько минут, что за его пределами ничего нет – ни этого ужасного старикашки, ни чиновника с поросячьим лицом, ни Империи, ни войны. Но сейчас и этот крохотный мирок для нее ничто не значит. В нём сжались в комок жалкие останки прошлой жизни, где когда-то давно было и радостно, и больно, и волнительно, и спокойно, где хотелось и любви, и поисков истины, и веры во что-то светлое и желанное. А сейчас сознание погружено в вязкую пустоту, где остались лишь страх и безразличие. Казалось, с каждой минутой какая-то сила затягивает все глубже в трясину, где нет ни чувств, ни желаний, ни надежд, и даже отчаянье кажется вялым и беспомощным. Остаётся закрыть глаза и ни о чём не думать…
Флора даже приблизительно не знала, сколько времени прошло, прежде чем дверь распахнулась, и откуда-то из другого мира донёсся хрипловатый голос Лильки:
– Эй, ты там вся ещё не вытекла? Вылезай давай – ванна стынет.
Расслабленное тело не хотело слушаться, но лучше было выйти самой, чем дожидаться, когда её отсюда выволокут. Не чувствуя под собой ног, она с трудом спустилась с лавки и только после этого открыла глаза. Лилька, так и стоявшая в дверном проёме, бросилась к ней, решив, что засидевшаяся в парной дамочка вот-вот лишится чувств.
– Пойдём-ка, чудушко, – бормотала она в ухо. – Сейчас мы тебя в водичку положим. А водичка там не простая, а водичка там золотая – с солькой целебной, с розовым и кипарисовым маслицем, с корешком фиалочки…
Флора вообще перестала чувствовать собственное тело, едва погрузилась в пахучую густую жидкость, в которой плавали жёлтые и голубоватые лепестки каких-то цветов, но уже через несколько минут, проведённых в мраморной ванне, внезапно ощутила необычайную бодрость и ясность мысли. Теперь ситуация казалась не такой уж безнадёжной, как несколько минут назад.
– Ну, хватит уже! – Опять явилась неугомонная Лилька. – Тут тоже перебарщивать ни к чему. А то пропахнешь розами так, что год запах не отобьёшь.
Из ванны Флора выбралась сама, и тут же на неё обрушились тугие струи тёплой мыльной воды. Лилька поливала её из шланга с душевой лейкой на конце и почему-то весело хихикала, а потом, выключив воду, набросила ей на плечо махровое полотенце размером с простыню.
– Давай-ка быстренько вытирайся, да я тебе загар подравняю.
За всё время «экзекуции» Флора не проронила ни слова, и чувствовалось, что Лильку это напрягает. Для той общение с клиентками было неотъемлемой частью любой процедуры, а сейчас её, можно сказать, обломили. Она с каким-то остервенением втирала ей в кожу масло, пахнущее мандаринами и какими-то ягодами, продолжая говорить и говорить:
– Априм-то, ухажёр твой, если б не дед, и не выбился б в люди-то. Тут знаешь, какие шишки бывают, и все довольны остаются. А всё старикан наш! Знаешь, какие люди ему обязаны?! Узнаешь – обалдеешь. Правда, везёт не всем. Вот месяц назад для бел-пахати восточного округа девицу подогнали. Уж как мы её тут умасливали, красоту наводили. А толку что? – Лилька перешла на шёпот. – На другой день в сточной канаве нашли при всех наших нарядах и с перерезанным горлом. А всё потому, что дура. Мне потом знакомый шурта по секрету шепнул, что она, бестолочь, отказалась с себя дарёные драгоценности снимать и в сумочку прятать. Так и пошла по городу с камушками на шее. Думала, под утро никто её не подстережёт. Это для нас, добропорядочных граждан, комендантский час. А бандюганам начхать на режим военного времени. До сих пор, кажись, не нашли гадов… Всё. Готово. На-ка полотенчико – завернись. Сейчас к Хэмми заглянем, маникюрчик сделаем и причешемся как следует. На причёску-то по полной программе времечка-то нет, но причешет так, что залюбуешься. А потом на примерочку пойдём. Уж старикан наш, наверное, расстарался для внучка-то… Только ты потом по городу не ходи без охраны. Я зря советовать не буду.
Флора тщательно обмотала себя полотенцем под нескончаемый щебет Лильки, и та, не умолкая, сопроводила её в просторную ярко освещённую комнату с зеркальной стеной, посреди которой стояли глубокое кожаное кресло и мягкий топчан с подголовником. Хэмми, дородная дама в просторном синем балахоне, в отличие от банщицы была немногословна. Перед тем как состричь заусенцу и выдрать пинцетом волосок, она всякий раз предупреждала, что «сейчас будет больно», но делала всё так ловко и быстро, что боли не чувствовалось. Весь процесс занял не больше часа, и только на выходе она дала Флоре ценный совет:
– Из платьев выбирай что-нибудь построже. Если женщина под попугая вырядилась, к ней никто всерьёз не относится.
В следующей комнате, узкой и длинной, уже стояли в ряд пять вешалок с комплектами одежды – от нижних холщовых панталончиков и подвязок под грудь до самих платьев. На отдельном столике лежали колье, брошки, серьги и диадемы. Не долго раздумывая, Флора выбрала открывающее плечи платье из серого шёлка, усыпанного множеством серебристых блёсток, новомодные обтягивающие чулки телесного цвета и сандалии с высокой шнуровкой, охватывающей ногу почти до колена. Из украшений она предпочла жемчужное колье в скромной серебряной оправе, которое легло прямо на линию загара, который Лильке-кудеснице так и не удалось полностью выровнять. Увидев себя в зеркале в этом новом, совершенно непривычном облике, Флора почувствовала, что настроение у неё чудесным образом поднимается. Она никак не могла ожидать, что обретение новых шмоток способно вызвать в ней хоть какие-то чувства.
– Я же говорил! – воскликнул старичок, едва она вышла в зал, с которого начинался её путь к «вершинам изящества и красоты». – Я же говорил! Сообразила, милая! Отличный выбор. Лучший! Да и я просто молодец. Подогнал идеально. А это тебе, внучок, не бумажками шуршать в твоей конторе. А ну давай мне мою сотню! Проспорил – отдавай!
Априм, не отрывая взгляда от Флоры, полез в боковой карман своего парадного кафтана, извлёк оттуда кошелёк, вытряхнул на ладонь крохотную золотую монету достоинством в сто чиклей и протянул её деду. Чувствовалось, что он не просто удивлён. Он был просто ошарашен преображением своей подопечной.
– Ах, Флора! – воскликнул он. – Если бы вы в таком наряде читали лекции в своём университете, к вам бы не только студенты приходили. Весь город, вся наша молодёжь… Все были бы без ума от древней истории.
– Честно говоря, я хочу, чтобы всё это поскорее закончилось, – твёрдо ответила она. – Наверное, уж полночь близится…
Старик достал из жилетного кармана часы, подслеповато присмотрелся к циферблату и воскликнул:
– Точно! Без пяти минут. Идите-ка, а то и точно запоздаете. Да не туда, – остановил он Априма, который, подхватив Флору под локоть, направился к выходу. – На лифте быстрее будет.
Старик сдвинул одну из зеркальных панелей, и за ней обнаружился вход в подъёмную клеть.
– А что раньше не показывал? – удивился чиновник.
– Чаще заходить надо. Месяц как установили. Для удобства…
И минуты не прошло, как они вышли в широкий коридор с арочным потолком, украшенным лепными орнаментами, мраморным полом и каменными рельефами всадников по стенам. Эта молчаливая лавина кавалерии, казалось, сопровождала каждого, кто шёл в сторону обеденного зала, откуда доносилось негромкое звучание лиры, арфы, флейты и шофара. Там царил полумрак, поскольку над каждым столиком с потолка на длинном проводе свисал отдельный светильник. Но, едва они оказались у входа, на массивном канделябре под потолком вспыхнуло сотни солнц, и представительный метрдотель в чёрном атласном кафтане выкрикнул в зал:
– Флора Озирис, вдова героя, отдавшего жизнь за Империю, произнёсшая сегодня выдающуюся речь в эфире Имперского радио. Сегодня в канцелярию Великого сагана провинции Кетт на специально посланном самолёте пришло Высочайшее послание, где Его Величество в числе прочего упомянул о том, что это выступление достойно всяческой похвалы, а также выразил уверенность в том, что уважаемая Флора и впредь будет всемерно укреплять монолитное единство нашего общества и вдохновлять наших воинов на новые и новые подвиги!
В ответ раздался гром аплодисментов, и оркестр выдал фрагмент марша «Героям – слава». Господа в гражданских кафтанах и парадных мундирах всех родов войск и различных служб внутреннего правопорядка, а также их дамы неистово били в ладоши, пока Априм не довёл Флору до столика в глубине зала, накрытого на четыре персоны. Овация затихла лишь после того, как погас верхний свет, и каждая компания вернулась в свой отдельный мирок.
Из окружающего полумрака в пятно света вокруг стола шагнул тёмный силуэт, и оказался тем самым подполковником Ночной Стражи, что закрывал университет.
– Ахикар! – испуганно вскрикнула Флора, но тут же взяла себя в руки.
– Вы знакомы? – удивился Априм.
– Я так рад, что вы помните моё имя. – Подполковник кивнул, и лицо его расплылось в самой радушной улыбке.
– Мне напомнил о вас профессор, – честно призналась Флора. – Иначе бы я вас не узнала, господин подполковник.
– Акихар. Просто Акихар. – Чувствовалось, что офицер Ночной Стражи немного смущён. – А я вас помню прекрасно. Нам, студентам, было не только приятно слушать ваши лекции, но и смотреть на вас было истинным удовольствием. А ещё я ездил с вами на раскопки поля битвы в долине Ки-Ури, где войска рабсака Мар-Марона тысячу лет назад остановили нашествие полчищ Саргона Урукского. Я потом сопровождал в Катушшаш обоз с находками. Целый воз наконечников стрел, восемь секир наёмных всадников-кутиев, почти полтораста мечей и главное – шлем самого рабсака. Кстати, подтвердилось, что это именно его шлем?
– Скажите, Акихар… Местный привратник представил меня как вдову погибшего героя. Что-нибудь стало известно о Ниносе? – вместо ответа спросила Флора.
– Извиняюсь, но не я должен об этом сообщить, – смутившись, отозвался подполковник. – Немного терпения. Совсем немного…
– На счёт шлема точного ответа пока нет. И, скорее всего, не будет. Как выяснилось, тогда царство Урук имело союзнический договор с Империей, так что, дальнейшие исследования нам финансировать отказались. А вы всё ещё интересуетесь древней историей?
– Да… Читаю… На большее времени не хватает, увы. Служба. – Ахикар не стал уточнять, чем именно он занят.
– Ларс Гидеон умер, – сообщила Флора.
– Как?! Я же…
