– Но вы мне рады, – быстро сказала Сашка, будто подавая подсказку.
– Да, – удивление в его голосе сделалось отчетливее. – Я рад. Но… вы ведь не с каникул вернулись, Саша. Все очень сложно… садитесь.
Сашка опустилась на самый кончик стула:
– Вы тоже не станете меня учить, потому что я убийца реальности?!
– Мы обязаны вас учить, – он плотнее сплел кончики пальцев. – Это наше предназначение. Я совру, если скажу, что ситуация меня не пугает – пугает, еще как… Но вы моя студентка. Вы опять моя студентка, а со студентами я всегда честен.
– Спасибо, – пробормотала Сашка. – Николай Валерьевич, что значит – «разрушитель грамматики»? Что именно вас пугает? Как я могу вас напугать?!
– Меня пугаете не вы, – после длинной паузы сказал Стерх. – Пугает та легкость, с какой в наше время аннулируются вековые традиции. Но как ваш педагог я, разумеется, желаю вам успеха. И сделаю все, что от меня зависит, чтобы вам помочь.
– Спасибо, – повторила Сашка искренне. – Но вы не ответили на мой вопрос. Почему я «убийца реальности»?
– Вы не убийца, – он покачал головой, будто сожалея о досадном недоразумении. – Прямо сейчас вы не убийца и не разрушитель, но ваш потенциал…
Он оборвал себя и посуровел:
– Предлагаю вернуться к этому разговору через некоторое время.
– Но, Николай Валерьевич…
– Не «но», – его голос сделался размеренным и твердым. – Рано, и мы не будем это обсуждать. Вы прекрасно знаете, что на некоторые вопросы здесь, в Институте, вы не получите ответа, пока не проделаете определенную работу, и никто за вас ее не сделает…
Он вынул из ящика стола и положил перед Сашкой планшет с плоским экраном – размером с тетрадный лист, без логотипа производителя, с единственной кнопкой на боку:
– Это ваш новый рабочий инструмент. Внутри – индивидуальное расписание, соблюдать его надо очень точно, минута в минуту. Я буду присылать задания, а вы – отрабатывать и отчитываться на занятиях. Теперь открывайте тетрадь, бумажную, обычную, пишите сверху на первой странице: «Работа над ошибками».
– Чьими? – тихо спросила Сашка.
Они встретились глазами и молчали несколько минут. Потом Сашка опустила взгляд и начала писать – стержень поначалу царапал бумагу и не хотел работать.
– Каждый день вы должны делать записи в тетради, – негромко продолжал Стерх. – Работа над ошибками будет завершена, когда вы вспомните и подробно опишете переводной экзамен тринадцатого января, что произошло, к чему привело и чего вам ждать теперь. И тогда…
Он сделал паузу, остро посмотрел на Сашку и вдруг улыбнулся.
– И тогда мы полетаем, Саша, – сказал другим голосом, чуть хрипловато. – Мы еще полетаем…
Сашка почувствовала такую благодарность, что едва не кинулась ему на шею.
* * *
Историческая Торпа, при всей ее странности, была уютным и живописным городом. Блестел булыжник под фонарями, улицы изгибались змеями, темнели ниши в кирпичных стенах. Опускалось солнце, в тенистых дворах зажигались уже окна, закрытые цветными шторами и оттого похожие на гирлянду праздничных огней.
Сашка бродила, вдыхая и выдыхая осень. Когда-то она летала над этими крышами, но с тех пор прошло почти пятнадцать лет; когда-то она гуляла здесь с Костей, но с тех пор, кажется, несколько жизней началось и закончилось. Сашка шагала то быстрее, то медленнее, пытаясь уложить в голове сегодняшний день, бесконечно длинный и бесконечно странный. Она не уезжала из Торпы – но она возвратилась в Торпу, ее мучил пробел в памяти длиной в полгода – хотя с тех пор прошло почти пятнадцать лет. Ей снова предстоит учеба «на пределе сил», но то хрустальное понимание, с которым она шла на экзамен, то чувство гармонии и сопричастности, которое заставило ее отклонить заманчивое предложение Фарита, – помутнели, разрушились, и Сашка обнаружила себя посреди неопределенности и страха. Ей придется «прыгать через голову» не ради высоких смыслов – а просто для того, чтобы не дать Фариту повода ее наказать.
…Но что, что все-таки случилось с ней на экзамене?!
Впереди у обочины взвизгнули тормоза. Сашка вздрогнула, инстинктивно ожидая наихудшего; оказалось, что никакой аварии нет, просто серебристая «Мазда», только что обогнавшая Сашку, резко остановилась у обочины. Распахнулась водительская дверца:
– Саша, это вы?!
Она почувствовала озноб по коже. Неизвестно отчего. Если и были в длинном дне хорошие минуты, то это, разумеется, поездка из аэропорта в город, да еще тот момент, когда он сказал «Удачи», а она помахала рукой; теперь он выбрался из машины на мостовую, в белом кителе с черными погонами, без фуражки, взъерошенный и очень веселый.
– А я смотрю – вы идете по улице. Торпа, конечно, очень странное место, здесь вечно творятся какие-то чудеса…
Сашка посмотрела с подозрением; нет, он ничего особенного не имел в виду. Просто был так рад ее видеть, что невольно прозревал вещи, скрытые от постороннего глаза.
– Торпа – странное место, – подтвердила Сашка, ей было приятно и лестно наблюдать его симпатию. – Но все-таки не город-миллионник. Здесь люди могут встретиться на улице – просто гуляя, просто случайно…
– Вы же не думаете, что я вас… выслеживал? – у него вытянулось лицо, он по-настоящему испугался.
Сашка засмеялась. Уже очень давно она не смеялась вот так, от неопознанной радости, и смех подействовал как лекарство. Гибель Александры Самохиной, угрозы Физрука, предстоящее объяснение с однокурсниками перестали быть важными, отступили, съежились, освободили, и сделалось светло и легко.
* * *
Они не касались друг друга. Даже пальцем или рукавом. Даже на крутых улочках. Между ними всегда был воздух, расстояние в несколько ладоней, только тени переплетались на блестящем булыжнике. Только шлейфы запахов сливались в осеннем воздухе.
– Над этими крышами хорошо летать, – сказала Сашка, любуясь закатом с высокой террасы над городом.
– Да, на глиссаде, – отозвался он со знанием дела. – Когда низкое солнце и малая облачность. Очень красиво.
И Сашка опять засмеялась.
Уже стемнело, когда они приземлились за столик на открытой террасе кафе в самом центре. Под полосатым навесом горели свечи и цвели розы, как если бы дело происходило не в захолустной Торпе, а в Париже в его лучшие годы. У Сашки гудели ноги и шумело в ушах, будто после восхождения на высоченную гору.
Официантка появилась из-за стойки, расплылась в улыбке при виде Ярослава и тут же уставилась на Сашку, будто не понимая, как молодой красивый пилот может ужинать в компании бледной девушки в потертой куртке. Поджав губы, выложила на стол меню в черной сатиновой обложке.
Ярослав, легко склонившись к Сашке, развернул меню, одно на двоих, и они замерли, почти касаясь головами, как дети над книгой волшебных сказок. Сашка не могла разобрать ни строчки – она читала запах его одеколона, кожи и волос, а заодно читала ближайшее будущее: если она сейчас привалится к нему плечом, он обнимет ее, будто они сто лет знакомы. Если она его поцелует прямо здесь, за столиком, у всех на виду…
Сашка задрожала. Ничего подобного она раньше не испытывала: с Костей было по-другому. С Егором было совершенно иначе.
Задержав дыхание, она накрыла ладонью его руку с длинными пальцами. Потянулась к нему, и он потянулся навстречу…
«Кого вы будете убивать, если я стану плохо учиться?» – спросила она недавно у Фарита Коженникова, и тот ответил: «А ты осмелела…»
– Что случилось? – выражение его глаз моментально изменилось.
Сашка убрала руку. Отодвинулась, глядя теперь уже с ужасом.
– Саша?! – он ничего не понимал. И она не могла объяснить ему.
– Ярослав, – Сашка встала, преодолевая спазм в горле. – Прости меня, пожалуйста. Я не могу с тобой больше видеться. И мы не должны быть вместе. Прости.
Официантка наблюдала с насмешливым удовлетворением.
* * *
Наступала совсем осенняя ночь, прохладная и сырая. Липы на улице Сакко и Ванцетти за прошедшие годы стали больше, но и дряхлее, их листья рано начинали желтеть.
– Нет, Фарит, – на бегу Сашка глотала слезы. – Хорошая попытка… но нет. Мне плевать на его судьбу. Это чужой человек, еще утром я понятия о нем не имела…
Окна общежития освещались одно за другим – «корабль-призрак» оживал. Сашка вошла в холл, ощетинившись, заранее готовая дать отпор ненужным вопросам и даже косым взглядам, но в холле по-прежнему было пусто. В отдалении играла музыка – еле слышно.
Спотыкаясь на ступеньках, Сашка поднялась на третий этаж. Не сразу попала карточкой в прорезь электронного замка. Щелкнула выключателем. В электрическом свете комната показалась даже уютной, сюда можно пригласить другого человека, мужчину, и будет тепло и хорошо, как дома, спокойно, естественно…
– Нет! – она была готова биться головой о стену, лишь бы вышибить эти мысли. – Я буду учиться и так! У меня отличная мотивация, не надо ничего добавлять, Фарит! Никого!
Она задернула шторы и вытащила планшет из своего рюкзака; Сашка помнила еще времена, когда в Торпе не было мобильного покрытия, а сенсорный экран казался диковинкой и чудом. Стерх наспех обучил ее пользоваться девайсом, впрочем, ничего сложного в этом не было.
«Пн-Вс, 6–00 – интенсивная физическая нагрузка, зал. 8–00 – работа над ошибками, самоподготовка. Вт 14–00, Пт 18–00 – аналитическая специальность, инд. Ауд. 1. Пн-чт 18–00, ПТ 14–00, Сб 16–00 работа над ошибками, инд. Ауд 14».
Это, по крайней мере, понятно, подумала Сашка. Это похоже на мою жизнь… на то, что я привыкла считать жизнью. Ну что же, для душевного спокойствия мне нужно, чтобы не оставалось свободного времени. Ни секунды. Не думать о Ярославе. Не думать о белом медведе…
Она вспомнила тот вечер на набережной, когда ее мама впервые встретилась с Валентином. Только сейчас Сашка по-настоящему поняла, что тогда случилось с мамой: она увидела алые паруса на сером горизонте. Из морока повседневной, привычной суеты явился мужчина, к которому тянет будто магнитом, освещенный изнутри, родной и понимающий, и вообще непонятно, как люди могут быть настолько созданы друг для друга; Сашка скрипнула зубами, вспоминая, что было потом: сердечный приступ у Валентина, появление его жены, отрешенное лицо мамы с погасшими, безнадежными глазами.
И как он потом приехал. И как добивался. И просил прощения, и развелся с женой, и…
Стукнули в дверь снаружи. Сашка подпрыгнула на месте и задрожала: он не послушал, решил объясниться, отыскал Сашку, неужели сейчас она его увидит?!
Она прокралась к двери и осторожно, будто боясь обжечься, посмотрела в глазок; напротив стоял Денис Мясковский. Однокурсник. Сашка вытерла пот со лба: отхлынул страх. Навалилось разочарование.
– Что надо? – спросила она через дверь.
– Открой, – отозвался Денис. – Чего боишься?
Сашка щелкнула замком и распахнула дверь, но осталась стоять на пороге, загораживая вход.
– Деня, мне надо учиться. Говори, зачем пришел, и уходи.
– Как это ты, – сказал Денис немного растерянно, – с места в карьер… Я уже и забыл, какая ты бываешь злая… Где тебя носило целый семестр?
– Четырнадцать лет, – сказала Сашка сквозь зубы. – Четырнадцать с половиной лет меня где-то носило, но спасибо, что спрашиваешь.
Денис переступил с ноги на ногу, будто Сашка вогнала его в ступор. Помолчал, деликатно кашлянул:
– Наши собрали тебе немного денег. Типа, подъемные.
– Что?!
Он вытащил из кармана бумажный конверт:
– Давай только не через порог, примета плохая.
Сашка попятилась. Денис ступил в комнату, протянул конверт, Сашка смотрела непонимающе.
– Мы же не враги, – тихо сказал Денис.
* * *
На первом этаже нового общежития размещался, оказывается, тренажерный зал – с беговыми дорожками, мячами и штангами, с железными монстрами для всех групп мышц и зеркалами вдоль стен. Рядом, за низкой перегородкой, оборудовано было что-то вроде буфета: столы со стульями, барная стойка, кофемашина. Сашка остановилась на пороге, в последний момент не решившись сделать шаг, – ей снова показалось, что их взгляды растаскивают ее на части, размывают, будто столб дыма.
– Заходи, – Аня Бочкова помахала ей рукой как ни в чем не бывало.
Лиза Павленко, ни на что не отвлекаясь, продолжала равномерный бег по черной тренажерной дорожке. Остальные студенты группы «А» четвертого курса, полтора десятка человек, сидели у стойки, как в баре, и за столиками, как в кафе, но ни еды, ни выпивки перед ними не было – зато перед каждым лежал планшет либо смартфон с большим экраном.
Ни на кого отдельно не глядя, Сашка подошла к свободному столу, положила на столешницу конверт с деньгами:
– Ребята, спасибо, но мне не надо.
– Это в долг, – сказал Андрей Коротков. – Вернешь потом. Нам-то степуху платят каждый месяц, а тратить в общем-то не на что. А ты приехала в одних штанах…
– Купи себе трусов и лифонов, – сказала Лиза с беговой дорожки. Голос ее прозвучал ровно – дыхание совсем не сбилось. Сашка посмотрела на нее внимательнее – это была Лиза, несомненно, привычно, в своем репертуаре.
Она прошлась взглядом по лицам – нет, они изменились, конечно. Чуть больше, чем меняется человек в двадцать лет после семестра тяжелой учебы. Но они не казались… функциями. И на строгих судей, призывающих к ответу, они тоже не были похожи.
– Надо же, – сказала она, не успев прикусить язык. – Я думала, после экзамена вы станете…
И замолчала.
– Как роботы? – ухмыльнулась Юля Гольдман. – Как манекены?
Сашка опустилась на стул, галантно предложенный ей Денисом Мясковским. Еще раз огляделась. Костя сидел у барной стойки, вполоборота к Сашке, уткнувшись в свой планшет. Перед ним на столе помещался одинокий картонный стакан из-под кофе.
– Рассказывай, – сказал Денис.
Она сцепила пальцы, почти как Стерх в аудитории:
– Я ничего не помню. Вошли на экзамен. Я открыла задание. Что-то начала делать – простое… Потом – все. Меня нет. Потом я снова есть, но через… почти пятнадцать лет после экзамена. Стою в квартире, где я выросла, перед дверью комнаты, а внутри… тоже я. Я чуть не писаюсь от страха. Она, по ходу, пугается еще больше. А я решаюсь ее присвоить – дурацкая идея, но… Я просто не смогла удержаться.
– Да, – пробормотал Денис. – Кто удержался бы.
– И как она? – жадно спросила Юля Гольдман. Сашка встретилась с ней глазами:
– В смысле?
– Та, другая ты, – Юля прерывисто вздохнула. – Я вот подумала… А как бы выглядела другая я. Без Института.
Юлины глаза на секунду затуманились, будто накрытые пленкой.
– У нее была нормальная жизнь, – тихо сказала Сашка, – такая… не то чтобы фонтан, а… жизнь, короче.
И она запнулась, не зная, что еще сказать и как не оскорбить ненароком погибшую Александру – чужую в общем-то женщину, к которой Сашка до сих пор испытывала больше страха, чем сочувствия.
