– Нет. Вероятно, нет.
– «Вероятно, нет»? Я должна чего-то опасаться? Твою мать, это сведет меня с ума!
– Мне это тоже действует на нервы. У меня провал в памяти, и это меня жутко пугает. Но ты должна мне помочь, пожалуйста.
В окне проплывает фрагмент ее отражения – сияние тонкого атласного халата, встревоженный взгляд. Я жутко устал. Больше всего на свете мне сейчас хочется лечь в кровать, заняться любовью, после чего заснуть и проснуться с вернувшейся памятью, чтобы можно было больше не думать о том человеке, который желает моей смерти. Я отпускаю занавеску.
– Что дальше? После того как ты поговорила с Изабель?
– Я сделала три звонка по работе – по своей работе. Затем позвонил Джерри… Право, тебе следует поговорить с ним.
– Нет. Сперва я сам должен во всем разобраться.
– Если ты так хочешь…
Внезапно я ощущаю прилив тепла к своей жене. Если я сам не понимаю, что со мной происходит, как, во имя всего святого, это может понять она? Я подхожу к Лоре и обнимаю ее.
Через какое-то мгновение она тоже обвивает меня руками и вздыхает. Я бесконечно люблю эту умную женщину, свою жену. Сказать по правде, я много лет смотрел на то, как рассыпаются браки полицейских, поэтому рад, что у нас с Лорой все так хорошо.
– Со мной все будет в порядке, – говорю я. Меня не покидает ужас, но я стараюсь не показывать этого. – Я по-прежнему помню нас.
– Ты помнишь, как мы с тобой познакомились? – спрашивает Лора. – Помнишь, что я тебе тогда сказала?
Я ничего не отвечаю.
Через какое-то время отпускаю ее и выхожу с кухни. Медленно хромаю вверх по незнакомым полированным ступеням лестницы. Наверху нахожу просторную спальню. Одна половина двуспальной кровати смята, одеяло откинуто, и я чувствую аромат Лоры, мускусно-приятный, знакомый среди всей этой пугающей чуждости. Автоматически подхожу к кровати и трогаю простыню – рефлексивная привычка детектива. Простыня все еще теплая. На прикроватном столике радиобудильник, жидкость для снятия лака, книга с закладкой. С другой стороны – предположительно, с моей – только часы.
Выйдя в коридор, я нахожу другую спальню, поменьше, пустую. На кровати лежат раскрытые чемоданы. Мы собирались куда-то поехать вдвоем? И я также должен это помнить?
Лора поднимается наверх следом за мной.
– Это ведь не всё, правда?
Я определяю, где находится ванная, и нахожу в аптечке пачку парацетамола.
– Я чертовски устал, – говорю и, отвернувшись от Лоры, достаю две таблетки и наливаю воду в стакан. Не сказав больше ни слова, жена спускается вниз.
Разумеется, я помню, что она сказала при нашей первой встрече.
Как-то я случайно услышал об одном официальном приеме в Хэмпстеде, на котором мне вроде как было нечего делать. Но мне сказали, что там я встречу нескольких «больших шишек» из Скотленд-Ярда, которые могут обеспечить мое продвижение по службе, и хотя я терпеть не могу подобные мероприятия, я взял напрокат смокинг и попал на прием благодаря содействию одной знакомой, готовившейся занять должность менеджера по согласованию в одном небольшом инвестиционном банке. Однако «большие шишки» на приеме так и не появились. Мы бродили по зданию, ожидая, когда меня выставят вон, и тут я заметил в просторном зале Лору, которая потягивала вино, листая взятую из шкафа книгу. Не столько красивая, сколько классная, пусть слегка нервничающая, в дорогом облегающем платье цвета слоновой кости – как объяснила моя знакомая, подающая надежды юрист с умопомрачительным резюме.
При моем приближении Лора осторожно обернулась, окинула меня взглядом с ног до головы и сказала:
– Только не говорите банальностей. Здесь все говорят банальности.
Удивленный ее агрессивностью, я пробормотал что-то, не помню, что именно, что-то о том, что вовсе не собирался говорить банальности. Определенно, я никогда не говорю банальностей – по крайней мере, мне так кажется.
– Но это и есть банальность, – сказала она.
– Знаете, мне как-то естественнее допрашивать подозреваемых, а не самому подвергаться допросу.
Лора хитро улыбнулась.
– Значит, вам нравится быть главным.
– Когда как.
Она подошла ближе.
– Но вы честолюбивый, да? Хотите подняться на самый верх. Иначе не оказались бы в таком месте.
– В жизни есть много всего, помимо того, чтобы быть на вершине. Я понял это по коробке рождественских хлопушек.
– В этом нет ничего смешного. – Лора шумно втянула воздух.
– Это были дешевые хлопушки.
И тут она рассмеялась, негромко. Увидев свой шанс, я предложил ей принести еще бокал вина. Разумеется, я был в чужой весовой категории – полицейский-новичок, каким-то образом получивший университетский диплом, оплаченный моей работой, и не имеющий абсолютно никакого опыта общения в высшем обществе. Я до сих пор не могу сказать, что увидела во мне Лора; разве что, быть может, в нас было больше общего, чем это можно было сказать на первый взгляд.
Мы поженились полгода спустя.
* * *
Снова спускаюсь вниз, прохожу в кабинет, осторожно переступая через разбросанные по полу бумаги, и смотрю в окно на дорогу перед домом. Снег прекратился; в свете фонарей он кажется белым. Унылая сцена, горькая пародия на рождественскую открытку: ряды занесенных снегом припаркованных машин, похожих на лодки, вмерзшие в лед. Но я замечаю свежие следы колес, появившиеся уже после того, как я вошел домой.
– Я ложусь спать, – говорит в дверях Лора.
Я отвечаю, что сейчас тоже поднимусь, но, когда оборачиваюсь, Лоры уже нет.
Задергиваю плотные шторы, зажигаю свет и изучаю незнакомое помещение, которое вроде бы должен хорошо знать. На стене висит моя фотография с выпускного парада в Хендоне: я бесконечно гордый и счастливый, в новеньком парадном мундире. Затем я вспоминаю. На столе стоит компьютер; я его включаю, он исполняет приветственную мелодию и приглашает войти в систему пользователя «Р».
«Р»? Это мой инициал, но я никогда так не подписывался. И мой пароль не подходит.
Пытаясь думать сквозь застилающий мой рассудок туман, я поднимаю с пола и кресла упавшие бумаги. Отчеты о старых делах, я их не узнаю. На столе, наполовину скрытая какими-то бланками, лежит записная книжка, черная, такие выдают в полиции; хотя, когда я ее раскрываю, почерк оказывается не мой – похожий, но более угловатый и размашистый, – а загадочные примечания с таким же успехом могли бы быть на иностранном языке. Я снова чувствую нарастающую панику. Пытаюсь сдержать ее и рассуждать логически.
Рядом с письмами стоит телефонный аппарат; шнур натянут, словно телефон переставили на другое место. Я снимаю трубку, нажимаю повтор и слушаю тональные гудки последнего набранного номера. Их одиннадцать. Это означает или междугородний, или сотовый. Я кладу трубку до того, как связь установится.
Как выясняется, Лора на самом деле не в кровати, а в гостиной – сидит, уставившись отсутствующим взглядом в раскрытую на коленях папку. Я останавливаюсь у нее за спиной у двери.
– Ты сказала, что позвонила Иззи, а затем сделала три звонка по работе?
– Да, господин следователь. По своей работе. У меня тоже есть работа. У меня были клиенты, которые должны были прилететь из Германии на совещание, но там тоже плохая погода, поэтому мне пришлось переносить совещание на более позднее время. Что-нибудь еще?
– Ты звонила из моего кабинета?
Лора медлит, прежде чем ответить, что нет, она звонила со своего сотового. У меня возникает ощущение, что осталось что-то недосказанное. Я спрашиваю, почему она ответила не сразу.
– Росс, не цепляйся за каждую паузу. Я устала. У меня выдался непростой день. Я хочу тебе помочь, но не знаю, как.
Медленно дыша, я считаю до десяти, как и полагается. Нас учат, как допрашивать подозреваемых, но нигде не учат, как задавать вопросы любимой женщине. Я встаю у Лоры за спиной и принимаюсь массировать ей плечи, но она напрягается.
– Это еще не всё, – говорю я. – Дело не только в моей памяти. Сегодня вечером в больнице неизвестный набросился на меня с ножом.
– Он тебя ранил? – Потрясенная Лора резко оборачивается.
– Я в полном порядке, Лоло. Все хорошо. Как ты сама можешь видеть. Несколько порезов. Но он набросился на меня. Без каких-либо причин.
– Ты полагаешь, он по-прежнему тебя преследует? Он здесь… Вот почему ты все время выглядываешь в окно?
– Нет, скорее всего, нет. С этим я разберусь. Не беспокойся. Но, пожалуйста, никому не говори, даже ребятам из участка. На всякий случай.
Возвращаюсь в кабинет и снимаю трубку телефона. Похоже, я стоял вот здесь вчера вечером, кому-то звонил, после чего резко ушел. Сейчас уже без четверти три ночи воскресенья, и, наверное, все уже спят, но я могу попасть на автоответчик, что, в свою очередь, может дать мне имя. Хоть что-нибудь, чтобы помочь мне найти дорогу в темноте. Я колеблюсь, затем решаюсь и снова нажимаю кнопку повтора. Долго звучат длинные гудки, и я уже собираюсь положить трубку, когда наконец отвечает мужчина, сонный, недовольный.
Этот голос я узнаю? без каких-либо колебаний.
Глава 12
Иногда мое сознание так легко переходит от одного воспоминания к другому, что не видно никакого стыка. Прыгает сквозь время. Без швов. На несколько благословенных минут я забываю о том, что я забываю. Затем все начинается сначала. Я замечаю какую-нибудь ошибку, маленькую складку на ткани времени. Словно вырезанный фрагмент кино. Я вспоминаю разбитый бокал, запах пролитого вина. Я снова стою на пустынной улице и смотрю на падающий снег. И ужас возвращается.
Даже сейчас, покидая Лондон на Лорином «Приусе» в три часа ночи, я не знаю, зачем я здесь. В течение какого-то пугающего мгновения оглядываюсь по сторонам, отчаянно жаждая найти хоть что-нибудь, но на соседнем сиденье нет ничего – ни записей, ни карт.
Затем, после проникнутой бесконечным ужасом минуты, я вспоминаю. Я еду к человеку, ответившему на мой звонок. К своему отцу.
Что сказал Пол, сняв трубку?
Он что-то промямлил. Пробормотал что-то бессвязное.
– Ты помнишь, как я звонил тебе вчера вечером? – спросил я.
Пол долго молчал, наконец сказал:
– Да.
– Полагаю, нам не стоит обсуждать это по телефону, – сказал я.
И он ответил:
– Что ж, Росс, я ведь не сплю, так? Я ставлю чайник.
Я вижу далеко впереди пару задних габаритов и в зеркале заднего вида пару фар далеко позади. Снег прекратился, но, как и я, другие водители также не рискуют в таких дорожных условиях ехать быстрее тридцати миль в час. Я сворачиваю с А-1 налево и остаюсь один. Сельская местность вокруг погружена в темноту, проникающий в приоткрытое окно воздух чистый и морозный. На иссиня-черном небе сияют звезды, отчетливые, как на церковной фреске. Словно Господь вернулся в этот мир. Вот то простое, на чем я могу сосредоточиться.
Через какое-то мгновение сзади снова вспыхивает еще одна пара фар.
После появления этой машины усталость внезапно исчезает. За мной следят? Впереди возникает освещенная фонарями круговая развязка. Покрышки «Приуса» визжат на льду. Повинуясь внезапному порыву, я резко сворачиваю налево, пуская машину в занос, и снова оказываюсь в темноте леса. В зеркале заднего вида нет ничего кроме ночи, сплошной, беспросветной. Мне это почудилось, я испугался собственной тени. Расслабляю руки, стиснувшие руль.
Но тут фары появляются снова, в их свете искрится снег. Лучи моих фар выхватывают заснеженный кустарник вдоль дороги. Я убираю ногу с педали газа. Двигатель замолкает, «Приус» переключается на электрический режим. Я вижу, как машина сзади начинает нагонять, затем водитель осознает свою ошибку и сбрасывает скорость. Выжидаю тридцать секунд и резко нажимаю на педаль. На какое-то мгновение фары сзади исчезают, затем появляются снова. Теперь больше нет никаких сомнений. Я еду опасно быстро по узкой заснеженной дороге, по обеим сторонам мелькают темные заборы, но вторая машина по-прежнему не отстает.
Это он? Тот человек, который пытался меня убить? Несмотря на страх, уже один тот факт, что меня преследуют, можно добавить в небольшую копилку того, в чем я уверен. Единственный способ борьбы с неопределенностью – это определенность. Убедительные доказательства.
Размышляя над этим, я вдруг чувствую, как колеса «Приуса» начинают идти юзом. Я отчаянно стараюсь сохранить контроль над машиной. Дорога круто поворачивает. Я вхожу в поворот слишком быстро, деревья приближаются стремительнее, чем я хотел, я жму на тормоз. А вторая машина по-прежнему не отстает.
Мимо мелькает пивная, закрытая и спящая, деревенская церковь и кладбище с серыми надгробиями, одинокий заснеженный грузовик, прижавшийся вплотную к стене, после чего нас снова проглатывает лес.
Меня начинает злить то, что я постоянно на один ход позади. Мне нужно что-нибудь сделать. Взять инициативу в свои руки. Навигатор показывает впереди крутой поворот, а в пятидесяти метрах за ним съезд на боковую дорогу. Приближаясь к повороту, я умышленно торможу. Как я и надеялся, вторая машина отстает.
Я вхожу в поворот, и как только исчезаю из вида, снова ускоряюсь. В приподнятом настроении я замечаю впереди съезд на узкую дорогу между забором и деревьями. Снег подморозило, так что следов я не оставлю.
Я выкручиваю руль. «Приус» входит в поворот, но я медлил слишком долго. Колеса проскальзывают. Я промахиваюсь мимо поворота и с ужасом чувствую, что машину разворачивает.
Кляня себя, я всеми силами пытаюсь удержаться на дороге. Перед лобовым стеклом мелькают деревья. Машина боком ударяет о забор и останавливается. Наискосок, развернувшись в обратную сторону, перегородив дорогу. Двигатель глохнет. Я лихорадочно стараюсь снова его завести и сдвинуться с места. Но из-под капота доносится лишь тщетный визг стартера, и я сдаюсь.
Слышу вой приближающейся второй машины, отчаянно пытающейся сбросить скорость перед поворотом. И вот она появляется – красный «Воксхолл Астра», мчащийся прямо на меня; в салоне один водитель, ослепленный светом моих фар, бьющим ему прямо в лицо. Я хватаюсь за незнакомую ручку двери и вываливаюсь в холодный ночной воздух, а мой преследователь делает вираж, едва не сбивает меня, цепляет передний бампер «Тойоты» в каких-нибудь дюймах от моей ноги, съезжает с дороги и сваливается в неглубокий кювет.
Затем наступает тишина. Ничего кроме шума снега, осыпающегося с раскидистых ветвей.
Я инстинктивно обегаю вокруг «Приуса», опасно скользя по гладкому льду, рывком открываю багажник, лихорадочно ищу что-нибудь тяжелое и нахожу домкрат и сумку с инструментами, закрепленные липучкой. Оторвав липучку, хватаю баллонный ключ.
В «Астре» никто не движется. С трудом ступая по скользкой дороге, я хватаюсь за красную машину, чтобы удержать равновесие, чувствуя себя абсолютно глупо, добираюсь до двери и распахиваю ее. Водитель в шоке, судорожно сжимает руль. Я хватаю его за волосы и вытаскиваю из машины, швыряю головой вперед на землю; ноги его застряли в ремне безопасности, голова ударяется об обледенелый асфальт. Я замахиваюсь ключом.
Мужчина кричит, стараясь защититься. Он круглолицый, в толстом сером пуховике.
– Что тебе нужно? – кричу я. – Какого хрена ты меня преследуешь?
Я с силой опускаю ключ. В последний момент мужчина в отчаянии дергается вбок, но ключ все равно с тошнотворным шлепком бьет его по предплечью. Я хочу еще раз ударить его. Сделать больно кому-нибудь. Все равно кому. Мужчина пытается защититься, отползти в сторону, но у него застряли ноги.
– Шеф, это я! – кричит он. – Это я, шеф, это я, это я! Шеф, это я, Бекс! Я! Остановитесь! Положите ключ! Пожалуйста! – Словно только это и может сказать.
– Кто такой Бекс, твою мать? – говорю я. – Зачем ты преследовал меня?
Мужчина протягивает руку к карману пуховика, и я снова заношу ключ.
– Нет! – пронзительно визжит он.
Я кричу ему не двигаться. Мне отчаянно хочется выместить свой гнев на этом человеке, который издевается над моим рассудком. Я распахиваю его пуховик и достаю удостоверение. На нем написано: «Детектив-констебль Бехзад Парвин».
– Кто такой Бекс? – спрашиваю я.
– Я. Вы меня знаете. Это же мое прозвище. Бехзад – Бекс. Вы меня знаете, шеф. Пожалуйста, уберите ключ. Это я.
Я снова спрашиваю, почему он меня преследовал. Он колеблется. Я заношу ключ.
– Так Джерри сказал.
