Народу на отбор – целая толпа гудит в коридоре. Разношерстная – девушки, тетки, бабки. Несколько мужичков даже затесались. В кабинет, где анкету надо заполнять, запускают по трое. Богдана заняла очередь, стала слушать, о чем народ говорит, и приуныла. Берут мало кого. Если дети маленькие, гонят сразу, молодых и безмужних тоже. Одну отправили за то, что зубов нет передних. Другая выскочила, щеки пылают, возмущается:
– Мотивации, сказал, у меня нет! А кто она такая, та мотивация?
Вот необразованная! Богдана и то знала.
Когда вошла в кабинет (вместе с двумя потертыми дамами), собеседователь, молодой, румяный парнишка, ей даже бланк анкеты не дал. Сдвинул сурово аккуратные бровки:
– Девушка, вы читать умеете? В объявлении черным по белому: кандидатуры старше тридцати лет.
Вроде сердится, но глаза не злые. Чего не попробовать? Улыбнулась сладко:
– Извините. Я просто подумала, что моя мотивация убедит вас закрыть глаза на возраст.
Он взглянул с интересом:
– А ты забавная. Ну, ладно. Расскажи. Что тебя мотивирует мыть унитазы?
– Хочу денег скопить на учебу.
Тетки анкеты заполняют, поглядывают злобно.
А молодой человек Богдане новый вопрос задает:
– И на кого учиться хочешь?
Она продолжала заливать:
– Меня гостиничный бизнес интересует.
– Зачем для этого в уборщицы идти?
– Для затравки. Чтоб зацепиться. Потом в отель устроюсь горничной. Итальянский доведу до совершенства. А дальше в университет поступлю.
Тот взглянул с интересом:
– Ты итальянский знаешь?
– Учу.
Тетки анкеты заполнили, сдали, парень, не глядя, кинул их бумажки в стопку:
– Позвоним, если подходите.
В кабинет следующие зашли, а он все с Богданой. Перешел на итальянский, спросил, сколько лет и какие хобби. Вторая часть вопроса явно с подвохом.
– Люблю пирожки печь. – Не соврала, под бабушкиным руководством и правда умела. – И пою еще.
– А мечта какая?
Бывалые мужики сразу видят, когда у женщины мечта всей жизни – замуж. Но этот, по счастью, пока не беркут – птенец. Главное, лицо честным сделать.
Она вспомнила интонации старенькой учительницы по музыке и ответила с придыханием:
– Мне бы так хотелось услышать «Травиату»! И чтобы обязательно Риккардо Мути за пультом!
– Это кто еще такой?
Ага, попался!
Она взглянула с укором – как, мол, можно не знать столь элементарных вещей:
– В Ла Скала главный дирижер.
Молодой беркут прыснул:
– Ну, ты острячка! Ладно. Заполняй анкету.
– Возьмете, что ли?
– Не знаю пока, – отозвался он важно. – Но кандидатуру рассмотрим.
* * *
Молодой вербовщик по имени Мирон ей позвонил в тот же день. Почему – Богдана так и не поняла. То ли легенда сработала, то ли просто понравилась она ему.
Парень, хотя строил из себя тертого калача, до всевластного и наглого нового русского пока не дорос. Когда Богдана заполняла под его руководством бумаги на загранпаспорт, приобнял – вроде как случайно.
Она ему строго:
– Вы это зачем сделали?
Малиновый пиджак еще крепче к себе притянул бы, а этот сразу отпрянул. Хотя вроде при деньгах человек, по заграницам раскатывает.
С прочими кандидатками – без церемоний, покрикивал. Дистанцию четко обозначал: он начальник, они – дуры. А с Богданой – трепетно, почти с уважением. Похоже, в ее легенду про университет поверил. Ох, лопух! Попросил бы принести аттестат— с одними сплошными «трояками» – и сразу все понял. Богдана даже стала раздумывать: может, романтику с ним закрутить? Попробовать замуж загнать? Но ее заводили мужики мощные, наглые, а Мирон худенький, тонкокостный, вежливый. Да и вожделенная Италия теперь совсем рядом, пьянит, манит. Лучше там попытать счастья.
Документы на выезд Мирон оформил ловко и быстро. Двух месяцев не прошло – уже и паспорт, и виза, и легенда, что в турпоездку летят. Бабушка трепыхалась, пыталась даже телевизор продать – чтоб внучке денег в дорогу побольше. Богдана учила итальянский и практиковалась в уборке. Раньше самой грязной работы дома избегала, а тут впервые в жизни унитаз отдраила. Дело оказалось не хитрым, но довольно противным.
«Ничего, – успокаивала она себя, – долго в горничных не задержусь».
Мирон, правда, постоянно читал лекции: золотое правило успешной домработницы – знать свое место. И русские девушки в Италии уже успели заиметь не очень хорошую репутацию. Местные считают, будто каждая дать готова – за колготки и пару бокалов кампари. Есть целые отели, где селятся приехавшие из России – торгашки или просто искательницы приключений. И на вечерние дискотеки туда изо всех ближайших городков итальянские кобели едут. К огромному неудовольствию местных дам.
– Так что на улицу одни не суйтесь. Самцы прохода не дадут, а бабы – глаза могут выцарапать, – пугал Мирон.
Но Богдана не сомневалась: от надоедал она отобьется. И своего принца – непременно найдет.
Бабушка, когда прощались, плакала. Внучка притворялась, что тоже расстроена, а сама не чаяла, когда постылое Кувшинино наконец останется позади.
Еще на организационных собраниях поняла: с группой – а летело их человек двадцать – дружить не интересно. Все старше и типичные тетки. Худо одетые, усталые, с потухшими глазами. Похоже, действительно собирались остаток жизни в чужих домах унитазы мыть. За границей никто ни разу не был и в поездку собирались основательно, по-российски. Хвастались, что кипятильники с собой взяли, консервы рыбные, крупу гречневую. Самая прогрессивная – грудастая дама по имени Эльвира – щегольнула:
– А переходники у вас есть? Там розетки-то другие, нашу вилку не вставишь.
Но тетки выскочку прижали:
– Да запросто можно вставить, мы выясняли! Срезать чутка, и влезет!
«Боже, что за мелочные, глупые разговоры!» – снисходительно думала Богдана. Лично она никаких кипятильников не брала – только палочку сырокопченой колбаски бабушка раздобыла и сунула в чемодан.
Всю дорогу до Москвы она притворялась, что спит (выехали, чтобы успеть к самолету, в два часа ночи), в общих разговорах не участвовала.
На самолете Богдана прежде летала единственный раз – из Домодедово в гости к тетке в Сыктывкар. Но международный аэропорт «Шереметьево-2» оказался куда круче. Чисто, ароматы кофе и хороших лосьонов витают. Надписи на английском. Стюардессы холеные, словно фотомодели. Иностранцы. Магазинчики с матрешками. Только тетки на регистрации злые. Видно, от зависти, что все уезжают, а им бесконечно билеты регистрировать и счастливого пути желать.
И вот, наконец, заветная красная полоса на полу. Граница. Между бедностью и богатством, старой жизнью и новой.
Богдана робко коснулась черты носком туфли.
– Дзыыынь! – раздалось в ухо.
Она вздрогнула, дернулась. Мирон хохочет:
– Это сигнализация сработала.
– Там, что ли, уже Италия? – искренно удивился кто-то из группы.
– Дура! Там полоса нейтральная! – пропел «под Высоцкого» Мирон.
Богдана с удовольствием подхватила:
– …а справа, где кусты, – наши пограничники с нашим капитаном, а на левой стороне – ихние посты.
– Гражданка, потише! – выкрикнула из будочки за красной чертой толстая тетка в погонах.
Богдана испугалась, притихла.
Еще ссадят с рейса в последний момент. Да и рано веселиться. Впереди – абсолютная неизвестность. Маленький чемоданчик, капитал в девяносто долларов (сотни, для круглого счета, они с бабушкой насобирать так и не смогли). Туристическая виза на месяц. Где она будет сегодня спать? Что есть? Или даже отдохнуть не дадут с дороги – сразу погонят мыть чей-то туалет?
Но переступили красный рубеж, в паспорт шлепнулся штамп о выезде – и страх сменился восторгом.
Полоса нейтральная оказалась вся усеяна сверкающими магазинами, бары подмигивали иллюминацией, даже газетный киоск на западный манер – на стеллажах, в открытом доступе, вода, газеты, жвачки.
В группе сразу оживились, стали обсуждать: много ли воруют? И сколько народу попадаются?
Мирон усмехнулся:
– Всех берут. Тут скрытых камер полно.
И обратился к своим подопечным:
– Предупреждаю сразу: в Италии еще хуже. Вроде товар в доступе открытом, никто не караулит, а на самом деле или заснимут, или человек добрый настучит. И прощай, Европа. Навсегда въезд закроют. И штраф еще влепят.
Будущие горничные сбились в кучку, внимая своему пастуху.
Мимо них текли расслабленные иностранцы. Новые русские в заграничных пальто поглядывали презрительно. Одна из теток (она все бары разглядывала) громко вскрикнула:
– Ой! Пиво! «Гиннесс» настоящий!
– Два доллара, – просветил Мирон. – Хочешь – иди покупай.
– Нет-нет, – перепугалась та.
– Я бы тоже выпила. Если ты угостишь, – улыбнулась Богдана.
Ей нравилось смущать Мирона (совсем молодого, но исключительно важного в своей миссии).
Поводырь запунцовел, нахмурился:
– Подождешь. В самолете тебе нальют. Бесплатно. Но не «Гиннесс». Чего попроще.
Богдана не отставала:
– А на ужин в пиццерию поведешь? В настоящую?
– Не ходи, Богдана, в пиццерию, там мафия, – ответил он модной в те годы присказкой.
– Объедков из ресторана тебе дадут, – предрекла Эльвира.
Но Мирон загадочно улыбнулся:
– Нет, девочки. Сегодня мы гуляем. Я вас в честь приезда на ярмарке буду кормить. В Болонье.
– Что еще за ярмарка?
– Ну, павильоны, как в Москве на ВДНХ. И много ресторанчиков выездных. Креветки на гриле, та же пицца. Говорят, что лучшая в Болонье.
«Болонья! Как звучит!»
Просто не верилось, что в городе с подобным названием тоже есть грязные унитазы и заляпанные полы.
Побродить по дьюти-фри Мирон своим подопечным так и не дал:
– Ходите со мной, а то растеряетесь.
И даже в туалет повел скопом. Дамы там задержались. Ничего себе, даже в России цивилизация! Слив на фотоэлементах, вода идет – когда к крану руки поднесешь. Что же в Европе будет?!
Сначала ахали, потом долго-тщательно обновляли макияж. Когда вышли, от Мирона влетело:
– Сколько можно! Уже посадка! Ах, морды вы красили? Ну, ладно. В последний раз можно.
– Это почему в последний?
