– Пойдешь?
– Нет, званые обеды не по моей части. И потом я еще утром решил поесть устриц здесь.
Бармен принес заказ:
– Мистер Бивер, сэр, по книге за вами числится за последний месяц должок в десять шиллингов.
– Спасибо, Макдугал, не забудьте при случае напомнить, идет?
– Слушаюсь, сэр.
Бивер сказал:
– Я завтра еду в Хеттон.
– Вот как? Передай привет Тони и Бренде.
– Какие там порядки?
– У них тихо и вполне славно.
– Интеллектуальными играми не увлекаются?
– Нет-нет, ничего подобного. Бридж, триктрак и покер по маленькой с соседями.
– А как насчет комфорта?
– Не так уж плохо. Выпивки полно. Ванных маловато. К завтраку вставать не обязательно.
– Я не знаком с Брендой.
– Бренда тебе понравится, она молодчина. Я часто думаю: какой счастливчик Тони. Денег ему хватает, он любит Хеттон, у него один сын, которого он обожает, преданная жена – и никаких забот.
– Можно только позавидовать. Не знаешь, кто еще к ним едет, а? Я вот думаю, кто бы меня туда подбросил.
– Да нет, не знаю. Туда можно добраться поездом.
– Да, но на машине приятнее.
– И дешевле.
– Да, надо думать, и дешевле… Что ж, пойду пообедаю. Не хочешь еще по одной?
Бивер уже встал.
– Пожалуй, не откажусь.
– Вот как, прекрасно. Макдугал! Еще по одной, пожалуйста.
Макдугал сказал:
– Записать за вами, сэр?
– Да, сделайте одолжение.
Позже Джок рассказывал в баре:
– А я выставил Бивера на рюмку коньяку.
– Вот уж, наверное, расстроился.
– Чуть не лопнул с досады. В чушках что-нибудь понимаете?
– Нет. А вам зачем?
– Да вот, округ мой засыпал запросами.
* * *
Бивер спустился вниз, но перед тем как пойти в столовую, велел швейцару позвонить домой и узнать, что нового.
– Несколько минут назад звонила леди Типпинг, спрашивала, не можете ли вы отобедать у нее сегодня.
– Позвоните, пожалуйста, леди Типпинг и передайте, что я почту за честь отобедать у нее, но, возможно, на несколько минут опоздаю.
Когда Бивер покинул Брэтт-клуб и быстрым шагом направился к Хилл-стрит, была уже половина второго.
2. Английская готика I
I
Между деревнями Хеттон и Комптон-Ласт раскинулся обширный парк Хеттонского аббатства. В прошлом одно из самых замечательных зданий графства, аббатство было полностью перестроено в 1864 году в готическом стиле и в настоящее время никакого интереса не представляет. Парк открыт для посетителей ежедневно до заката солнца, для осмотра дома требуется предварительно обратиться за разрешением в письменной форме. Имеются несколько хороших картин, мебель. Прекрасный вид с террасы.
Этот отрывок из местного путеводителя не слишком огорчал Тони Ласта. Ему доводилось слышать отзывы еще менее лестные. Его тетка Фрэнсис, озлобленная неукоснительной строгости воспитанием, заметила когда-то, что план дома не иначе как создан мистером Пексниффом[2 - Персонаж романа Ч. Диккенса «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита», бездарный архитектор.] на основе чертежей сиротского приюта, творения одного из его учеников. Но каждый его глазированный кирпич и расписной изразец был дорог сердцу Тони. Управлять таким домом нелегко, это он знал, но разве есть большие дома, которыми легко управлять? Дом не вполне отвечал современным представлениям о комфорте; но Тони наметил множество маленьких усовершенствований – он собирался их осуществить, едва выплатит налог на наследство. Однако сам вид и дух Хеттона – очертания зубчатых стен на фоне неба, главная часовая башня с курантами, которые каждые четверть часа не будили разве что самых крепких сонь; церковный мрак огромной залы с колоннами шлифованного гранита и обвитыми лозой капителями, поддерживавшими крестовые своды потолка, расписанного красными и золотыми ромбами, который днем не мог рассеять скудный свет, проникавший сквозь стрельчатые витражи в гербах, а вечером – огромная газовая люстра из меди и сварочного железа, где рожки заменили двадцатью электрическими лампочками; вихри горячего воздуха, вырывающиеся из допотопного нагревательного аппарата через чугунные решетки в форме трилистников и внезапно обжигающие ноги; подвальный холод далеких коридоров, где в целях экономии кокса он приказал отключить отопление; трапезная с консольными балками кровли и хорами смолистой сосны; спальни с медными спинками кроватей, и в каждой фриз с готическим текстом, названные в честь Мэлори[3 - Томас Мэлори (ок. 1417–1471) – писатель и переводчик, автор «Смерти Артура», романа о рыцарях Круглого стола.], Изольды, Элейны, Мордреда, Мерлина, Говейна и Бедивера, Ланселота, Персиваля, Тристрама, Галахада; его туалетная – фея Моргана, Брендина – Гвиневера[4 - Герои цикла сказаний о короле Артуре и рыцарях Круглого стола.], где кровать стоит на возвышении, стены увешаны гобеленами, камин походит на гробницу тринадцатого столетия, а из эркерного окна в ясные дни видны шпили шести церквей, – Тони вырос среди этих вещей, и они служили для него постоянным источником восторга и восхищения, будили в нем нежные воспоминания и горделивые чувства собственника.
Готика вышла из моды, это Тони понимал. Двадцать лет назад сходили с ума по средневековым домишкам и оловянной утвари, теперь пришел черед урн и колоннад, но настанет час, возможно в дни Джона Эндрю, когда общественное мнение вернет Хеттон на подобающее ему место. Его уже называли «занятным», и весьма учтивый молодой человек попросил разрешения сфотографировать его для архитектурного обозрения.
* * *
Потолок в фее Моргане нуждался в ремонте. Чтобы придать ему видимость кессона, на штукатурку крест-накрест набили фасонные перекладины. Они были расписаны сине-золотым орнаментом.
Клетки между ними заполняли тюдоровские розы, чередовавшиеся с геральдическими лилиями. Но один угол протек, и позолота там потемнела, а краска облупилась; в другом деревянные дранки покоробились и торчали из штукатурки. Десять минут, отделявших пробуждение от того момента, когда он протягивал руку к звонку, Тони пристально изучал эти изъяны, снова и снова обдумывая, как их устранить. И задавался вопросом, удастся ли ему найти мастеров, способных выполнить такую тонкую работу.
Фея Моргана стала его комнатой с тех пор, как он перешел из детской. Его поместили тут, потому что отсюда ему было удобно звать родителей (неразлучных в Гвиневере): он очень долго был подвержен ночным кошмарам. С тех пор как он поселился в этой комнате, он ничего не выбрасывал из нее и с каждым годом что-нибудь добавлял, так что тут образовался своего рода музей, где были представлены все периоды его развития – изображение дредноута, извергающего дым и пламя из всех пушек (цветное приложение к «Чамз»[5 - «Чамз» («Друзья-приятели») – детский иллюстрированный журнал, издававшийся с 1892 года.] в рамке), групповая фотография (с соучениками по частной школе), горка под названием «Хранилище», набитая плодами множества случайных увлечений: яйцами, окаменелостями, монетами; портрет родителей в кожаном складне, стоявший у его изголовья в школе; фотография Бренды восьмилетней давности, снятая в ту пору, когда он ухаживал за ней; Бренда с Джоном на руках после крещения; гравюра, изображавшая Хеттон до того, как его снес прадед Тони; несколько полок с книгами: «Бевис»[6 - Бевис Гемптонский – герой цикла стихотворных романов XIII века, в XVII веке переделанных в народную книгу.], «Домашний плотник», «Фокусы для всех», «Маладые гости»[7 - Книга, написанная девятилетней девочкой Дейзи Эшфорд, о приключениях престарелого мистера Солтины и его молодой воспитанницы Этель Монтикью, изданная известным английским писателем Джеймсом М. Барри с сохранением всех особенностей и ошибок подлинника.], «Что нужно знать о законах землевладельцу и арендатору», «Прощай, оружие!».
* * *
По всей Англии люди просыпались подавленные и озабоченные. Тони десять минут блаженствовал, прикидывая, как обновить потолок. Затем потянулся к звонку:
– Ее милость звонила?
– Да, сэр, четверть часа назад.
– В таком случае я буду завтракать у нее в комнате.
Тони надел халат и шлепанцы и прошел в Гвиневеру.
Бренда лежала на возвышении.
Она потребовала себе современную кровать. В изголовье стоял поднос, на одеяле валялись конверты, письма и газеты. Голова ее опиралась на крошечную голубую подушечку, ненакрашенное лицо казалось почти бесцветным, перламутрово-розовым, лишь чуть более насыщенного оттенка, чем шея и руки.
– Ну как? – сказал Тони.
– Целуй.
Он сел рядом с подносом, она наклонилась к нему (нереида, выныривающая из бездонной глуби прозрачных вод). Не подставила губы, а потерлась щекой о его щеку, как кошка. Такая у нее была манера.
– Что-нибудь интересное?
Он взял несколько писем.
– Ничего. Мама просит няню прислать мерку Джона. Она ему что-то вяжет к Рождеству. Мэр просит меня что-то там открыть в следующем месяце. Можно, я не буду, ну пожалуйста?
– Нет, по-видимому, придется согласиться: мы давно ничего для него не делали.
– Ладно, только речь напишешь сам. Я уже состарилась для той девической, которая у меня была на все случаи жизни. Еще Анджела спрашивает: может, мы приедем на Новый год?
– Тут ответить просто. Ни за что на свете.
– Я так и думала… хотя, похоже, у нее будет забавно.
– Если хочешь, поезжай. А я никак не смогу вырваться.
– Да ладно. Я знала, что ты откажешь, еще до того как вскрыла письмо.
– Не понимаю, что за радость тащиться в Йоркшир посреди зимы…
– Милый, не злись. Все ясно, мы не едем. Я молчу. Просто мне казалось, что было бы занятно для разнообразия посидеть на чужих хлебах.
Горничная Бренды принесла второй поднос. Тони велел поставить его на подоконник и стал вскрывать письма. Он выглянул в окно. В это утро были видны лишь четыре шпиля из шести.
– Кстати, в этот уик-энд я, наверное, смогу вырваться, – вдруг сказал он.
– Милый, это не слишком большая жертва?
– Пожалуй, нет.
Пока он завтракал, Бренда читала ему газеты.
– Реджи опять произнес речь… Вот потрясающая фотография Бейб и Джока… Женщина в Америке родила близнецов от двух разных мужей. Как по-твоему, возможно такое? Еще два парня отравились газом… девочку удавили на кладбище шнурком… пьеса, которую мы с тобой видели, та, о ферме, сходит со сцены…
Потом она ему читала роман с продолжением. Он закурил трубку.
– Я вижу, ты не слушаешь. Отвечай: почему Сильвия не хочет, чтобы Руперт получил это письмо?
– А? Что? Видишь ли, на самом деле она не доверяет Руперту.
– Так я и знала. Там нет никакого Руперта. Никогда больше не стану тебе читать.
– По правде говоря, я задумался.
– Вот как?
– Я думал, до чего же замечательно: сегодня суббота и к нам никто не приедет.
– Ты так думаешь?
– А ты?
– Знаешь, мне иногда кажется бессмысленным содержать такой огромный дом, если не звать время от времени гостей.
– Как так – бессмысленным? Не понимаю, о чем ты. Я содержу этот дом вовсе не для того, чтобы сюда приезжали разные олухи перемывать друг другу косточки. Мы всегда тут жили, и я надеюсь, после моей смерти Джону Эндрю удастся сохранить дом. В конце концов, у меня определенные обязательства и перед нашими служащими, и перед самим Хеттоном… Поместья составляют неотъемлемую часть английского образа жизни, и мы нанесли бы непоправимый урон… – Тут Тони осекся и посмотрел на кровать. Бренда зарылась лицом в подушку, и теперь из-под простынь выглядывала только ее макушка.
– О господи, – сказала она. – За что?
– Кажется, я опять ударился в пафос?
Она повернулась на бок, и теперь из-под одеяла видны были лишь один глаз и нос.
– Ох нет, милый, это даже не пафос. Это бог знает что такое.
– Извини.
Бренда села.
– Ну не сердись. Я не то хотела сказать. Я тоже рада, еще как рада, что никто не приедет.
(За семь лет супружеской жизни такие шутливые сценки нередко повторялись.)
