Когда-то он мог взбираться без помощи ног, даже при одном g, но сейчас лестница ходила ходуном, словно живая. Вскоре Клавэйн обнаружил, что земля уходит вниз быстрее, чем он карабкается. Сочленители втаскивали его на Стену.
Оглянувшись, он увидел, что Вой споткнулась.
– Сандра! Нет!
Она попыталась встать, но было уже поздно. Когда червь обрушился на Сандру, Клавэйну оставалось лишь отвернуться и молиться, чтобы ее смерть была легкой. Если эта смерть оказалась бессмысленной, подумал он, то по крайней мере пусть она будет быстрой.
Затем Клавэйн вспомнил о себе.
– Быстрее! – крикнул он, но из-за маски вместо крика раздалось какое-то паническое мычание.
Он забыл настроить передатчик скафандра на нужную частоту.
Червь с разбегу ударился о Стену, затем поднялся на дыбы, раскрыв пасть – обрамленную алмазами дыру, похожую на бур проходческого щита. Клавэйн заметил на краю Стены несколько сочленителей: опустившись на колени, они целились вниз из ружей. Червь извивался в бешенстве. Клавэйн увидел, что по песку к нему приближаются другие черви. Должно быть, Гнездо окружали десятки чудовищ. Неудивительно, что люди Галианы почти не предпринимали попыток сбежать по земле.
Клавэйна подняли еще на десять метров, и он оказался в безопасности. На поврежденном черве, в тех местах, где его шкуру задели выстрелы, проглядывали кибернетические схемы. Разъяренный робот обрушивался на Стену, откалывая куски бетона размером с хороший валун. Когда Клавэйна тащили наверх, он чувствовал, как сотрясается Стена.
Червь снова ударил, и Стена содрогнулась еще сильнее. С ужасом Клавэйн увидел, как один из сочленителей сорвался и полетел прямо на него. Время будто замедлило ход. Клавэйн машинально прижался к Стене, вцепившись в лестницу. Внезапно он схватил пролетавшего мимо человека за руку. Сочленитель был субтильным, но даже в марсианской гравитации рывок был таким сильным, что оба едва не отправились вниз, к уроборосу. Клавэйну казалось, что его руки вылетают из суставов, трещали хрящи, но он ухитрился удержать и сочленителя, и лестницу.
У основания Стены сочленители без труда дышали воздухом. На незнакомце был только легкий костюм, нечто вроде серой шелковой пижамы с поясом. Марсианская внешность – запавшие щеки и голый череп – придавали этому человеку сходство с мертвецом. Но он каким-то образом ухитрился не выронить оружие, которое держал в другой руке.
– Отпустите, – сказал человек.
Червь все приближался, несмотря на ущерб, причиненный ему сочленителями.
– Нет, – ответил Клавэйн сквозь зубы и искаженную мембрану на лице. – Я вас не отпущу.
– У вас нет выбора. – Голос был бесстрастен. – Нас обоих поднять не успеют.
Клавэйн вгляделся в лицо сочленителя, пытаясь определить его возраст. Тридцать, а может, и меньше – внешность сильно старит его. Клавэйн был явно раза в два старше, он прожил более богатую событиями жизнь, трижды или четырежды удачно избегал смерти.
– Это я должен умереть, а не вы.
– Нет, – возразил сочленитель. – Они найдут способ взвалить на нас вину за вашу смерть. Для них это станет поводом к войне. – Человек невозмутимо направил ружье и вышиб себе мозги.
Скорее от потрясения, чем от мысли, что незнакомца уже не спасти, Клавэйн отпустил его. Мертвец полетел вниз, в пасть червя, который только что расправился с Сандрой Вой.
Ничего не чувствуя, Клавэйн позволил вытащить себя в безопасное место.
Когда бронированная дверь ангара закрылась, сочленители обрызгали скафандр Клавэйна жидкостью, содержащей ферменты. Те за несколько секунд растворили материал, и задыхающийся Клавэйн оказался в луже слизи. Затем с помощью двоих сочленителей он нетвердо встал на ноги и через некоторое время, приложив к лицу маску, смог нормально дышать. Сквозь слезы, выступившие от напряжения, он рассмотрел, что ангар набит полусобранными кораблями – скелетами, похожими на акул, предназначенными для того, чтобы мгновенно пронзать атмосферу.
– Сандра Вой погибла, – сказал он, убрав маску.
Разумеется, сочленители отлично видели это, но ему казалось бесчеловечным не упомянуть о случившемся.
– Я знаю, – ответила Галиана. – Но по крайней мере выжил ты.
Клавэйн подумал о незнакомце, упавшем в пасть червя.
– Я сожалею о твоем… – Он смолк; несмотря на свои глубокие знания о сочленителях, он понятия не имел, как назвать этого человека.
– Пытаясь спасти его, ты подвергал свою жизнь опасности.
– Ему не нужно было умирать.
Галиана с глубокомысленным видом кивнула:
– Может, и не нужно. Но ты сильно рисковал. Ты слышал, что он сказал. Твою смерть объяснили бы нашим злым умыслом, это стало бы оправданием для превентивного удара по Гнезду. Даже демархисты обратились бы против нас, если бы решили, что мы убили дипломата.
Сделав еще один глоток воздуха из маски, Клавэйн взглянул в лицо собеседнице. Он разговаривал с Галианой по низкочастотным видеоканалам, но лишь оказавшись рядом с ней, убедился, что за пятнадцать лет эта женщина почти не изменилась. За полтора десятка лет привычное выражение лица должно было впечатать в ее кожу жесткие линии, но у сочленителей не бывает привычного выражения лица. В эти годы Галиана видела мало солнечного света, сидя здесь, в Гнезде, а в марсианской гравитации кости сохранялись гораздо лучше, чем на Деймосе. Она все еще блистала той жестокой красотой, которую он помнил со времени своего плена. Единственным свидетельством старения были серебряные нити в волосах, когда-то черных, словно вороново крыло.
– Почему ты не предупредила нас насчет червей?
– Предупредить вас? – Впервые на ее лице отразилось нечто вроде сомнения, но это продолжалось лишь миг. – Мы считали, что вы отлично знаете о заражении уроборосом. Эти черви многие годы спали – были неактивны, но они всегда присутствовали кругом. Только увидев, как неосторожно вы приближаетесь, я поняла…
– Что мы не в курсе?
Черви представляли собой оборонительное оружие – это были автономные мины-охотники. После войны во многих частях Солнечной системы остались места, занятые активными червями. Эти машины были в некотором смысле разумными. Никто никогда не признавался в применении червей, и было почти невозможно объяснить им, что война закончилась и они должны тихо прекратить свое существование.
– После того, что произошло с тобой на Фобосе, – сказала Галиана, – я решила, что насчет червей тебя учить нечему.
Он не любил вспоминать о Фобосе – боль въелась слишком глубоко. Но если бы не полученные там увечья, его нипочем бы не отправили на Деймос поправляться, не завербовали бы в возглавляемую его братом разведку – собирать информацию о сочленителях. Тщательно изучив все, что касалось противника, Клавэйн смог стать посредником – а теперь даже дипломатом – накануне новой войны. Сейчас Фобос занимал центральное место в его мыслях, этот спутник представлялся ему выходом из тупика – возможно, последним шансом на мирный исход. Но было еще слишком рано делиться этими идеями с Галианой. Он даже не был уверен, что его миссия будет продолжена после того, что случилось.
– Я так понимаю, что сейчас мы в безопасности?
– Да, мы способны исправить ущерб, нанесенный Стене. В принципе на червей можно не обращать внимания.
– Нас должны были предупредить. Послушай, мне нужно поговорить с братом.
– С Уорреном? Конечно. Это легко устроить.
Они вышли из ангара, прочь от недостроенных кораблей. Клавэйн знал, что где-то глубоко в недрах Гнезда есть завод, изготавливающий компоненты для этих кораблей из материалов, добываемых на Марсе, или из отходов жизнедеятельности Гнезда. Сочленители ухитрялись запускать корабль примерно раз в полтора месяца, это продолжалось уже полгода. Ни одному кораблю не удалось покинуть атмосферу Марса – они были сбиты… Рано или поздно придется спросить Галиану, почему она упорствует в этом безрассудстве.
Но сейчас не время для этого – даже если поверить словам Уоррена о том, что до следующей провокации осталось всего три дня.
Воздух в Гнезде был плотнее и теплее, чем в ангаре, а это означало, что Клавэйн мог обойтись без маски. Галиана провела его по короткому коридору с серыми металлическими стенами в круглую комнату с пультом. Он узнал эту комнату – отсюда Галиана говорила с ним, когда он был на Деймосе. Она показала, как пользоваться системой, и, пока он устанавливал связь с Деймосом, оставила его одного.
Вскоре на экране возникло лицо Уоррена, составленное из крупных точек, словно портрет в стиле импрессионизма. Сочленителям разрешали отправлять в другие части системы не более нескольких килобайт в секунду. Большая часть частот охватывалась этим единственным видеоканалом.
– Думаю, ты уже слышал, – сказал Клавэйн.
Уоррен кивнул, его лицо было пепельно-серым:
– Разумеется, мы же получаем хорошую картинку с орбиты. Достаточно хорошую, чтобы увидеть, что стало с Вой. Бедная женщина. Мы были уверены, что ты спасся, но я рад получить подтверждение.
– Хочешь, чтобы я прервал миссию?
Уоррен ответил после паузы:
– Нет… Я думал об этом, разумеется, и высшее командование согласно со мной. Смерть Вой – трагедия, от этого никуда не денешься. Но она летела вместе с тобой лишь в качестве нейтрального наблюдателя. Если Галиана позволит тебе остаться, предлагаю так и сделать.
– Но ты по-прежнему считаешь, что у меня только три дня?
– Это зависит от Галианы, верно? Ты что-нибудь узнал?
– Издеваешься? Я видел только шаттлы, готовые к полету, больше ничего. И я не начинал разговора о Фобосе. Время сейчас не совсем подходящее, после того, что случилось с Вой.
– Да. Если бы только мы знали об этих уроборосах…
Клавэйн склонился ближе к экрану:
– Вот именно. Почему, черт побери, мы не знали? Галиана считала, что мы знаем, и я ее за это не виню. Мы вели постоянное наблюдение за Гнездом в течение пятнадцати лет. Разумеется, за это время мы должны были заметить червей.
– Тебе нравится так думать?
– Что ты хочешь сказать?
– Я хочу сказать, что черви, возможно, не всегда были там.
Понимая, что разговор не может быть конфиденциальным, но не желая уходить от этой темы, Клавэйн переспросил:
– Считаешь, сочленители устроили нам засаду?
– Я считаю, что нельзя пренебрегать ни одной версией, какой бы неприятной она ни была.
– Галиана не способна на такое.
– Верно, не способна. – Она только что вернулась в комнату. – И я разочарована тем, что вы вообще стали обсуждать такую возможность.
Клавэйн прервал связь с Деймосом:
– Знаете, подслушивание – не очень красивая привычка.
– А чего ты ждал от меня?
– Неужели ты мне совсем не доверяешь? Или это требует слишком больших усилий?
– Когда ты был моим пленником, мне не нужно было доверять тебе, – ответила Галиана. – Это сильно упрощало наши взаимоотношения. Наши роли были определены.
– А сейчас? Если ты мне настолько не доверяешь, зачем согласилась принять? Вместо меня могло бы отправиться множество других специалистов. Ты вообще имела возможность отказаться от переговоров.
– Люди Вой давили на нас, чтобы мы согласились на ваш визит, – пояснила Галиана. – Так же как давили на вас, чтобы вы еще на некоторое время воздержались от насилия.
– И это все?
На сей раз она слегка помедлила:
– Я… знаю тебя.
– Знаешь меня? Ты так называешь год тюремного заключения? А как насчет тысяч разговоров между нами – когда мы забывали наши разногласия, чтобы потолковать о чем-то еще, кроме проклятой войны? Я ушел от тебя в здравом уме, Галиана. Я никогда не забывал об этом. Вот почему я рискую жизнью, чтобы попасть сюда и отговорить тебя от новой провокации.
– Теперь дело обстоит совершенно по-другому.
– Ну конечно! – Он едва сдерживался, чтобы не закричать. – Конечно, по-другому. Но главное не изменилось. Мы все еще можем восстановить это доверие и найти выход из кризиса.
– А разве твои сторонники действительно хотят найти выход?
Клавэйн ответил не сразу – он понимал, что в чем-то Галиана права.
– Я не уверен. Но я не уверен также, что ты этого хочешь, иначе бы перестала испытывать судьбу. – В нем словно что-то щелкнуло, и он задал вопрос, который намеревался озвучить гораздо более дипломатично. – Почему ты продолжаешь это делать, Галиана? Почему запускаешь корабли, зная, что их собьют, как только они покинут Гнездо?
Она твердо взглянула ему прямо в глаза:
– Потому что могу себе это позволить. Потому что рано или поздно один из них уйдет невредимым.
Клавэйн кивнул. Он боялся, что она ответит именно так.
Галиана вела его по другим серым коридорам – они спустились на несколько уровней. Свет лился из полос, которые тянулись по стенам, извиваясь, словно артерии. Возможно, дизайн был декоративным, но Клавэйн подумал, что полосы просто выросли такими, подчиняясь биологическим алгоритмам. Хотя не было сведений о том, что сочленители пытались оживить окружающие их вещи и сделать их в каком-то смысле подобными людям.
– Вы подвергаетесь ужасной опасности, – заметил Клавэйн.
– Но теперешнее положение невыносимо. Я всей душой хочу избежать новой войны, но если до нее дойдет, у нас, по крайней мере, есть возможность сбросить эти оковы.
– Если вас сначала не уничтожат.
– Мы сможем этого избежать. В любом случае страх не влияет на наш образ мыслей. Ты видел человека, который смирился с судьбой, когда понял, что твоя смерть повредит нам больше, чем его гибель. Он изменил свое состояние духа, пришел к полному всеприятию.
– Прекрасно. Тогда все становится на свои места.
Они стояли одни в коридоре, освещенном змееподобными лампами, – с тех пор как покинули ангар, Клавэйн не видел никого из жителей.
– Мы не считаем жизнь отдельного человека ничего не стоящей. Смерть – это жертва для нас, как если бы ты отдал часть тела. Но сейчас, став частью единого целого…
– Ты имеешь в виду Транспросвещение?
Этим термином сочленители определяли состояние единства нервной системы, в котором пребывали. Оно осуществлялось посредством механизмов, встроенных в мозг каждого из них. Если демархисты пользовались имплантатами, чтобы осуществлять демократию в режиме реального времени, то сочленители с помощью машин делали общедоступными чувственную информацию, воспоминания и даже сознательные мысли. Именно это приблизило начало войны. Тогда, в 2190 году, половина человечества пользовалась сетями, позволяющими обмениваться информацией с помощью нервных имплантатов. А затем эксперименты сочленителей перешли некую черту, и в сеть был запущен трансформирующий вирус. Имплантаты начали видоизменяться, инфицируя разум миллионов людей установочными шаблонами сочленителей. Инфицированные немедленно перешли в разряд врагов. Земля и другие внутренние планеты всегда были более консервативны и предпочитали получать доступ к сетям традиционными способами.
После того как поселения на Марсе и поясе астероидов пали жертвой сочленительского феномена, власти Коалиции поспешно собрали силы, чтобы предотвратить распространение эпидемии в своих владениях. Демархисты, обитавшие на спутниках газовых гигантов, успели вовремя установить средства сетевой защиты, и пострадало лишь незначительное количество их поселений. Они предпочли нейтралитет, а Коалиция попыталась сдержать распространение влияния сочленителей – некоторые употребляли слово «стерилизация». Через три года, после одной из самых кровопролитных битв за всю историю человечества, сочленители были оттеснены в разбросанные по всей системе убежища. И все это время они выражали ироничное недоумение по поводу того, что другие сопротивляются их экспансии. Ведь как ни крути, ни один из принятых в их среду не пожалел об этом. Скорее, наоборот. Немногочисленные пленные, которых сочленители неохотно вернули в прежнее состояние, всячески стремились снова соединиться с их сообществом. Некоторые даже предпочитали смерть жизни вне Транспросвещения. Подобно послушникам, удостоившимся видений рая, они посвящали всю свою сознательную жизнь поискам нового шанса.
– Транспросвещение притупляет в нас сознание индивидуальности, – объяснила Галиана. – Когда этот человек выбрал смерть, жертва не была для него в полном смысле слова жертвой. Он знал, что большая часть его сознания останется жить среди нас.
– Но это лишь один пример. А как насчет сотни жизней, которые ты погубила в попытках бежать? Мы знаем – мы считали тела.
– Недостающих солдат всегда можно клонировать.
