Облизнув пересохшие губы, она достала из рукава заранее припасённый мешочек с сон-травой.
– Вот, кидай в кружку прямо всё, не бойся. А как ляжешь, прошепчи: «Домовой-домовой, пошли мне вещий сон, дай совет, как печать мою избыть-одолеть» – и глаза более не открывай. Ясно?
– Спасибо, Василисушка, – Ванька улыбнулся, будто солнышко в небе просияло. – Что бы мы без тебя делали!
Мешочек он, конечно, конечно, взял и положил за пазуху, как самую величайшую драгоценность.
– Ты не боись, я своё дело знаю, – больше всего сейчас Василисе хотелось перестать оправдываться, но она не могла. – Мы Даринку в обиду не дадим. Нешто я не ведьма? Я уже и к бабке Ведане сходила, кой-чего она мне порассказывала. Так что ни о чём не беспокойся и просто спи. Настанет новый день – тогда поговорим.
Чувство вины сжимало горло, не давало вздохнуть полной грудью. Девушке всё казалось, что Ванюшка сейчас по глазам прочитает и поймёт, что его подло обманывают. Но ложь во спасение – это совсем не то же самое, что ложь ради корысти. Парня ждали хорошие сны не только этой ночью, но ещё и в две последующие, потому что сон-травы Василиса не пожалела, щедрой рукой отсыпав пригоршни три из летних запасов.
А когда Ванька проспится да снова откроет свои глаза ясные незабудковые, всё уже так или иначе решится с Кощеевым сватовством. И ножиком размахивать будет поздно. Она старалась не думать о том, что на это скажет бабка Ведана, когда прознает про сонное зелье… уж наверняка по головке не погладит…
Уходя, Василиса помахала Ванюшке рукой и от чистого сердца пожелала спокойной ночи.
Уже после заката работница Марьяна затеяла печь пироги, и всю избу заполнил сладкий хлебный дух. У Василисы аж слюнки потекли, а, казалось бы, она только недавно поужинала да ещё и Даринкину кашу съела – у младшенькой от слёз да с устатку кусок в горло не лез и ложка не шла.
– Где ж это видано, чтобы на ночь глядя печь растапливать, – ворчала Марьяна, хмуря едва заметные белёсые брови. – Спать пора. Только дурные люди ночами по улицам шастают.
– Твоя правда, Марьянушка, – Неждан Афанасьевич надел чистую рубаху, причесал седые волосы и бороду, начистил до блеска сапоги: он выглядел празднично, но был очень бледен, как полотно. – Ждём мы и недобрых гостей, и недобрых вестей. Видала, небось, какая темень в деревне нынче? Ни огонька, ни лампадки какой… Едва солнце зашло, все по домам разбежались, двери на засовы позапирали и сидят, трясутся, молятся…
– А чё им ещё в Навью ночь делать-то? – хмыкнула Марьяна. – Не в бирюльки же играть. Время тёмное, неспокойное – всякой злобной нечисти по нраву. Вот мне надысь рассказывали, как кузнец по кладбищу шёл и под горочкой вурдалака встретил, а тот ему и говорит…
– Ой, Марьян, ну хоть сейчас не надо про вурдалаков, – тоненько взмолилась Даринка. – И без них тошно.
Василиса была согласна с сестрой: их работница была страсть как охоча до леденящих душу историй, знала их сотни, а рассказывала так вдохновенно, что даже у самых храбрых поджилки тряслись и бражка мимо усов текла. Но нынче оно явно не ко времени было. Если об ужасах в навью ночь говорить, не ровен час их и накликаешь.
Марьяна, вздохнув, отряхнула руки от муки.
– Да я это, просто развлечь вас хотела. А то сидите мрачные, как будто на собственных похоронах. Не раненько ли горевать начали? Может, ещё не придёт этот ваш Кощей, чтоб ему пусто было, супостату костлявому!
Стоило ей это сказать, как с улицы донеслись конский топ и громкое ржание. Ворота с треском распахнулись, створки сорвало с петель, жалобно затрещали доски. В мгновение ока поднялся колдовской ураган, в небесах засверкали синие молнии, а ветви садовых яблонь неистово заколотились в окно, будто умоляя впустить их и укрыть от злой непогоды.
Даринка, пронзительно взвизгнув, упала на карачки и полезла под стол, но Василиса обхватила её за талию, потянула на себя и, закрыв рот рукой, скомандовала:
– А ну-ка стоять! Айда наверх! Там Златка уже сажи из трубы наковыряла и мешковину из сарая притащила на платье. Пока папенька дорогих гостей встречать да потчевать будет, мы принарядим нашу дорогую невестушку. Кощей в восторге будет, уж я обещаю!
Глава четвёртая. Красота – страшная сила
Даринку всю трясло. Она то и дело порывалась закрыть лицо руками и разрыдаться, но Василиса щёлкала её по носу, на корню пресекая все попытки раскиснуть.
– А ну, рёва-корова, не реви, слышишь? А то вся сажа стечёт вместе со слезами. Зря я, что ли, старалась, тебя размалёвывала? Ты в зеркало-то посмотрись! Тебя сейчас не то что Кощей, а даже батюшка родной – и тот не узнает, испужается…
– Тогда не хочу смотреться, – всхлипнула Даринка. – Ой, ты чего это делаешь?
Василиса как раз распустила ленту и принялась расплетать косы сестры, высунув от усердия кончик языка.
– Как это «чего»? Причёску невесты, конечно, – она взлохматила рукой густые каштановые волосы (ох, и завидно: ей бы самой такие!).
– Но я их потом не расчешу-у-у, – заныла Даринка, но Василиса в ответ грубо шикнула на неё:
– Цыц! Я помогу. Потом. Когда всё это закончится и Кощей уйдёт. Эй, что там у нас внизу творится? – она обернулась к застывшей в дверях Злате.
Старшая сестрица в снаряжении невесты участия не принимала: вместо этого отправилась посидеть на лестницу, послушать чужие разговоры и сейчас как раз вернулась, запыхавшаяся, с новостями.
– Он приехал, девочки! И Жаб этот лупоглазый вместе с ним. Оба расфуфыренные, как на праздничек: в шелках, в мехах, в жемчугах. Батюшка их за стол усадил, пирогами потчует, бражку налил, только Кощей не ест, не пьёт, только талдычит, мол, где же его невестушка, краса ненаглядная, лебедь белая…
Даринка ахнула, закрыв рот рукой. На ладошке остался отпечаток перемазанных в саже губ.
– А батя на это что?
– Говорит, мол, наряжается: это ж бабы, их завсегда долго ждать приходится. Зато чем дольше ждёшь, тем сильней потом радость встречи. Кощей зубами скрипит, вертится на лавке, как будто бы шило у него в седалище воткнуто, но пока терпит и только когтями так по столешнице «клац-клац».
Василиса невольно поёжилась, а у Даринки глаза расширились на пол-лица.
– У него ещё и когти?
– Ну, ногти, конечно, – поёжилась Злата. – Только уж длинные очень.
– А как он вообще выглядит? – Даринка понизила голос до шёпота, и Василиса затаила дыхание – ей тоже было страсть как интересно.
– Высокий, худой, лицо смуглое, а кожа как будто на скулы натянута и нос крючком – в общем, на коршуна похож. Глаза чёрные, как два потухших уголька. И волосы тоже тёмные, густые, назад зачёсаны да в длинный хвост забраны, наподобие конского. Не старый, как наш батюшка, но и не молодой – на вид так и вообще не скажешь, сколько ему лет.
– Да уж наверняка не одна сотня, – Василиса принялась с удвоенной силой запутывать Даринкины волосы. – Он же, как-никак, бессмертный!
– Злат, а он очень страшный? – Даринка шумно втянула носом воздух.
– Не урод, если ты об этом. Но, знаешь, от него таким холодом веет… могильным. Смотришь, и сердце сразу в пятки – ух!
– Ух… – эхом повторила младшая из сестёр и сжала губы в тонкую линию. – Девоньки, я к нему не выйду! Хоть ешьте, хоть режьте. У меня поджилки трясутся и заплетык языкается.
– Ты хотела сказать: «Язык заплетается»? – Василиса, не удержавшись, фыркнула.
– Ой! Ну, вы поняли. В общем – нет! Лучше я со второго этажа выпрыгну – авось не убьюсь! Где же Ванечка мой ненаглядный? Почему не приходит за мной? – она бросила встревоженный взгляд за окно в ночную тьму.
Василиса взяла сестру за подбородок и развернула к себе:
– Ну подумай ты головой хоть немного: разве сдюжит Ванька супротив Кощея? Куда ему с бессмертным тягаться? А тебе оплакать его не терпится, что ли? Ещё свадьбу не сыграв, вдовою стать?
– Драться я бы и сама его не пустила, – насупилась Даринка. – А вот сбежать – сбежала бы. Хоть прям щас!
– Мы уже говорили, что Кощей не успокоится, пока вас не найдёт, – Злата потрепала сестру по щеке и украдкой вытерла испачканные в саже пальцы о скатерть на столике.
– Не придёт твой Ванька, – безжалостно добавила Василиса, сплетая руки на груди. – Можешь даже не надеяться.
– Это ещё почему? – ахнула Даринка. Её глаза наполнились слезами. Ну всё, теперь точно не сдержится, заревёт.
– Да потому что спит он богатырским сном и храпит так, что аж занавески развеваются. Хлебнул лишку, наверное! – Василиса усмехнулась, но на душе вдруг стало пакостно, а во рту опять появился горький полынный привкус.
Сестрица поникла, даже «воронье гнездо» на голове и лицо, перемазанное в саже, не могли скрыть её горя.
– Как он мог? В такой момент!
– На себя надеяться нужно. И на нас со Златкой тоже – мы тебя в обиду не дадим, – Василиса с усилием сглотнула едкую горечь.
Она обязательно расскажет Даринке, что Ванюша ни в чём не виноват: что не напивался допьяна и не бросал свою возлюбленную на произвол судьбы – но не сейчас, а потом, когда всё будет позади. Иначе откуда сестрица возьмёт силы, чтобы сопротивляться Кощею и сыграть кикимору невоспитанную? Они со Златой сделали всё, что могли, – дальнейшее же зависело от самой Даринки. Ей нельзя было не справиться.
– Помни: веди себя так, чтобы самой тошно делалось, – Василиса скрестила пальцы на удачу, чмокнула сестру в макушку и легонько подтолкнула в спину. – Ну, иди!
И Даринка пошла на подкашивающихся ногах. Мешковина волочилась за ней, оставляя на полу обрывки нитей, в волосах застрял мусор и опилки, на грязных щеках виднелись мокрые дорожки от слёз. Да, пожалуй, даже пугало огородное показалось бы Кощею краше, чем его наречённая!
Василиса улыбнулась, довольная своей работой.
Появление Даринки произвело неизгладимое впечатление. Отец нервно икнул, со звоном выронив из рук ложку, Мокша подавился пирогом и зашёлся в приступе квакающего кашля, и только Кощей даже бровью не повёл.
– Долго же мне тебя ждать пришлось, Дарина Прекрасная. Ну что же ты стоишь? Садись, в своих ногах правды нет, – он говорил, рубя фразы, как человек, привыкший командовать, и вдобавок слегка шепелявил, отчего низкий вкрадчивый голос казался похожим на змеиное шипение.
Чёрные глаза-угли смотрели властно и цепко. На пальцах поблескивали самоцветные кольца, а грудь украшала золотая цепь с крупным рубином в ажурной оправе. Бархатный черный кафтан был отделан волчьим мехом, из-под него виднелись рукава алой нижней рубахи. Пояс из наборных пластин (судя по всему, тоже золотых) позвякивал всякий раз, когда Кощей наклонялся или елозил задом по скамье. И правда, шило у него в одном месте, что ли? И спина прямая, будто бы оглоблю проглотил.
– Здрасьте! – гаркнула Даринка и утёрла нос мешковатым рукавом. – А чо ж вы на ночь глядя по гостям шастаете? Я уж спать собралась, а тут вы понаехали! Приходите завтра.
– Дни принадлежат всем на свете, а ночи – только мне, – усмехнулся Кощей, выпячивая вперёд острый подбородок. – Ты уж прости нас, красавица, за неурочный визит.
Он похлопал по лавке рядом с собой, но Даринка, обойдя стол, уселась напротив и сразу же потянулась за пирогом.
Отец поморщился от стойкого запаха тины, а Мокша, наоборот, счастливо заулыбался, почуяв дух родного болота, и шумно втянул ноздрями воздух.
Девушка сгребла грязной рукой сразу два куска пирога и, чавкая, принялась уминать угощение, не забывая раскидывать вокруг себя начинку из капусты с мелко порубленными яйцом и луком.
Неждан Афанасьевич закатил глаза к потолку и что-то невнятно простонал, но, встретившись с отчаянным взглядом Даринки, вмиг умолк и уставился в свою кружку.
– А ты, значит, князь? Всамделишный? А большое ли княжество? И что там у тебя хорошего есть? – голос Даринки звучал глуховато: всё же ей было непривычно говорить с набитым ртом.
– Всё, что захочешь, то и есть, – тонкие губы Кощея снова растянулись в подобии улыбки. Василиса не могла понять, почему он смотрит на Даринку почти что с умилением, как люди порой смотрят на маленьких игривых котят. – Расскажи, чего бы тебе хотелось, душа моя?
– Пирожных! – невеста смачно рыгнула. – А ещё сластей заморских мешок. А то папенька мне жрать не даёт, жадничает. Говорит, мол, разнесёт, как свинью, никто замуж не возьмёт. Ну а после замужа, сталбыть, можно и покушать. А ещё музыкантов с трещотками хочу. И чтобы саму меня на трещотке играть научили, а уж я твой слух, дорогой женишок, каждый день услаждать буду. Трещать, как говорится, не перетрещать.
– Эти желания я могу исполнить, – важно кивнул Кощей. – Будут тебе и сласти, и трещотки.
Мокша, с опаской тронув повелителя за рукав, пробормотал:
– А не стоит ли нам, мой господин…
– Не стоит, – не дослушав, отрезал Кощей.
Бессмертный гость даже не взглянул на болотника, продолжая сверлить Даринку обжигающим взглядом. Даже под слоем сажи было видно, как мучительно покраснела девушка. Вздохнув, она отвела глаза: кажется, её задор почти иссяк, а Кощей даже и не думал злиться, топать ногами или отказываться от брака с таким неумытым чучелом.
– Но вы разве сами не видите?.. – забулькал Мокша.
Кощей пнул его под столом острым носком сапога прямо под колено:
– Вижу. И побольше твоего, мой не к месту квакающий друг. Девица-красавица зело расстаралась. Видать, желала впечатлить меня да позабавить. Так ведь, душа моя?
Он накрыл её руку своей. Даринка, вздрогнув, отдёрнула ладонь и замотала головой.
– Нет, я просто замуж за вас не хочу! У меня другой жених есть. Получше некоторых.
Породистое лицо Кощея помрачнело, глаза злобно сверкнули из-под нависших над глазницами чёрных бровей, и Златка с Василисой дружно закашлялись – это был условленный знак, что сестрица что-то не в меру расстаралась. А ну как теперь Кошей её в лягушку превратит? Он же, как-никак, могущественный чародей.
– Ты меня совсем не знаешь, душа моя. С чего же решила, что твой Ванька лучше? Знаешь, сколько я таких ванек в своей жизни повидал? Все они на словах смелые, а как защитить невесту от… так, глядишь, и нет никого, – он развёл руками и завертел головой на тонкой шее. – Что-то я его здесь не вижу… Никак, струсил парень.
– Я всё равно его одного люблю, – у Даринки уже зуб на зуб не попадал от ужаса, но, сколько бы сёстры ни кашляли, она не унималась. – А тебя не полюблю никогда!
– Стерпится – слюбится, – хмыкнул Кощей, мерно постукивая ногтями по столешнице. – Батюшка твой не возражает, уже, считай, отдал мне тебя. За злато, жемчуга да ткани парчовые.
Неждан Афанасьевич хотел было возразить, но грозный гость щёлкнул пальцами, и отец, захлебнувшись воздухом, не смог издать ни звука.
– Я считаю, это мудрое решение, – голос Кощея стал слащаво-елейным. – Ему же двух других дочек надобно кормить, одевать да замуж выпроваживать. А они далеко не красавицы, насколько я успел заменить. Тут без хорошего приданого не обойтись.
– Ну и что, я вот тоже не красавица, – Даринка шмыгнула носом.
– Это поправимо.
Кощей опять щёлкнул пальцами, и Василиса невольно ахнула, перегнувшись через перила: от её стараний вмиг не осталось и следа. Сажа исчезла, лицо сестры очистилось, будто бы став даже белее, чем прежде, спутанные волосы сами сплелись в тяжёлые косы, украшенные золотыми лентами, на голове появился кокошник с самоцветными каменьями, а роба из ветхой мешковины стала парчовым красным сарафаном, украшенным золотым шитьём и жемчугом. Наряд был достоин царицы.
Даринка уставилась на свои руки (на запястьях мелодично звякнули новенькие браслеты), ахнула и ухватила начищенный до блеска поднос, чтобы поглядеть на своё милое отражение.
– Это… как же?..
Невысказанные слова застряли у неё в горле – притворяться больше не было смысла. Кощей взял её руку в свои и на этот раз не позволил вырваться.
– Батюшка не рассказал тебе самое главное? Коли не пойдёшь за меня, вечная тьма наступит в Дивнозёрье. Никогда больше не встанет солнце, не придёт весна. Сегодня навья ночь – в неё я наибольшую силу имею, поэтому всё будет по-моему. До рассвета осталось четыре часа. Поговорим, душа моя, узнаем друг друга получше, как подобает будущим супругам. А потом я ещё раз спрошу, и ты сама дашь ответ. Смотри, не прогадай – выбирай с умом. От тебя зависит, будут твои родные жить или нет.
Даринка зарыдала в голос, уронив лицо на руки. Побледневший, как смерть, отец гладил её по волосам, приговаривая:
– Доченька, родненькая кровиночка моя, ну, не плачь, не плачь… Стерпится – слюбится.
Мокша хихикал, с упоением продолжая жрать пироги и пить бражку. На его кафтане расплывались свежие масляные пятна. Кощей сплёл руки под подбородком и взирал на всё происходящее с самым довольным видом.
