– Миссис Перкинс! – окликнул ее молодой человек с зонтом. – Позвольте, я помогу вам!
Эх, вот бы прыгнуть в машину и уехать.
– Я помогу, – повторил молодой человек и быстрым шагом пересек парковку, оставаясь сухим под своим огромным зонтом.
– Миссис Перкинс… – Прямо весь изошел на сочувствие. Он видел перед собой всего лишь престарелую леди, промокшую до нитки. Знал бы он, что когда-то Шарлотта была сногсшибательно красива, да и сейчас, глубоко внутри, она оставалась все такой же очаровательной девушкой из богемы. Оттого старость и унизительна, что другие видят тебя такой, какой ты не хочешь себя видеть. Можно с этим смириться, можно возмущаться, а можно прикинуться, что все это неправда. Шарлотта болталась где-то между смирением и упрямым неприятием своего возраста и считала себя достаточно элегантной (да и уставшей тоже), чтобы делать подтяжки лица, в которые так свято верила ее знакомая Грир.
– Дайте же я вам помогу, миссис Перкинс, – снова повторил молодой человек и взял у нее из рук ключ. Она больше не стала спорить. – Почему вы не воспользовались моим зонтом? – с мягким упреком добавил он.
Когда она села в машину, юноша замешкался и сказал:
– Я знаю, что вы были очень близки с миссис Робинс. Прямо две кумушки. Вы так мило сплетничали после мессы.
В Шарлотте вдруг проснулась неприязнь к этому наодеколоненному, гладковыбритому юноше. Две кумушки? Еще скажи – две выжившие из ума старые карги. Такие глупые соболезнования ей не нужны. Но самым ужасным было то, что этот наглец жив, а добрая, острая на язычок Минни умерла.
– Мне действительно жаль, – повторил юноша.
– Спасибо, – ответила Шарлотта.
Наконец-то он захлопнул дверь и тем же бодрым шагом вернулся на церковное крыльцо. Шарлотта закрыла глаза. Дождь барабанил по стеклу.
Заведя мотор, она сосредоточилась на дороге. Сначала она объехала площадь Тайдуотер – здесь однажды Минни заставила Шарлотту остановить гольф-мобиль и целую вечность любовалась на птичку мухолова с хвостом, похожим на щелкающие ножницы. Затем Шарлотта свернула направо на Бренденберри: в том месте, где несколько лет назад Минни заехала на лужайку, трава до сих пор отличалась по цвету. И еще один поворот направо – на аллею Борз Нест. Дубовые ветки качались на ветру вместе с нависшим на них испанским мхом. Неотвязно мучил один и тот же вопрос.
И что же теперь?
Этот сердечный приступ, неожиданно случившийся с Минни вечером (хотя прежде у нее не было никаких проблем с сердцем – уж Шарлотта бы точно знала об этом, ведь Минни рассказывала про все свои болячки, иногда даже чересчур откровенно), свидетельствовал о том, что Шарлотта может оказаться следующей. Кто знает, сколько ей еще отмерено? И хочет ли она оставаться тут, если Минни уже там? И если она не хочет доживать свое время в отгороженном забором комьюнити на краю Саванны, то куда податься? Никто из детей не слал ей не то что открыток, а даже имейлов с приглашением погостить.
Ну да, ее дети.
Грустное и ошеломляющее открытие: трое взрослых детей Шарлотты, казалось, были потеряны не только для нее, но и для самих себя. А ведь так тяжело было выживать без мужа. Нужно было найти работу, привести в божеский вид арендованный домик, обклеив его обоями от Лоры Эшли, нужно было отбиваться от вопросов – что же на самом деле случилось с Уинстоном? Но при всем при этом Шарлотта скучала по тем временам. Вместе с тремя своими детьми она ютилась в крошечном домике в колониальном стиле – с одной на всех ванной, в которой вечно протекал душ. Тогда еще Шарлотта не понимала, что быть рядом друг с другом – это уже само по себе награда.
Трудно было поверить, что они съехали оттуда, где собирались вместе вечерами, где каждый знал про любимый завтрак другого. Вот что они сейчас едят по утрам и едят ли вообще? Маленький Корд любил скорого приготовления овсянку с яблоками и корицей, присыпаную горсткой сахара. А Реган настолько обожала пончики, что Шарлотта ставила будильник на пять сорок пять утра, чтобы перед работой сбегать в «Пабликс»[3 - Американская сеть супермаркетов.] за свежим горячим пончиком в глазури для своей любимой доченьки. Реган входила сонная на кухню в своей фланелевой ночнушке и хватала пончик: «Мамочка, он еще теплый…» И Шарлотта сразу забывала, как тяжело дается ранний подъем. Ли предпочитала молочные коктейли «СлимФаст» – она сама их делала перед школой, просыпая на стол сухой порошок, оставляя в спешке чашку с коричневой пеной на кромке. Сама Шарлотта обожала щедро намазанные сливочным маслом английские булочки с тремя-четырьмя чашками кофе.
Вернувшись домой, Шарлотта сняла траурное платье, переодевшись в уютные белые брюки, бело-розовый с отливом полосатый топ и розовые сандалии. Лет пять назад отец Томас неожиданно заглянул к ней вечером – вот и сейчас Шарлотта не хотела, чтобы ее застали врасплох. Она подготовила на ужин крекер «Трискит», нарезку сыра чеддер, шардоне и немного перекусила под передачу «20/20»[4 - Американская новостная телепередача, созданная в 1978 г.], в которой говорилось, как современная молодежь расслабляется, принимая галлюциногены. Не перебор ли это, когда на свете есть шардоне или «Пино Гриджио»[5 - Итальянское белое сухое вино.]. Выложив на стол десерт (мятная шоколадка и шардоне), Шарлотта помыла посуду и переместилась в комнату, чтобы посмотреть какой-нибудь старый фильм. Ее сиамская кошечка сразу же свернулась клубком у нее на коленях.
Блаженный вечер струился под шардоне и урчание Годивы. Когда дети только разъехались, каждый вечер был сущим мучением, и Шарлотта ставила себе в заслугу, что научилась жить в одиночестве. Но Минни – Минни никогда больше не заскочит на глоток вина, и никогда больше они не встретятся на улице, чтобы совершить утреннюю прогулку вокруг лагуны, Минни больше никогда не позвонит посреди передачи «20/20», чтобы срочно высказать свое мнение о том-то и о том-то. Шарлотта снова оказалась в пустой квартире, когда время медленно и неумолимо движется ко сну. Никому, кроме разве что отца Томаса, не было дела, во сколько она ложится. И никто, кроме него, не ждал ее по утрам к мессе. Ужин с крекерами – какое убожество.
Шарлотта щелкнула пультом, переключившись на канал «Тернер Классик». На экране появилось красивое мужское лицо. «Я здесь для того, – сказал он, – чтобы объявить о начале уникального конкурса. Но прежде позвольте спросить вас: вы хотите путешествовать по миру?»
Бокал вина замер на полдороге к губам Шарлотты.
«О чем ваша история? – продолжил мужчина. – О любви? О приключениях? Как бы то ни было, у вас появляется шанс рассказать нам свою историю и поехать в круиз!»
О, у Шарлотты имелась история, способная взять первый приз. Откинувшись на подушки своей лимонно-желтой софы и отпивая мелкими глотками вино, она смотрела, как на экране сменяют друг друга картинки европейских достопримечательностей: Колизей, Акрополь и солнечный пляж, утыканный зонтиками в сине-белую полоску.
Победитель конкурса «Путешествуй по миру» получит билеты первого класса до Афин, откуда начнется девятидневный круиз аж до самой Барселоны. Хм. Первый класс – это, конечно, не собственный самолет, но прежде Шарлотта летала только экономом. Последний раз она была за границей в шестнадцать лет, а ее дети вообще нигде не бывали. Стыдно признаться, но сами экскурсии мало ее привлекали. Зато вдруг отчаянно захотелось снова побродить по старому европейскому городу, это было бы так шикарно, потому что там – заграница. Там ты становишься иностранкой, и это тоже шикарно.
Шарлотта вдруг вспомнила то лето, когда ей было шестнадцать. Жара, упоение своей исключительностью, когда тебя покрывают страстными поцелуями… Может, и впрямь стоит поучаствовать в этом конкурсе? Казалось, Минни шепчет ей из далекого далека: «Давай! Сядь и напечатай историю о своей первой любви!»
Поклявшись себе, что никому из своих не покажет написанное, Шарлотта переоделась в ночнушку, накинула халат, подлила в бокал вина и устроилась возле своего настольного компьютера Dell. Рядом с монитором стояло выцветшее свадебное фото. Уинстон был высок, хорош собой, да, но он никогда ею не восхищался. Их занятия любовью имели чисто формальный характер в лучшем случае, а в худшем – нагоняли тоску. (Из-за этого, встретив на улице мужчину, пахнувшего перегаром, Шарлотта морщилась, вспоминая проведенную с Уинстоном ночь.)
Она вышла замуж от бессилья, и это, пожалуй, было самой большой ее ошибкой. Лето страсти закончилось, и она чувствовала себя одинокой и брошенной. В представлении матери Шарлотты она была теперь «испорченным товаром». Поэтому когда в ее жизни снова появился Уинстон, для которого она по-прежнему оставалась блистательной девушкой, Шарлотта ухватилась за возможность все начать сначала. Возможно, она хотела загладить вину перед ним или действительно любила его, до того как… Тогда Шарлотта не видела перед собой никакого пути. Вот и сейчас, если бы Уинстон восстал из гроба и сказал ей, как следует поступить, скорее всего, она бы послушалась.
Шарлотта зарегистрировалась на странице конкурса. Ох, тут все пестрило картинками, которые сами оживали и перелистывались, но Шарлотта навела курсор на «Выиграй перелет в Европу первым классом и бесплатный круиз по Средиземному морю. Расскажи свою историю ТУТ».
Кликнув мышкой, она начала набирать текст:
В это трудно поверить, но однажды с меня сняли кожуру как с какого-нибудь банана, вонзив зубы в сладкую мякоть.
Шарлотта в шоке уставилась на экран. Банан? Откуда она взяла это сравнение? С отвращением стерев строчку, она начала заново:
Мой первый любовник был силен как бык, пронзивший меня своим…
Кровь прилила к лицу, у нее даже у самой челюсть отвисла от таких слов. Дрожа всем телом, она стерла и это предложение. Ничего себе! А если прямо сейчас под ее окнами топчется какой-нибудь припозднившийся собачник? Шарлотта поплотнее запахнула халат. Она просто оплачивает по интернету счета или смотрит прогноз погоды – ожидаются ли еще грозы.
Набрав в легкие воздуха, она застучала по клавишам, отпуская на волю воспоминания, воссоздавая полную хронику того лета, ничего не скрывая, ничего не стыдясь, не опуская ни единой неприглядной детали.
Время от времени Шарлотта доливала себе еще вина и продолжала печатать.
Когда она закончила, бутылка была пуста, а во рту – сухо. Что скажут дети, узнай они об этом? Что подумают ее церковные друзья? Да ее сразу выкинут из клуба друзей Библии, уж в этом можно не сомневаться. Ведь эта история противоречила тому образу, который она предлагала миру и с которым прошла от Парижа до Саванны, когда, восстав из пепла, она, оплакивающая мужа вдова, смогла выстроить свою жизнь на прочной основе. В этой же истории она выступала в роли распутной женщины, каковой, как опасалась Шарлотта, она и была на самом деле. Весь ужас в том, что это делало ее уязвимой. Про то лето знала одна лишь Минни, и она унесла эту тайну (как полагала Шарлотта) с собой в могилу.
Шарлотта сидела как в ступоре: она все еще контролировала собственную жизнь, и люди считали ее пусть не идеальной, но свободной от греха – респектабельной, такой, какую одобрила бы ее мать. Шарлотта устала все сверять с мнением Луизы! Но и теперь ей хотелось понравиться собственной матери, чей высокомерный, ломкий голос продолжал звучать в голове, тогда как сама Луиза уже двадцать лет как покоилась на кладбище Бонавентура[6 - Сельское кладбище, расположенное на утесе реки Уилмингтон, к востоку от Саванны, штат Джорджия.].
Шарлотте мучительно хотелось, чтобы дети были рядом, чтобы ниточка между ними не обрывалась и чтобы они по-прежнему нуждались в ней. А если она выиграет этот конкурс, они смогут вместе полететь в Европу. И целых девять дней проведут на круизном корабле! Все будет как в старые времена – только с гораздо большим шиком!
Ах да, еще эта тема секса. С Шарлоттой происходило что-то непонятное. Если раньше она отгоняла от себя мысли о сексе, то теперь часами представляла себя с мужчиной. То был собирательный образ отдельных особей, встречаемых ею в клубе друзей Библии или в церкви. От одного она брала пару сильных плеч, от другого – ямочку на подбородке, или вспоминала эпизод, как однажды в «Пабликсе» мужчина коснулся ее руки, потянувшись за фасолью. Сложив все воедино, она представляла, как мужчина зажимает ее где-нибудь в загородном доме, в кладовке или под проливным дождем. Шарлотта раз за разом перечитывала самые грязные сцены из любовных романов и даже вырывала отдельные страницы, чтобы посмаковать их на досуге.
Может, на корабле найдется хотя бы один такой подходящий мужчина?
Когда она примчалась в дом Минни, было уже слишком поздно, и в мозгу крутился единственный вопрос: и что теперь?
Прикусив губу, она нажала на кнопку: Отправить.
2 / Корд
Корд уставился на бутылку шампанского в холодильнике. Ну кто узнает, если он выпьет всего лишь один бокал – просто для храбрости. Ведь ему предстоит сделать предложение. Его компания оплатила его реабилитацию в клинике, с которой все откладывалось, но зато он взял выходной. У него, по крайней мере, есть час свободного времени. Вполне достаточно, чтобы выпить пару бокалов, принять душ, почистить зубы. Он уже почти ощущал блаженство, которое принесет ему выпивка.
Корд взял в руки бутылку. Кто-то из знакомых принес ее несколько месяцев назад. Бутылка была холодной. Эх, если б только можно было вернуться к тем безмятежным дням, когда он еще не знал, что является алкоголиком. Когда еще не ведал, что хлопок вылетающей пробки и поднимающиеся вверх пузырьки шампанского являются предвестниками кошмара, с которым ему не справиться.
Сердце бешено заколотилось в груди.
Тебе так тяжело, – сказал ему одинокой голос. – Выпей. Просто выпей.
Он свернул кольретку на горлышке бутылки, снял фольгу, вытащил пробку и заткнул горлышко пальцем, чтобы не дать пропасть ни единой капле.
У него еще есть время, чтобы выпить все до дна, принять душ и переодеться. Можно даже взять шампанское с собой в душ – так подсказывал его ящеричный мозг, выдавая все за какой-то небывало гениальный план.
Корда обдало жаром – хотя, может быть, все дело в слишком тесной кухне, более пригодной для приготовления закусок, а не для полномасштабной готовки. Собственно, никогда прежде он не кулинарничал сам, если не считать того случая, когда однажды встал средь ночи, включил передачу «Лучший повар»… Он пришел в себя на рассвете: стоял на кухне совершенно голый, а вокруг громоздились кулинарные творения из взбитого белка. Именно тогда Корд понял, что пора завязывать с золпидемом[7 - Снотворное.].
Он хотел, чтобы сегодняшний вечер был безукоризненным. Корд выбрал десять сортов сыра – сыр был последней зависимостью, от которой он не отказался. Он не только заказал на Amazon спагетницу и скалку, но и воспользовался ими. Руками по локоть в муке он раскатывал тесто, нарезал полоски фетучини, которые затем развешивал сушиться на проволочных плечиках в гостиной. У него имелся целый пакет листового салата. Теплые багеты на закваске. И вкуснейший шоколадный торт без единой горстки муки, который ему пришлось переделывать три раза, целых три раза! Первый торт он сжег, а второй даже не дошел до духовки и был слит в раковину.
Теперь, когда торт номер три красовался на блюде, Корд мечтал, как пройдет его обручение на диванчике а-ля «Герман Миллер»[8 - Фирма по производству мебели класса люкс.]. После долгих лет, когда он перепробовал столько никчемных, далеко не симпатичных любовников, он представлял себе свадебный обед во дворе дома своей матери в Саванне. Вот он стоит перед всеми, с пышной копной песочно-коричневых волос, с легкой сексуальной щетиной на подбородке, с голубыми, как у Шарлотты, глазами. Он вообще здорово на нее похож – только моложе, выше, и, конечно же, он не женщина, а мачистый мужчина.
Он выглянул из кухонного окна своей квартиры, что на углу улиц Риверсайд и Западной Восемьдесят Шестой. Пожалуй, он никогда прежде не бывал дома в послеполуденное время. Листва на деревьях выглядела как-то вяло и уныло.
Отец говорил ему, что нужно быть сильным, настоящим мужчиной. Жаль, что уже невозможно спросить, слышал ли его отец, как и он сам теперь, этот одинокий голос в голове. Если забыть обо всех наставлениях Уинстона, он показал на собственном примере, что бывает, когда тебя одолевают демоны.
Корд расправил плечи, подошел к раковине и вылил шампанское, все до последней капли, вдыхая его запах, чувствуя себя больным, который все же отчаянно хочет оставить свою зависимость в прошлом.
534-й день.
По дороге в душ Корд окинул взглядом гостиную. Он искусно накрыл стол: серебряная перечница и солонка, новая кухонная посуда и аксессуары от «Уильямс Сонома»[9 - Американская компания по продаже кухонных принадлежностей и предметов домашнего обихода.], красивая скатерть, крахмальные салфетки. И элегантная роза в вазочке.
Душ был слишком горячим и напористым, но, если готовишься к войне, умей держать удар. Намыливая подбородок, Корд представил себе двор материнского дома, усаженный кустами азалий. Для церемонии можно будет поставить перголу, а угощения заказать у хорошего местного поставщика. Корд представлял себя в хлопковом костюме от «Кучинелли», в руках его торт с целующимися крабиками. Но вот вписать в картину саму Шарлотту никак не получалось. Скорее всего, она будет сидеть и плакать в своем гольф-мобиле или устроится за трюмо, изображая из себя Бланш Дюбуа[10 - Героиня пьесы Теннеси Уильямса «Трамвай „Желание“».], попивая свой ужасный шардоне. Корд отогнал от себя мысли о матери. Это его жизнь и, возможно, его последний шанс. А с мамой он все урегулирует после. Ведь она все равно будет любить его таким, какой он есть, разве нет?
«Главное, – любил повторять его куратор из АА[11 - Анонимные Алкоголики.], – это любить самого себя. Ты меня слушаешь?» Корд тогда кивал, мысленно улыбаясь над этой банальностью. Любить себя? А что это вообще такое?
Корд побрился, воспользовавшись помазком из конского волоса – подарок его старшей сестры Ли, которая теперь проживает в Лос-Анджелесе. (Бедная Ли. Пытается изображать из себя успешную актрису, но они-то знают, как ей тяжко. Ли даже приходилось рекламировать гигиенические тампоны и открытые босоножки из «Уолмарта»[12 - Американская сеть розничной торговли.]. У нее всегда были красивые пальчики на ногах.)
Обмотавшись полотенцем, Корд открыл встроенный шкаф. В спальню пришлепал его лабрадор Франклин шоколадной окраски.
– Привет. – Корд почесал собаченцию за ухом, выбрал бледно-голубую рубашку и надел ее. Тут за спиной послышался горестный вздох. Корд встревоженно обернулся. Франклина вырвало прямо на его кроссовки от Louis Vuitton.
– Что ты натворил? – в панике воскликнул Корд и понесся за кухонным полотенцем, в первую очередь боясь, что пес сожрал всю приготовленную лапшу. От торта с надписью «Выходи за меня замуж» осталась пара жалких крошек.
Зазвенел домофон, и послышался певучий голос Джованни:
– Ты дал мне ключ, я вхожу!
Оглядывая учиненный Франклином погром, Корд начал тереть глаза, стараясь дышать ровно. Его любимого пса еще пару раз стошнило на полу в спальне.
В квартиру впорхнул Джованни: в одной руке бутылка итальянского лимонада, в другой – зажженная сигарета.
– Слава богу – пятница! – воскликнул Джованни и осекся. Его красивое лицо исказила гримаса растерянности.
– Дорогой… – сказал он.
Корд вытер слезы. Джованни подошел и обнял Корда, положив голову ему на грудь. Франклин притащился на кухню и шлепнулся им под ноги.
– Что случилось? – спросил Джованни. – Дорогой, что такое?
– Просто… – Корд не в силах был выразить сокрушительную бурю чувств, которые он сейчас испытывал. Осознание, что его могут бросить, и одновременно отчаянное желание сохранить любовь… Что-то пошло не так, и нужно срочно все исправить, хотя он и сам не понимал, что именно. Все сплелось воедино – его желание напиться, его тоска по матери и улыбка Джованни, которая все расставляла по местам, озаряя его дни, как будто поднимая тяжелый мрачный занавес.
– Ну что? – повторил Джованни.
– Просто я люблю тебя, – прошептал Корд.
3 / Реган
Отойдя от продуктовой тележки, Реган дотронулась до упаковки с крысиным ядом. Интересно, какой напиток способен приглушить вкус этих смертельных гранул? Может, кофе с корицей из «Старбакс»? Она представила, как делает первый глоток, а потом начинаются конвульсии, вызванные отравлением стрихнином. Нет, она уже проигрывала в голове этот сценарий. Как бы ни была привлекательна идея с отравлением, крысиный яд не годится. Реган собиралась играть вдолгую.
Сделав все необходимые покупки в гипермаркете «Уолмарт», она отправилась в самое любимое свое место – «Домик Моне» при торговом центре «Оглторп». Когда она только начинала расписывать керамику, Реган притворялась, будто коротает время, ожидая подругу, или готовит подарок ребенку на день рождения. Пару раз она притаскивала сюда своих дочерей, и они все извертелись, пока их мать не закончила поделку. А потом Реган перестала притворяться. Главный администратор Кендалл уже знал ее в лицо и был с ней любезен. Возможно, такие, как она, держали их на плаву. Она подошла к полке, рассматривая глиняные формочки.
– Здравствуйте, миссис Уиллинхэм, – сказал Кендалл.
– Доброе утро, Кендалл, – ответила Реган.
– Как ваши дела?
Реган молча кивнула и улыбнулась. Она взяла в руки белую фигурку динозавра. Можно раскрасить его бирюзовым или зеленым цветом.
– У нас есть мартышка и два обнимающихся котика, – предложил Кендалл.
Реган снова кивнула. Дома в ее потайном шкафчике уже стояли три раскрашенные мартышки, четыре динозавра, бесчисленные солонки и перечницы, тарелки, блюда и кувшины для вина. Реган прекрасно знала, что никогда не будет пользоваться в быту всеми этими предметами из «Домика Моне», но пребывание тут дарило ей радость и спокойствие. Здесь ее покидало ужасное чувство, что ее жизнь – как врезавшаяся в стену машина, исковерканная и помятая, уже неспособная никуда ехать – и подушки безопасности не сработали, и никакая «Скорая» не мчится, чтобы спасти тебя. Да, ее жизнь свалилась через ограждение в океан страхов и тоски, медленно идя ко дну вместе со своей пассажиркой, у которой уже нет времени, чтобы спастись: она хватает ртом воздух, а ремень безопасности, олицетворяющий ее брак, заело, крепко вжав ее в сиденье, и скоро она раскинет руки, отдавшись удушающей водной стихии.
Вполуха прислушиваясь к негромко звучащей музыке (плейлист Кендалла состоял в основном из мужских бэндов), Реган выдавила краску на палитру и выбрала кисточки разных размеров.
Когда-то она думала, что станет художницей. И теперь, открывая дома свой секретный шкафчик и усевшись по-турецки на полу, она смотрела на свои глянцевые цветные поделки и представляла, будто она и в самом деле художник. Она бросила учебу, чтобы не потерять Мэтта, чтобы слепить счастливую жизнь в достатке – полную противоположность собственному нищенскому детству. Раз в несколько дней Реган приходила в «Домик Моне» и раскрашивала фигурки, подпадая под чары этого места, создавая из примитивных форм то, чего не существовало бы без ее любовных, старательных усилий. Разве не в этом состоит смысл искусства? (И, если уж на то пошло – материнства и самой жизни?)
Закончив раскраску динозавра, Реган передала его Кендаллу для обжига и расплатилась картой.
Покинув «Домик Моне», она еще немного погуляла по торговому центру в поисках вещиц, способных избавить ее от ощущения, будто она – золотая рыбка, запертая в пластиковом пакете «Зиплок»[13 - Пакет на молнии.]. Реган кинула взгляд на свое отражение в витрине. Она уже не была хорошенькой, и из сорок второго размера перелезла в одежду пятидесятого. При ходьбе ляжки неприятно терлись друг о друга. Она родила детей, выкормила их грудью и пыталась воспринимать с бравадой эти печальные перемены в своем облике. Реган любила вкусно готовить и вкусно поесть. Ее мать всю жизнь сидела на диетах, а Реган стремилась подать своим девочкам более здоровый пример. Но на нее перестали оглядываться мужчины.
Реган задержалась возле турагентства. Надпись на рекламе с шезлонгом и пляжным зонтом гласила: Куда угодно, только беги отсюда!
Реган приложила руку к горлу. Она буквально задохнулась от осознания, как все просто.
– Я хочу сбежать, – сказала она сама себе, глядя на этот розовый шезлонг, на столик с фруктовым напитком. Крысиный яд, самоудушение подушкой, перерезывание тормозов на «Тойоте Тундра»… Ни один из этих способов не давал того, что она желала больше всего на свете, а именно – освободиться.
Реган заставила себя пройти мимо турагентства. Через полчаса она должна быть в спортивном зале Деревенской дневной школы Саванны. Это было дорогое учебное заведение, но каждый раз, когда она приезжала туда и видела своих девочек в красивой ладной форме, ее охватывала гордость. Отец Реган был адвокатом, но после его смерти с деньгами все стало плохо, и Шарлотта вытягивала семью, став агентом по недвижимости.
А риелтором она была средним. Время от времени ей удавалось продать приличный дом пенсионерам из богатых мест или знакомым прихожанам, и благодаря этим деньгам Реган смогла окончить среднюю школу. Но бывали и скудные времена, когда Шарлотта, нацепив на нос дешевые очки для чтения, тыкала в калькулятор, считая накопившиеся долги по счетам.
Иногда, в выходные, которые считались днями открытых дверей, Шарлотта брала Реган с собой. Реган сидела и делала домашку, а Шарлотта приклеивала к лицу улыбку ради праздных посетителей. Реган была благодарна матери за все ее старания, но к вечеру, вернувшись домой и съедая на ужин какой-нибудь жалкий чизбургер, Шарлотта выглядела совершенно измотанной, и на нее было жалко смотреть.
Шарлотта наскребла денег, чтобы и Корд, и Ли окончили Деревенскую дневную школу Саванны, а потом отправила их по колледжам. А вот Реган уже ходила в государственную школу, донашивая одежду за старшей сестрой. Учитель рисования очень хвалил ее, но денег на дополнительные занятия в местном музее искусств Тельфер[14 - Музей искусств Тельфер основан в соответствии с завещанием почетной жительницы Саванны Мари Тельфер.] или в Саваннском колледже искусств и дизайна не было.
Реган горестно вздохнула. Она так старалась навести уют в их новом большом доме, столько трудилась ради лучшего на свете мужа и двух любимых дочек. Она сделала все, чтобы у девочек была мать, о которой она и сама мечтала: внимательная, заботливая, энергичная. Но теперь Реган знала: стоит лишь поднести спичку, и все это взлетит на воздух. Она хотела этого и одновременно страшилась.
