– А вот снаружи бродят голодные волки.
– Что случилось?
– Потом расскажу.
Кэт забрала своего младшего сына из ванны.
– У него пальцы стали морщинистыми, – сказал Сэм. – Как у пришельца.
– Откуда ты знаешь?
– Я все знаю о пришельцах.
– Наверное, потому что ты один из них.
Сэм весело прыснул.
Через двадцать минут дети заснули и Кэт пошла на поиски бокала вина, которого на кухне так и не нашлось. Зато там лежал на диване Крис.
– Спят?
– Да. – Она пихнула его. – Убери ноги.
Крис открыл глаза.
– Так не может больше продолжаться, – сказал он. – Я хочу виски.
Кэт знала, что обижаться бесполезно. На Криса в последнее время часто нападало такое настроение. Ей казалось, что она знает, как с этим справляться.
– Я чертовски зол.
– Сэм просто не подумал. Это не конец света.
– Не на Сэма, хотя он уже слишком взрослый, чтобы быть настолько глупым, ему нужно начинать время от времени думать. Но я злюсь не из-за этого, а, черт возьми, из-за всего! У меня сегодня был просто отвратный день: три экстренных вызова, потом я должен был заполнить кучу бумажек, а еще сходить на встречу с Фондом первичного медико-санитарного обслуживания, на которой должна была быть ты. Я пришел домой, ожидая, что ты вернешься в течение часа, а ты пропала на полночи. Ну зато я сказал Фонду, что ни я, ни ты не будем выходить на ночные дежурства и что это же касается половины врачей общей практики в нашем округе. Пусть платят втридорога врачам из агентств, может, это приведет их в чувство.
– Что ты сделал? Крис, ты, может быть, и не готов выходить на ночные дежурства, тем более сейчас, когда с нами заключили новый контракт – это твое дело, – но мне кажется, ты неправ. Почему наши пациенты должны страдать из-за того, что ты и твои приятели хотите набрать какие-то политические очки?
– Пациенты не будут страдать.
– Ну я продолжу выходить на ночные дежурства так же, как и всегда.
– Ладно, так где ты была?
– Не надо так делать, Крис, – просто игнорировать, что я сказала, и менять тему разговора, это чертовски снисходительно. Завтра я ясно дам понять людям из Фонда, что абсолютно все сказанное тобою относится только к тебе, а не ко мне.
– Таким образом раскалывая врачей на два лагеря. Это мне очень поможет, спасибо.
– Не будь ребенком! – Она встала. Вино, которое она выпила слишком быстро, ударило ей в голову, словно молотком, и она покачнулась от усталости. – Мне нужно поспать.
– Ты так и не сказала, где ты была.
– У меня отобрали телефон и сбили с ног в подъезде в Дульчи, после чего врачи из «Скорой» нашли пациента, на вызов которого я приехала, мертвым на унитазе. Потом я поехала в хоспис, и там при мне умерла Лиззи Джеймсон, а Макс убежал в ночь с безумными криками. Потом я поехала домой. И по пути услышала в новостях, что полиция Северного Йоркшира кого-то арестовала – причем женщину, господи! Она похитила маленькую девочку, и она может быть ответственна и за Дэвида Ангуса тоже… Слишком много для одной ночи.
Она поднялась наверх, села на край кровати и начала всхлипывать. Через секунду Крис был уже рядом с ней.
– Боже, мне так жаль… Прости меня, я свинья.
– Да.
– Нам это все не нужно. – Он крепко обнял ее. – Никому из нас этого всего не нужно. Просто представь нас никому и ничем не обязанными.
– Пожалуйста, – сказала Кэт, – пожалуйста, не надо сейчас про Австралию. Я сейчас правда к этому не готова.
– Ну что-то должно произойти, Кэт. Большие изменения.
– Боже…
– Слушай, пригласи няню на воскресенье. Я хочу провести где-нибудь вечер вместе. Я хочу нормально поговорить. Сможешь?
– Я не хочу портить приятный ужин разговорами про Австралию, – промямлила Кэт. – У меня нет сил раздеться.
– Да! Ты посмотри на себя… посмотри на нас. Ты пришла домой после того, как тебя ограбили в каком-то вшивом спальном районе, я весь день сражался с бюрократами, вместо того чтобы лечить пациентов, а потом поссорился с детьми из-за того, что был уставшим и раздраженным… Почему так? Как мы до этого докатились?
Она была на грани того, чтобы заснуть прямо в одежде, но после этой речи Кэт выпрямилась, словно через ее мозг и тело пропустили электричество.
– Почему ты кричишь на меня? Мы так не делаем, Крис, мы не кричим.
– Вот именно! Вот именно.
– Тогда не будет тянуть с этим до какого-то неопределенного момента, когда сядем за стол в ресторане. Теперь я не усну, пока мы не закроем вопрос. И это касается не только выхода на ночные дежурства.
– Нет. Тут гораздо больше всего. Я пытался найти для себя какие-то решения…
– Не обсуждая это со мной?
– Мы никогда не остаемся вдвоем достаточно надолго.
– Что за чушь!
У нее было чувство, что ее со всех сторон атакует отвратительное существо, пляшущее вокруг нее злобный, издевательский танец. И после этого она с ужасом осознала, что именно это случилось с Карин МакКафферти: вот она бежит домой, чтобы сообщить мужу о том, что ее снимки чисты, что рак ушел, а вот она уже стоит лицом к лицу с человеком, который бросает ее, чтобы уехать жить с другой женщиной в Нью-Йорке.
– Она даже не моложе, – сказала она вслух. – Я не знаю, почему это было бы лучше, но было бы. Но она старше. Женщина, старше ее, бог ты мой!
Крис смотрел на нее непонимающим взглядом.
– Карин МакКафферти, – уныло пояснила она. – От нее так ушел Майк.
– Какое это имеет отношение вообще к чему-либо?
– А разве не имеет?
Повисла пауза, после которой Крис закрыл глаза.
– О господи. – Он взял ее руки в свои. – Все это имеет отношение только к тому, что я устал, и мне тошно, и я выгорел почти дотла. Это имеет отношение ко мне, к тому, что я больше не хочу этим заниматься. Я не хочу быть тем, кем сейчас являюсь.
– Кем именно? Мужем? Отцом?
– Нет, конечно, не мужем и не отцом. Врачом общей практики. Я больше не хочу быть врачом общей практики.
– Но ты доктор до мозга костей, ты…
– Я не сказал «доктором». Я сказал – врачом общей практики. Вот этого с меня хватит. Ты до сих пор это любишь. А я начинаю это ненавидеть, а когда я это не ненавижу, я это презираю. Профессия изменилась, меня доводит бюрократия… но дело не только в этом… Я не хочу этим больше заниматься. Если я продолжу, я стану плохим доктором.
– Нам нужен отпуск, вот и все.
– Нет, не все. У нас был отпуск, и я не почувствовал себя лучше. Слушай, я не готов обсуждать эту гигантскую проблему сейчас, посреди ночи, когда мы оба валимся с ног.
– Чего ты на самом деле хочешь?
– Переквалифицироваться… ну в каком-то смысле. Я хочу вернуться к психиатрии.
– Мне кажется, я сейчас расплачусь. Или меня вырвет.
– Шок?
– Облегчение. Не Австралия, не другая женщина.
– Насчет Австралии я сдался, а какая другая женщина меня такого возьмет? – Он направился в ванную. – А что это за история с арестованной женщиной?
Четырнадцать
– Отец на Небесах, даруй им утешение в страданиях. В страхе дай им отвагу, в муках даруй им терпение, в унынии принеси им надежду; в покинутых всели веру в молитву и в помощь всех Твоих святых, через Господа Нашего Иисуса Христа.
Пламя свечей слегка подрагивало, и светильники превращали часовню Христа Исцелителя в сияющую пещеру. Огромное пространство собора за спиной у Джейн Фитцрой рельефно выступало из темноты. Она в одиночестве преклонила колени перед маленьким алтарем с нарочито современным золотым крестом.
Она любила произносить последнюю молитву здесь, в одиночестве. Этим вечером она пришла помолиться за двух пациентов, умерших сегодня в Имоджен Хауз, и за других, которые, вероятно, должны были умереть через несколько часов. Ночная тишина в соборе не казалась глухой или пустой, она была наполнена веками молитв. Она знала, насколько люди могут отдаваться монашеской жизни.
Она еще немного постояла, преклонив голову и вверяя себя Богу, но в этот момент внезапный звук заставил ее остановиться. Ей показалось, что она слышала, как дверь, открываясь, зашуршала по каменному полу. Она подождала. Ничего. Снова тишина.
Она склонила голову.
Вдоль бокового прохода зазвучали шаги. Это был кто-то в обуви с мягкой подошвой.
Главные двери уже были закрыты на замок, но боковую дверь доверили закрывать ей, когда она уходит на ночь.
Она поднялась.
– Здесь кто-то есть?
Шаги остановились.
– Ау? – Пламя свечей оставалось неподвижным, а вот ее голос слегка дрожал. – Я могу вам помочь?
Ничего. Она задумалась, стоит ли спокойно пойти шагам навстречу или немного подождать. Шаги зазвучали ближе.
– Собор на самом деле уже закрыт, но если вы пришли помолиться, то можете побыть здесь недолго, мне еще нужно кое-что сделать перед уходом.
В раскрытых воротцах часовни стоял мужчина. Внутрь он не заходил. На обеих щеках и на голове у него отросла двухдневная щетина, на нем было укороченное темно-синее пальто и красный шарф. Она выдохнула. Не сумасшедший, не вор, не пьяница, и – она улыбнулась про себя, вспомнив это слово – не опустившийся.
– Макс, – сказала она.
Он казался потерянным, как будто не до конца понимал, где находится и почему. Потом он произнес:
– Лиззи.
– Макс, мне так жаль. – Джейн встала и пошла к нему, коснувшись его руки. Он посмотрел на нее так, как будто туда только что высадились инопланетяне. – Я возносила вечерние молитвы. Не хотите посидеть тут немного в тишине?
– Зачем?
– Вы выглядите уставшим.
– Я гулял. Я не могу пойти домой. Я не могу туда вернуться.
– Это очень тяжело.
Он сделал несколько шагов внутрь часовни. Джейн ждала. Они с Максом Джеймсоном встречались только однажды, когда она приходила к Лиззи в Имоджен Хауз. Тогда он был с ней довольно резок и сказал, что она здесь не нужна. Она ушла, поняв ситуацию, но потом вернулась, чтобы дать уже спящей Лиззи свое благословение.
– Ненавижу это место.
– Собор?
Он обвел взглядом пространство вокруг себя.
– Она заставила меня привести ее сюда. В самом начале. Я бы ее отвел куда угодно. Я бы ее на спине дотащил… Это называлось служба исцеления. – Он коротко и холодно рассмеялся. – Я стоял тут на коленях. Тоже молился. Это могло сработать, а я бы сделал все, чего бы она ни захотела. Она верила, что это помогло. Она так сказала.
– Может, вы хотели бы, чтобы я произнесла молитву сейчас? Или помолилась с вами?
– Нет. В этом нет никакого смысла.
– Я думаю, что есть.
