Как жить после этого? Вот как?! И паспорт украли! Теперь не улететь, даже когда «придет борт»! Ее не пустят в самолет, и она навсегда застрянет здесь, на Чукотке, которая, как известно, «особая территория», и погибнет тут навсегда и окончательно!
Нужно извиниться, вот что. Лиля рассматривала в зеркале свое отражение и не видела ничего, кроме огромного, красного, тяжелого стыда. Надо пойти и заставить себя извиниться, другого выхода нет.
«Бессовестная», беззвучно повторил где-то рядом коммунальный сосед Лев Мусаилович, и мать кивнула с грустной безнадежностью. Пожалуй, только эти двое верили в Лилю как в некое совершенно особенное человеческое существо и наделяли ее некими исключительными качествами.
Лиля пошарила в сумке за три тысячи евро, добыла хорошенькую коробочку с замочком, тоже за много евро, нацепила на нос темные очки – чтоб никто не видел, как ей стыдно, – решительно прошла в гардероб и попросила свою одежду. Про Володю, попутчика из звездолета, она позабыла.
Про метель она позабыла тоже и чуть не упала, когда ветер бросился на нее и ударил. Боком она налетела на фонарный столб, устояла, держась за него обеими руками и как будто заново осознавая, что бал здесь правит Ледовитый океан, а не жалкие человеческие существа, бессильные и слабые перед ветром и снегом! Темные очки сорвало, они моментально унеслись в темноту, за границу круга, очерченного фонарем, и Лиля проводила их глазами.
Пройти ей было всего ничего. Отцепившись от столба, боком, то и дело приседая, чтоб не унесло, когда ветер налегал с особенной, веселой и злой силой, она повернула за угол во двор, где стало совсем темно.
…Она скажет Тане, что с ней такое бывает – она сама не знает, что на нее находит! И мама всегда ругает ее за вспыльчивость, и Лев Мусаилович тоже! И вовсе не думала она, что Таня рылась в ее вещах, просто Преображенцев напугал ее «охотой», и вообще здесь, в Анадыре, с ней творится что-то страшное и необъяснимое, да еще эта метель, к которой никак невозможно привыкнуть! Таня добрая и умная, все поймет, и Лиля обязательно ска- жет ей…
Додумать утешительные и покаянные мысли Лиля не успела. Она и не заметила ничего – в грохоте и свистопляске бури! Вдруг что-то сильно потянуло ее назад, она стала валиться, хватать воздух руками и никак его не могла схватить, мало его стало, совсем чуть-чуть, и с каждой секундой становилось все меньше и меньше, и Лиля вдруг увидела лазоревый и острый свет, голубые и серые волны сопок до самого горизонта – а кто сказал, что сопки суша?! Горлу стало больно, в ушах и во рту стало больно тоже, почти невыносимо, и кажется, от нее что-то отвалилось, окончательно и бесповоротно, и Олег Преображенцев сказал в отдалении: «Ты больше не человек. Ты цель». И все пропало, и никакой Лили больше не было.
Все толпились в крохотном кабинете Романа Литвиненко, не помещались, выплескивались наружу. Сидела одна Алена – боком на стуле, очень неудобно, и фотограф Георгий Шахов на полу, скрестив ноги, и Ромка, который то и дело зачем-то выбегал в коридор, в конце концов пнул его, довольно чувствительно:
– Чего ты сидишь?!
– А что я должен делать?! – удивился Шахов.
Никто не знал, что делать, в этом и была вся штука.
Утром на «Пургу» явился донельзя мрачный Лев Кремер, в препирательства с Богданычем даже вступать не стал, просто подвинул его с дороги, поднялся по широкой лестнице прямо в кабинет директора.
– Вы как себе хотите, – заявил Лева, опершись обеими руками о директорский стол; с капюшона куртки на бумаги падали крупные капли, – а я хочу знать, куда пропала моя жиличка, потому что я за ней ответственный. Допустим, она вчера с моей женой Татьяной имела несколько неприятных минут истерического разговора! Ну и что? Нельзя было позвонить по телефоническому аппарату и сообщить, что она нас буквально видеть не желает, а желает видеть других, более порядочных и умных людей? И у них же заночует, чтобы не ночевать в нашем вертепе?
Директор ничего не понял, и тогда Лева объяснил, что приезжая после ссоры с Татьяной, Левиной женой, ушла из дому и не вернулась, и Татьяна, Левина жена, «переживает за ней, как за родной дочерью не беспокоилась, когда та была еще грудной младенец!».
Роман Литвиненко ни к чему такому готов не был. Вчерашний звонок в эфир напугал его – и не его одного! – но он старательно убеждал себя, что все это ерунда. Охота – страшное слово, но никто и никогда не объявлял ее по радио, так что, скорее всего, это баловство, попытка напугать московскую фифу, некстати нашедшую труп!
Здесь самоутешения сбоили немного – зачем и кому понадобилось ее пугать? Если она ничего такого не видела и ни в чем не виновата?
Сумка у нее пропала – ну, так бывает, вокруг не святые с нимбами, захотелось поживиться, надо будет камеры в коридорах поставить, вот и не станут сумки таскать. Да она потом и нашлась, эта сумка. Может, москвичка сама ее забыла, а потом забыла, что забыла, так ведь бывает!..
Здесь самоутешения начинали сбоить вовсю.
Роман Литвиненко очень боялся, что все всерьез, вот в чем дело. Он боялся, не хотел этого и понимал, что, если всерьез, изменить ничего он не сможет и никто ничего не сможет изменить. Изо всех сил он надеялся, что успеет отправить Лилю на материк, выклянчив у начальника погранотряда Багратионова какую-нибудь бумагу, по которой ее пустят в самолет. Всего-то и нужно – дождаться первого борта!
И не дождались.
Лева Кремер нависал над его столом, капли с капюшона все падали на бумаги, и, морщась от неизвестности, Роман стал звонить.
Сначала Алене, потом Преображенцеву – они ничего про Лилю не знали. Алена сразу затарахтела, как будто заработал дизельный движок на вездеходе, а Преображенцев, который, по всей видимости, думал то же самое, что и директор радиостанции, сказал, что сейчас подъедет.
– Сядьте вы уже! – негромко крикнул на Леву Роман, положив трубку. – Что вы торчите?!
– А «Угольный»? Туда надо звонить, в аэропорт!
– Как она могла попасть в аэропорт?! Кто это ночью через лиман пойдет, да еще в метель?!
Тем не менее Роман стал звонить в «Угольный», где, разумеется, не было и не могло быть никакой Лилии Молчановой.
Лева постоял-постоял и вышел, сказав, что «поедет, поищет, а после доложит по результатам».
Им обоим было совершенно ясно, что никаких результатов не будет.
Новость о том, что «московская фифа пропала», моментально распространилась по всей радиостанции и, кажется, по окрестностям тоже, потому что народ стал стремительно прибывать и теперь не помещался в кабинете – даже Шахов примчался, который отродясь на работу так рано не приходил.
– Может, она у Ларисы? У директрисы детской библиотеки, а?.. – предположила Алена с надеждой.
Она сидела, установив локоть на кипу бумаг, и держала себя за лоб. Вспомнив про Ларису, она обвела всех взглядом, схватила трубку, кипа поехала и обрушилась на пол. Шахов стал подбирать бумаги.
– Лиля с ней знакома хорошо, они вместе летели, по-моему, а потом, когда труп этот нашла, Лариса оперативников вызывала, – тарахтела Алена, набирая номер.
– Ты давай молча звони, – мрачно посоветовал Роман Литвиненко. – Еще какие будут предположения?
– Не могла она в пургу из города уйти, – сказала редактор Настя. – Она же не чокнутая!
– Не могла, – согласился Шахов, возвращая на место бумаги.
– Может, ее увез кто?
– Кто?! И куда?! Да и не поедет она ни с кем, она нас-то боялась, как будто мы дикари!
– Лариса? Это Алена Долинская с радио «Пурга». Ларис, вы нашу Лилю вчера не видели? Ну, из Москвы которая! Да, да! Сами не знаем! Дома не ночевала, а куда подевалась…
Олег Преображенцев, который все время молчал и думал, сказал Роману, что, пожалуй, поедет.
– А эфир чего? Отменять?
– Я вернусь к эфиру.
– Подожди.
Директор радиостанции вылез из-за стола, опять пнул Шахова, который заворчал и наконец-то поднялся.
– Ребят, – в спины им сказал кто-то, – надо быстрей решать, что делать. Если она и вправду ушла… Пурга… замерзнет…
Они разом оглянулись, как волки, и молча вышли. Металлическая дверь бабахнула, закрываясь за ними. На площадке сильно пахло табаком и стояла тишина. Литвиненко сразу закурил.
– Что делать будем?
– Звони Багратионову, – предложил Олег негромко. – Пусть солдат поднимает и МЧС. А я попробую…
– Чего ты попробуешь?
– С губернатором поговорить.
Роман посмотрел на своего ведущего. Тот застегивал «молнию» на куртке и был весь сосредоточен, как будто делал бог весть какое важное дело.
– А что губернатор сможет, если это… охота?
– Если это охота, мы опоздали, – сказал Преображенцев скучным голосом. – Ты понимаешь?
– Куда она могла деться?! Вряд ли из города ушла. Она трусиха.
– По-моему, нет. Она странная, конечно, но не трусиха.
– Хорошо бы ушла! – в сердцах сказал Роман. – От нервности столичной и тонкости чувств! Если забрела куда-нибудь, значит, надежда есть, еще, может, найдем!
Преображенцев покивал. «Молния» никак не застегивалась, и он все дергал ее.
– Жалко девчонку. – Перестав дергать, он взглянул Роману в лицо. – Попала в переплет! Прилетела из Москвы порядки тут наводить, а у нас, видишь, свои порядки…
– Да погоди ты раньше времени!
– Если Багратионов заартачится, звони мне, – Преображенцев сбежал на несколько ступеней, остановился и задрал голову, – я в гостиницах поспрашиваю и вездеходы проверю.
– Какие, на хрен, вездеходы! Кто это сейчас в тундру пойдет?! И зачем?!
– Мало ли кто. Мало ли зачем.
Он опять побежал по ступеням, и пропал из виду, и уже откуда-то снизу крикнул, что в эфир сегодня он непременно выйдет. Роман кивнул, постоял еще немного, дотянул сигарету и вернулся на радиостанцию.
«…Обстоятельства непреодолимой силы» – так пишут в договорах. Он вырос на Севере и точно знал, что такие обстоятельства на самом деле существуют, какие там договоры!
В гостинице «Анадырь» про Лилию Молчанову никто ничего не знал, а в гостинице «Чукотка» она вчера побывала.
– Ужинать собиралась, хоть и расстроенная была сильно, – сказал Олегу официант и пожал плечами, – а потом фьюить, и нет ее. Кавалер до-олго ждал, да так и не дождался. Водки выпил, салатом зажевал и еще часа два сидел, наверное. Продинамила его, однако, девушка-то!..
– Какой кавалер?
Официант усмехнулся пренебрежительно – и ты, мол, туда же? Тебя тоже столичная штучка продинамила? Теперь ее ищи-свищи!
– Обыкновенный, из командировочных. Он тут у нас почти каждый день заседает. Но все больше не один, а с компаниями разными. Чтоб самому за себя не платить, ясное дело. У нас здесь место не дешевое и не для всех, – добавил официант, явно гордясь этим самым «местом», – а девушка вчера в первый раз была, ну, после того, как ее у нас селить отказались! Это такой цирк был, однако, когда она въезжать собралась, а номера-то у нее и нет! Какие она громы-молнии метала, а потом слезы лила! А номера все одно нет!
Историю о том, как Лиля собиралась жить в гостинице «Чукотка», а вместо этого прекрасного места пришлось ей отправляться «на квартиру» к Тане с Левой, Преображенцев знал, слушать еще раз не хотел – время уходило!
Пока он тут беседует со словоохотливым официантом, она может медленно замерзать где-нибудь поблизости, совсем рядом. Это очень просто в пургу. Человек теряет направление и замерзает в двух шагах от собственного дома просто потому, что не знает, в какую именно сторону нужно сделать эти два шага!
Если она не замерзла, шансы есть, хоть и не слишком большие.
Если вчера открыли охоту, значит, для Лили все уже позади.
«Верхние люди», как называла Духов Туар, чукотская бабушка Олега, приняли ее в свои ряды.
Я не хочу, чтобы она ушла в Верхний мир, сказал бабушке Туар Олег Преображенцев. Я должен… еще увидеть ее. Поговорить с ней. Ведь это я за нее отвечаю! Я понял это, как только увидел ее в нашем подъезде. Одна – без меня – она не справится.
Но бабушка только покачала головой.
Олег перебил официанта, который смаковал подробности Лилиного изгнания из рая, где сам он прочно состоял на службе, и спросил довольно грубо, что за командированный.
Да просто командированный! Живет в «канадской гостинице», с Лилей встретился как со старой знакомой. Всего официант не слышал, конечно, у него такой привычки нет – за клиентами подслушивать, но понятно было, что видятся они не в первый раз. Мужик все повторял, как хорошо, мол, что он ее встретил и все такое! Ну, как у них у всех, у командированных, принято.
– Только она какая-то вялая была, вот-вот заплачет. Ну, а потом в туалет пошла и в зал уже не вернулась. Ну, он посидел-посидел и тоже ушел. Говорю же, динамщица девчонка-то!
– Как его зовут, этого командированного?
– Почем я знаю? Вроде Алексей. Или не Алексей… Как-то просто его зовут.
– Он карточкой платил или наличными?
– Да чего там платить-то? Он только водки выпил и салат картофельный взял… А сидел, как будто полный ужин заказал!
– Наличными платил?
– Ну да. А на чай десять рублей оставил! – И официант презрительно фыркнул. – Однако, жмот! У нас тут такие чаевые…
По чеку, если бы командированный платил карточкой, можно было узнать фамилию, и дело бы ускорилось во много раз.
Олег вышел на улицу и сел в машину. Метель крутила и мела по-прежнему, и все же совсем по-другому, и он точно знал, что завтра она замедлит разгон, как хорошая собачья упряжка, ведомая опытным каюром, а послезавтра никакой метели не будет, она повернет и уйдет дальше на север, оставив за собой холод и низкое солнце.
Если Лиля Молчанова все же вернулась к этому мужику с неизвестным именем или он догнал ее на улице, есть надежда, что она провела ночь вместе с ним, а это значит, что охота не состоялась.
Лишь бы только охота не состоялась! А мужика можно пережить, это не страшно.
Из гостиницы «Анадырь», именуемой в народе «канадской», тетка-администраторша почти что вытолкала его взашей.
– Список постояльцев ему покажи, ишь ты! Давеча спрашивал, теперь опять спрашивает! Ты кто такой, чтоб тут вынюхивать? Если ты есть полковник Багратионов или из органов, так покажи документ! А если ты без дела людей баламутишь, так и ступай, ступай отсюда! У нас тут и без тебя забот полон рот, вон непогодь какая, все как приклеенные сидят, что ни вечер, то заседалово заседает, то в одном номере, то в другом! А в триста пятом вообще телевизор разбили, акт пришлось составлять! Всю водку в буфете попили! Несет нечистая их к нам с материка, пьют только и безобразия хулиганят!
– А девушки точно не было? Вчера? Она могла с молодым человеком прийти, поздно!
– Не было у нас никаких девушек! Я сама всю ночь дежурила, показала б я им девушек! У нас в двенадцать дверь на замок, и вся недолга! Это там, на большой земле, кругом одни девки неприличные, а у нас тута Север, откуда им взяться-то?
– Девушка приличная, – предпринял еще одну попытку Преображенцев, хотя тетка на него наступала и было ясно, что долго он не продержится. – Из Москвы прилетела, со мной на радио программы ведет! Да вы слышали, наверное!
– Ну! А ты сам с радио, что ли? То-то, я мню, знакомый вроде! Или голос у тебя знакомый!
Олег улыбнулся, когда она сказала «я мню». Так говорят поморы и староверы.
– Ну-ка, скажи что-нибудь! – приказала тетка, и он подчинился, хотя это было глупо.
– Здравствуйте, в эфире радио «Пурга» и Олег Преображенцев, – выпалил он, и они с теткой уставились друг на друга.
– Смотри-ка! – восхитилась она. – Не врешь! Тебя Михаил очень уважает, мой сын старший. И у нас здесь все время «Пурга» играет! И ведущий ты неплохой, понимающий, с народом хорошо говоришь, вразумительно. Есть у вас какой-то балабол, как он заговорит, ничего не разберешь, а ты…
