– Я… мне очень жаль, – пробормотал Богдан, глядя куда-то в сторону.
– На печеньку, – Арвис свесился с крыши и вытянул руку с зажатой в ней печенькой. Та была слегка обгрызена, несколько покрошена, но все равно жест этот до глубины души удивил Глеба.
А вот Калевой не понял:
– Сам жри…
Арвис кивнул и сунул печеньку за щеку.
Завтрак почти получился. Во всяком случае, каша не пригорела, хлеб был свеж, а чай походил на чай, а не на темную бурду.
Правда, Адель выглядела недовольной. Но… Глебу было плевать на чужое недовольство.
Первые девушки появились на Березовой улочке ближе к вечеру. Они прогуливались парами, хотя в городе имелись другие улочки, куда более подходящие для вечернего променада. Но нет же…
Платьица в клеточку. Платьица в горох. Пышные юбки, подчеркивающие тонкую талию. Широкие, по моде, пояса, завязанные непременно хитрым бантом. Чулочки. Туфельки.
И шляпки с непременной вуалеткой. А под ними – обязательные локоны. Яркие помады. Духи, запах которых ощущался, казалось, даже с той стороны улицы. И главное, голоса. Звонкие. Веселые, раздражающие. И раздражение это внезапное было тем более удивительно, что девушки, если разобраться, не совершали ничего незаконного или постыдного. Они просто… были.
Там. На улице.
Они останавливались у кружевной ограды господина Кляйстена, известного в городе часовщика. Любовались скворечниками пожилой четы Духновых. Беседовали… и жили.
Жили! У них у всех было будущее, Анна же… она вдруг явственно ощутила свою чуждость этому миру, будто проклятье, очнувшись, оплело ее.
К чему сопротивляться? К чему цепляться за призрачную надежду, которая и существует-то исключительно в воображении Анны? К чему вовсе ей жизнь, если Анна этой жизни сторонится, привычно затворяясь воротами сада.
– Ах, ты посмотри, какие розы! – воскликнул кто-то. И радостный голос этот резанул по нервам, заставив закрыть уши. – Нет, просто прелесть! Я таких даже у маменьки не видела.
– Неудивительно. Твоя маменька вряд ли потратит на розы сто рублей.
– Сколько?
– Сто. Я в каталоге видела. Папеньку садовник очень уговаривал, мол, чудеснейший сорт…
Сорт получился и вправду весьма многообещающим. Анна скрестила большую «амаранту» с клеевской старой «королевой», а получившийся гибрид закрепила кроссом на дикую белую, от которой он взял неприхотливость и устойчивость ко многим природным болезням.
– Да быть того не может…
На позапрошлогодней выставке цветущий на штамбе куст получил заслуженную награду, а с ней и право на собственное имя – «прелестница».
Анну уговаривали взять иное, куда более впечатляющее, чтобы всенепременно с короной, ибо корона однозначно делает продажи, но на продажи ей было плевать.
И пусть спрос на «прелестницу» оказался куда больше, нежели Анна предполагала (подкупали людей огромные цветы с едва заметным голубым отливом и ненавязчивым ароматом), но заниматься лишь ею было скучно.
Анна передала поверенному с десяток кустов – у него найдется кого занять черенкованием – и на том остановилась. Сейчас ей хотелось вывести сорт темный, желательно вовсе черный, но пока получались лишь разные оттенки вишневого. Некоторые кроссы были весьма хороши, но не настолько, чтобы выставляться.
Правда, пару она все ж передала. Пусть будут.
– Говоря по правде, я удивлена, что в этой глуши… стань так.
– Зачем?
– Папенька, конечно, не разрешил тратиться, но… если взять черенок…
– Он у вас не приживется, – Анна терпеть не могла, когда кто-то пытался навредить ее растениям. – Если, конечно, ваш папенька не маг жизни с моей специализацией. Но будь оно так, я бы знала.
Девицы смутились. Слегка.
– Извините, – проговорила высокая брюнетка. В гладких волосах, уложенных по моде волной, поблескивали алые прядки, в тон платью. – Мы не предполагали, что здесь кто-то есть…
В руках она держала сумочку. И книгу. И Анну разглядывала… с интересом.
– А вы тут служите?
– Я тут живу, – Анне подумалось, что она, должно быть, и вправду выглядит несколько неправильно. Вместо платья – брюки, и не женские клеш, которые общество скрепя сердце все ж согласилось принять, но обыкновенные, узкие, украшенные разве что шестью перламутровыми пуговицами. К ним – светлая рубашка с пышными рукавами, которые Анна по привычке закатала.
Узкий жилет. И поверх него старый фартук. Перчатки, пропитанные каучуком, – а в других с плетехвостом не поработаешь, мигом шкура слезет – и чересчур уж короткие волосы.
Что поделать, сыплются.
Анна знала, что стрижка ей не идет, пусть делал ее отличный мастер, но, несмотря на все старания, гляделась она жалкой.
– Надо же… – задумчиво произнесла брюнетка, а ее подружка, светловолосая, но отличная разве что цветом платья и помады, отступила в тень.
– А вы не хотите дом продать? – эта девушка была настроена куда более практично.
– Нет.
– Подумайте, папенька даст вам хорошую цену…
– Светлана!
– Что? Или хотя бы сдать… на месяцок. Я даже обещаю поливать ваши розы.
Наверное, нормальный человек разозлился бы, Анна же… розы… поливать… если бы здесь были только розы. Небось с ними сладить несложно, даже с тем кустом, который то и дело выдавал полупрозрачные, будто стеклянные цветы, но поймать и закрепить изменение у Анны никак не выходило. Но что они будут делать с тем же плетехвостом, который Анна высадила второй линией? Вместе с плющом будут смотреться интересно, особенно по осени, когда тяжелые листья выцветут до бледно-розового оттенка.
И сам плющ, пока не приживется, капризен. А как приживется, то другая беда: поди-ка попробуй не позволь ему самовольно расползтись по саду.
Оранжерея. И коллекция крохотных суккулентов, которая нашла свое место в комнате, что некогда считалась гостевой. Зачем она, если гостей Анна не принимает.
– Нет, – Анна покачала головой. При всем своем старании девица не справится, да и сомнительно, что старание это будет. – И вам лучше уйти.
Светлана хмыкнула:
– Зря вы так… но хоть квартирантку возьмете?
– Не возьму.
– Что, сами думаете познакомиться? – она явно не привычна была к отказам, оттого и разозлилась, и, не умея с этой злостью совладать, поспешила выплеснуть ее на Анну. – Так вы чересчур уж староваты, ко всему хромаете. Кому нужна хромая жена?
– Ваша правда, никому… – этот мягкий голос заставил блондиночку ойкнуть, а Светлану замереть. – Но еще меньше нужна жена, не обладающая такой малостью, как такт и хорошее воспитание, я уж не говорю про совесть. Совесть, как понимаю, в нынешнем мире роскошь.
Анна почувствовала, как полыхнули щеки, и хотела было закрыть их ладонями, но вовремя – слава Сестрам – вспомнила о перчатках. Была бы потом… красавица с облезшей кожей.
– Простите, – брюнетка, как ни странно, ничуть не смутилась. – Мы не были представлены.
– Не были, – согласился Глеб. – Глеб. Белов.
– Светлана Таржицкая, – брюнетка протянула руку, но та повисла в воздухе.
Неловкий момент, и Глеб явно не собирался сглаживать неловкость. Рука упала.
А Таржицкая… уж не та ли Таржицкая, которая является единственной и горячо любимою дочерью градоправителя, весьма себе пожилого графа Таржицкого, некогда сделавшего имя в боях при Тарчме, за что и жалованного орденом Полярной звезды?
Впрочем, какая разница.
– А это Татьяна. Венедеева…
И опять же звучная фамилия. Венедеевы орденов не имели, зато имели несколько заводов и пеньковую фабрику, которую за последние десять лет дважды расширяли.
– Мы вместе учимся. В Академии…
Об Анне будто бы и забыли. Хорошо. Она не любила внимания, а перчатки стоило снять, пока ненароком и вправду лица не коснулась. Все же отвратительно, когда тебя отвлекают от работы.
– Маг жизни, третий уровень с потенциальным выходом на второй. А вот Светочка уже на втором, но ей прочат великое будущее… она целитель.
– А вы?
– А я… я так, с землей работаю, наивысшее сродство, хотя и тоска смертная. Цветочки, корешочки… порой выть готова, но что не сделаешь, чтобы папеньку порадовать.
Тоска? Земля отозвалась, ей тончайший слой каучука и не преграда вовсе. Смертная? Эта девочка о смерти ничего-то не знает, как не знает и о жизни.
Корешочки… Корешочки расплелись, хотя и норовили ухватить за пальцы.
– Не шали, – прошептала Анна, и плетехвост успокоился.
Он позволил освободить себя от тесного горшка – еще немного и перерос бы окончательно – и поставить в заранее выкопанную ямку, на дно которой Анна бросила рыбьи головы. Оценит.
Она осторожно укрыла корни рыхлой землей. И погладила лист, делясь силой. Саженца всего три, но плетехвост растет быстро и силу темную жалует. А силы на той стороне, как Анна подозревала, скопилось изрядно. Это был последний из саженцев, и Анна сняла-таки перчатки, положив их на стул. А после, вцепившись в этот самый стул, попробовала встать.
У нее получилось. Почти. Стул вдруг покачнулся, и Анна, утратив равновесие, стала заваливаться. Упасть ей не позволили.
– Осторожнее, – с легким упреком в голосе произнес Глеб.
И когда вошел? И как? И неудобно получилось. Настолько неудобно, что Анна покраснела.
– Спасибо, – тихо сказала она, цепляясь за руку.
Серая ткань пиджака оказалась жесткой, а сама рука – твердой. Ее подняли. И подали трость. И слегка склонили голову, показывая, что благодарность принята.
– Вы…
– Калитка была открыта. Все хорошо?
– Все замечательно, – Анна оперлась на трость.
Она разглядывала гостя, отметив, что за прошедшие несколько дней Глеб мало изменился. Правда, костюм несколько измят, а на манжете виднеется темное пятнышко то ли крови, то ли грязи. Галстук к рубашке не подходит, а пара серег в ухе, пожалуй, выбивается из мирного, даже степенного образа.
– Эти девушки вас не обидели?
– Меня сложно обидеть. Тем более малознакомым девушкам.
Какой-то странный разговор. Но у Анны вообще с разговорами сложно. И с людьми. С растениями вот куда как проще.
– Это же плетехвост, не ошибаюсь? – Глеб указал на черенки, уже выпустившие плети боковых побегов. – Он ведь ядовит?
– Ядовит.
– И вы…
– Надеваю перчатки.
– Но все равно… это как-то… женщины обычно розы разводят.
– Розы у меня тоже есть.
– А еще венейский плетехвост и плющ, как вижу… и вон там, в уголке, если не ошибаюсь, арвия благородная? Я ее только раз живьем видел.
Арвию Анне привезли из султаната, ответным подарком от многоуважаемого аль-хаяши Им Сумра, с которым она имела удовольствие познакомиться на Третьей международной выставке цветов. Кажется, тогда они поспорили о возможности вырастить сумашайский камнелист в искусственных условиях.
Мудрый человек. Только нервный немного. И арвию прислал, как обещал, а с нею – чудесный сапфировый браслет с парой камней жизни. Жаль, не помогут.
– Она.
– Мне казалось, что вне султаната ее вообще нет…
– У меня есть.
– А в Императорском ботаническом саду нет, – почему-то это прозвучало почти обвинением. Но Анна лишь пожала плечами: Императорский ботанический сад скоро получит ее оранжерею вместе со всеми обитателями и скромными записками.
Кто еще сумеет позаботиться о растениях, когда Анны не станет?
Арвия, аккуратное деревце с серебристой корой, покачала бледными листочками, словно укоряя за неправильные мысли.
Она привязалась к Анне. Она узнавала Анну среди иных людей. Она радовалась ей и делилась что радостью, что силой. Пройдет еще каких-то пять лет, и арвия, быть может, зацветет.
