Филиппина взглянула на него и молча кивнула, не представившись. Потом прошла за кухонную стойку, словно инстинктивно желала оказаться как можно дальше от незваного гостя. Впрочем, он тут же потерял к ней интерес и распахнул свою плотную кожаную куртку, желая чувствовать себя свободнее. В его поведении было что-то странное, почти пугающее. Он вошел в дом без приглашения и всем своим видом показывал, что намерен здесь остаться.
Девять лет назад Клеманс после долгого, мучительного судебного процесса развелась с Этьеном. Она рассказывала Филиппине о его угрозах, о злобных выпадах, однако не входила в подробности их супружеской жизни и твердила только, что этот человек способен на все, даже на самое худшее. Тот факт, что Этьен вернулся в эти края, не сулил ничего хорошего, тем более что он первым делом все разузнал о Клеманс.
Филиппине вдруг очень захотелось, чтобы смартфон был у нее под рукой, – увы, она подсоединила его к ноутбуку, и он находился за пределами досягаемости.
– А ты совсем не изменилась, – заявил Этьен, бесцеремонно разглядывая Клеманс. – Все такая же миленькая!
Наступила тишина, атмосфера вдруг стала совсем уж гнетущей. Этьен не спускал глаз с бывшей жены и наконец проговорил с хищной усмешкой:
– Я много думал о тебе в последнее время… Мы с тобой неплохо ладили, разве нет? И знаешь, что я понял? Что мне тебя не хватает.
Клеманс, застывшая от ужаса, молчала, а Этьен все так же пожирал ее глазами. Филиппина посмотрела вниз, на кухонную стойку, за которой она укрывалась, бесшумно выдвинула один из ящиков и взялась за ручку разделочного ножа. Так, на всякий случай.
– Ты бы лучше ушел, – сказала наконец Клеманс. – Тебе здесь, у нас, нечего делать.
Ей удалось произнести это достаточно решительно, однако в ответ она услышала лишь презрительный смешок.
– Я что – не могу погреться пять минут у огня? Будь я первым встречным, ты оказала бы мне гостеприимство, а ведь я тебе не чужой… Кстати, скажи мне, куда это подевался твой благоверный?
Клеманс проигнорировала его вопрос, и он обратился к Филиппине:
– И вашего, я смотрю, тоже нет дома?
– А вам какое дело? – отрезала молодая женщина.
Она инстинктивно сжимала рукоятку ножа, прекрасно понимая, что все равно не способна пустить его в ход.
– Ладно… Я слышал, ты, моя Клеманс, завела детишек? Как подумаю, что от меня ты их не желала!.. Ей-богу, у вас, у баб, мозги набекрень…
И снова этот зловещий смешок, не предвещавший ничего хорошего. Чем же объяснялся его неожиданный приход? И как он повел бы себя, открой ему дверь мужчина? Ведь не мог же он знать, что в доме одни женщины… разве что подглядывал за ними в окна.
– Ну, вот что, уходи, Этьен, – решительно сказала Клеманс, направившись к выходу.
Она распахнула дверь, и в комнату ворвался ледяной ветер. Пламя в камине заколебалось, рассыпая трескучие искры. Этьен, явно растерявшись, чуть помедлил и миг спустя подошел к ней вплотную.
– Ты хотя бы могла предложить мне выпить, прояви радушие. В этом отношении ты тоже не изменилась! Ну да ладно, я не в обиде, мы ведь еще увидимся, верно? Что бы ни случилось…
Он стоял в опасной близости к бывшей жене, дыша ей в лицо. Клеманс подняла было руку, чтобы вытолкать его за дверь, но все же поостереглась прикасаться к нему. Этьен взглянул через плечо на Филиппину, которая так и не двинулась с места. Она храбро, не дрогнув, выдержала его взгляд. Хотя и понимала, что ситуация может измениться в любой момент.
– Ну, до скорого, красавицы мои! – бросил Этьен и шагнул за порог.
Уже почти совсем стемнело, когда Виржил и Люк добрались до шале. В гараже и во всех окнах дома горел свет.
– Ого! Нас ждет королевский прием! – радостно воскликнул Люк.
– А я думаю, что твоя жена, скорее, выцарапает тебе глаза.
Мужчины нагнулись, чтобы поставить девочек и снять лыжи.
– Это правда? – спросила Эмили у отца.
– Что – правда? Что мама выцарапает мне глаза? Ну конечно нет. Наверно, просто поругает за то, что мы припоздали и заставили ее волноваться за нас.
Пологий спуск в подземный гараж был посыпан солью еще утром, об этом позаботился Люк, и они прошли по нему внутрь, чтобы оставить там лыжные ботинки и мокрые носки, после чего поднялись в дом по внутренней лестнице.
– А вот и мы! – торжественно объявил Люк, войдя в гостиную.
Он ожидал, что Клеманс устроит ему разнос, однако застал ее в слезах, горестно сжавшуюся в кресле. Филиппина сидела рядом, на подлокотнике, обнимая ее за плечи.
– Дорогая моя, прости, – забормотал Люк. – Я не мог тебе дозвониться, связи не было, но у нас все в порядке, у всех четверых; мы просто слегка заплутали из-за этой дурацкой метели, а потом нам пришлось нести девочек, они очень устали и…
Он осекся, увидев, как Филиппина прижала палец к губам, призывая его к молчанию.
– У нас тут был гость, – объявила она. – Этьен.
Ей даже не понадобилось уточнять, какой именно. Люк познакомился с Клеманс в те времена, когда она еще была замужем за Этьеном, и он помогал ей вырваться из его когтей.
– Разве он живет не на севере Франции? – удивился Виржил.
– Нет, он вернулся сюда.
Филиппина встала, уступив свое место Виржилу.
– Девочки, идемте со мной, – сказала она двойняшкам. – Сегодня вечером купать вас буду я.
С тех пор как они стали жить здесь все вместе, вшестером, девочки очень привязались к Виржилу и Филиппине; вот и сейчас они послушно шли за ней следом.
– А что это с нашей мамой? – спросила Эмили, поднимаясь по лестнице.
Жюли тут же повторила вопрос сестренки, и Филиппина постаралась их успокоить:
– Ничего, просто она очень волновалась, но теперь увидела, что все хорошо, и успокоилась.
Дождавшись, когда дочки поднимутся наверх, Клеманс заговорила с Люком.
– Я жутко испугалась, – процедила она сквозь зубы.
– Он что – угрожал тебе?
– Нет… Но мне с трудом удалось его выпроводить, а он сказал, что мы все равно еще увидимся.
– Даже речи быть не может, чтобы он опять сюда пожаловал, – твердо заявил Люк. – И вообще, интересно, как он узнал наш адрес?
– Ну, наверно, порасспросил кого-нибудь из местных.
– Вы так давно разведены, – ему здесь нечего делать, и он должен это понять.
В противоположность Этьену, Люк не был одержимым ревнивцем, но он знал, сколько Клеманс пришлось вынести в браке с бывшим супругом, и был полон решимости больше не подпускать его к ней.
– Ох, жаль, меня здесь не было! – воскликнул он. – И мы, как назло, именно сегодня затеяли эту дурацкую прогулку с девчонками!..
– Ну, метель же никто не мог предвидеть, – успокоил его Виржил.
Присев на другой подлокотник, он ласково похлопал Клеманс по плечу.
– Он и правда сильно тебя напугал?
– Да, и не меня одну. Фил было страшно не меньше меня – представьте себе, она даже схватилась за нож!
И Клеманс рассмеялась сквозь слезы.
– За нож? – изумленно переспросил Виржил.
– Да, за мясницкий нож, вот такой огромный! Она, конечно, не пригрозила им Этьену, но, можете мне поверить, была готова на все.
Люк и Виржил переглянулись поверх ее головы. Вряд ли этим двум женщинам удалось бы защититься в критической ситуации от такого типа, как Этьен.
– Если я правильно понял, он так и не объяснил, что ему нужно?
– Просто «повидаться». Как тебе это нравится?!
– Давайте поставим тревожный звонок, – предложил Виржил. – А когда нас не будет дома, женщины должны запираться.
Он думал о Филиппине, которая проводила время в шале одна. Она писала диссертацию. Сам он уезжал рано утром в больницу Гапа, в отделение ортопедической хирургии, где он проводил операции. Зимний лыжный сезон был щедр на травмы, и Виржилу хватало работы с избытком. Люк тоже покидал шале довольно рано: он держал автосалон «Land Rover» в городе и ревностно относился к своему детищу. Ну, а Клеманс по утрам отвозила девочек в школу и направлялась в центр города, где у нее был салон красоты. Таким образом, Филиппина могла наслаждаться долгими часами тишины и одиночества, которые очень ценила. Раз в неделю она ездила в супермаркет, где набирала полную тележку продуктов, время от времени позволяла себе после обеда несколько часов шопинга, но всему этому предпочитала одинокую прогулку в горах. Зимой она пользовалась снегоступами или равнинными лыжами, а летом надевала крепкие башмаки для ходьбы. В остальное же время писала, размышляла или отыскивала в Интернете нужные ей документы. Но что бы она ни делала, ей приходилось быть одной с утра до вечера. Виржил иногда говорил с ней на эту тему, просил быть осторожнее и всегда носить в кармане мобильник. Увы, рассеянная Филиппина часто забывала его наставления, поглощенная книгой или текстом в своем ноутбуке, – ее интересовали только собственные исследования. Она обожала занятия наукой и уже много лет без особых усилий получала диплом за дипломом, даже не думая при этом освоить какую-нибудь практическую профессию. Словом, жизнь в горах вполне устраивала ее, хотя она приехала сюда лишь для того, чтобы не расставаться с Виржилом.
Покупка шале состоялась в силу особого стечения обстоятельств. В основе решения о совместной жизни лежала долгая дружба Виржила и Люка. Оба они были парижанами, познакомились в выпускном классе лицея Шапталь и с тех пор уже не теряли друг друга из виду, несмотря на совершенно разные жизненные обстоятельства. Зато оба, и тот и другой, были заядлыми любителями горнолыжного спорта и поначалу просто частенько ездили вместе в горы, где соревновались на разных трассах. Затем, окончив лицей, они решили – по диаметрально противоположным причинам – расстаться с родительским домом и сняли для себя в квартале Батиньоль маленькую трехкомнатную квартирку на верхнем этаже дома, под самой крышей. Виржил, которому отец прочил карьеру банкира как своему наследнику, избрал для себя профессию врача только для того, чтобы избавиться от родительской опеки. Но то, что вначале было для него всего лишь мятежом, очень скоро обернулось настоящим призванием. Пройдя интернатуру в госпитале Ларибуазьер, он избрал профессию хирурга-ортопеда, требующую как ювелирной точности, так и пристального внимания. Это было для него столь же увлекательно, как знаменитый металлический конструктор «Меккано». В двадцать восемь лет, после безупречной учебы, он блестяще защитил диплом.
Тем временем Люк был одержим автомобилями. Он родился в гораздо более скромной семье, чем его друг Виржил: отец был маляром, мать работала секретаршей. Причем в автосалоне Леваллуа, который торговал дорогими моделями. Каждый раз, когда Люк, сначала мальчиком, а позже подростком, заходил на работу к матери, он подолгу любовался кабриолетами с блестящей хромированной обводкой, седанами с креслами из лощеной натуральной кожи и панелями орехового дерева. В пятнадцать лет он зачарованно слушал хозяина салона, склонившегося над моторами, а к девятнадцати, закончив маленькое коммерческое училище, получил СТ [2 - СТ (фр. le Certificat de тravail) – свидетельство (удостоверение) техника, выдаваемое после получения степени бакалавра в лицее и двухлетнего обучения в специализированном училище.] по специальности «продажа автомобилей – работа с клиентами». С этим документом он легко нашел место в одном автосалоне. Любовь к механике и хорошо подвешенный язык помогли ему стать прекрасным продавцом, и вскоре, начав зарабатывать на жизнь, он покинул семейный очаг, чтобы не обременять родителей.
Ни их семьи, ни окружающие не понимали, как это настолько разные парни могут стать близкими друзьями. Казалось, им суждено разойтись просто в силу жизненных обстоятельств, – но ничуть не бывало. Они по-прежнему проводили вместе отпуска – как правило, на лыжных трассах, а иногда в высокогорных походах в какой-нибудь далекой стране, чтобы утолить жажду приключений. И еще много лет прожили вместе в батиньольской квартирке, куда каждый из них приводил, когда хотел, очередную пассию и где они сообща изобретали новые, самые невероятные рецепты приготовления спагетти, обильно орошаемого вином, – словом, жили-поживали в свое удовольствие, как беспечные студенты, коими больше не были.
Обследовав энное количество маленьких лыжных станций и зимних курортов, они особенно полюбили одно место в Провансе, рядом с Гапом, под названием Жу-де-Лу. С высоты открывался великолепный вид на массив Экрен, на плато Веркор и на Люберон; их восхищали эти места, и они ездили туда при каждом удобном случае, как только освобождались – один от работы в парижском госпитале, другой – от аньерского автосалона. Как-то раз во время такого заезда они решили постричься, вошли в первую попавшуюся парикмахерскую Гапа, и тут Люк моментально влюбился в хорошенькую молодую парикмахершу – Клеманс. Его очаровали ее ясные серые глаза, меланхолическая улыбка и мягкое, ласковое обращение с клиентами. Вскоре Люк узнал, что она замужем, но собирается развестись. Твердо решив покорить ее, он стал ездить в Гап каждый уикенд и влюблялся все сильнее и сильнее. Виржил не мог его сопровождать из-за частых дежурств в госпитале, но зато с добродушной усмешкой выслушивал признания, которыми Люк делился с ним, возвращаясь из Гапа. Они привыкли ничего не скрывать друг от друга, делиться и радостями, и тревогами, и Виржил видел, что Люк тоскует все сильнее и сильнее. Ему было невмоготу жить вдали от Клеманс, которая всеми силами пыталась отделаться от мужа – безжалостного, грубого типа, даже и слышать не желавшего о разводе. Так прошло несколько месяцев, и Люку неожиданно представилась возможность получить концессию на торговлю автомобилями в Гапе. Не колеблясь ни минуты, он решил покинуть Париж. Виржил, расстроенный, но прекрасно понимавший Люка, одобрил его выбор. Жить рядом с любимой женщиной, в любимых краях и продавать любимые машины… Ну как тут не порадоваться за лучшего друга?! Перед отъездом Люка они расстались с квартиркой в Батиньоле. Их юность закончилась, теперь каждому предстояло идти своей дорогой. Виржил снял просторную студию рядом с госпиталем Ларибуазьер, но при любой возможности уезжал в Гап, чтобы повидаться с Люком и Клеманс. Зимой по воскресеньям они вместе катались на лыжах, в летние месяцы устраивали пешие прогулки. Клеманс наконец получила развод, несмотря на сопротивление бывшего мужа, и продолжала работать в парикмахерской. Люк, в полном восторге от своего гаража, расхваливал и успешно продавал четырехприводные внедорожники, незаменимые на горных дорогах. Возвращаясь в Париж, Виржил чувствовал себя неприкаянным. Он завидовал счастью Люка и Клеманс, но у него самого не хватало времени на семейную жизнь, и он пока довольствовался короткими связями, переходя от одной легкой победы к другой. Этот молодой, холостой, привлекательный хирург интересовал многих женщин, но ни одна из них не смогла удержать его при себе. Так оно и шло, пока в его жизни не появилась Филиппина. Она ехала на велосипеде навстречу движению транспорта и чуть не сбила Виржила, который по всем правилам переходил улицу.
Из вежливости девушка остановилась, чтобы извиниться, и вдруг начала смеяться, узнав в нем хирурга, который год назад оперировал ее по поводу перелома голени. Сам он начисто забыл об этом и потому счел необходимым извиниться перед ней; в конечном счете они отправились в кафе выпить по рюмочке. В то время Филиппина писала диссертацию. Ей было уже под тридцать, но она все еще училась, и это ей очень нравилось. После дополнительного курса лицея и окончания Эколь Нормаль [3 - Эколь Нормаль (фр. L’Ecole Normale) – высшее учебное заведение, дающее право на преподавание.] она получила степень агреже [4 - Агреже (фр. L’agrеgе(e)) – ученая степень, дающая право преподавать в лицее или в высшем учебном заведении.] в области классической литературы и теперь надеялась добиться того же в области филологии. В заработке, по ее словам, она не нуждалась, так как получила довольно солидное наследство от деда с бабкой, и рассчитывала посвятить свою жизнь научным исследованиям.
Виржил ей не поверил и посмеялся над этим, как над милой шуткой, хотя девушка говорила вполне серьезно. Не поверил он и тому, что у этой молодой красавицы нет возлюбленного. Тем не менее она и вправду была одинока, независима и очень довольна этим обстоятельством. В конце концов они дружно решили, что могут попробовать встречаться.
Несколько месяцев спустя один из дядьев Виржила, важная шишка в медицинских кругах, у которого вдобавок было много друзей-политиков, вздумал заняться карьерой своего племянника. Но Виржил, раздраженный этим вмешательством семьи в его жизнь, категорически не желал строить свою карьеру под диктовку родни, он восстал. Молодой человек был не настолько амбициозен, чтобы гнаться за почетными званиями или вести беспощадную борьбу за высокие должности, например за место главврача, прекрасно понимая, что еще слишком молод для этого. В общем, он предпочитал оперировать больных, а не тратить время на интриги и светские приемы. Этот отказ от протекции рассорил его с дядей, они сильно повздорили, и результатом их стычки стал телефонный звонок разъяренного отца. Если он так пренебрегает родней, пускай теперь выпутывается сам! Что ж, именно это Виржил и делал в своей операционной, и делал отлично. Он был умелым и добросовестным хирургом, и все окружающие его высоко ценили, – тем не менее он ничего не предпринимал ради карьеры, раз и навсегда устранившись от всяческих интриг.
В результате ему опостылел Париж, и он покинул его – естественно, ради Люка и Гапа, где его взяли на работу в больницу. Конечно, она не выдерживала никакого сравнения с гигантской структурой Ларибуазьера, однако здешняя хирургия была на высоком уровне, а отделение ортопедии и травматологии могло похвастаться прекрасным оборудованием, что было нелишним при множестве несчастных случаев в горах.
На сей раз Виржил не стал снимать квартиру, а решился на покупку жилья. Поскольку ему хотелось жить не в самом городе, а где-нибудь на природе, он обратился в местное жилищное агентство с просьбой подыскать ему дом в окрестностях Гапа. После многочисленных, но безрезультатных осмотров ему показали очень большое, но еще недостроенное шале. Виржил с первого взгляда восхитился его уединенным расположением на девятисотметровой высоте и потрясающим видом на долину внизу. Но вот незадача: шале было явно велико для него одного и стоило слишком дорого. Приуныв, он уже собрался отказаться от своей затеи, как вдруг Люк предложил ему купить шале вдвоем с ним. У них с Клеманс родились девочки-двойняшки, семье было тесно в городской квартирке, и, кроме того, они мечтали о саде. Посетив шале вместе с Виржилом и агентом, супруги сразу влюбились в это место. Земляная терраса вокруг дома плавно переходила в склон, заросший буками и елями. Широкий балкон-галерея окружал весь второй этаж, состоявший из шести комнат. Стены были сложены из лиственницы прекрасного качества, крыша заканчивалась широким козырьком-навесом, а подвальное помещение могло вместить пять или шесть машин. Архитектор явно предназначал свое творение для большой семьи: кроме жилых комнат на втором этаже, которые еще можно было переобустроить, здесь имелись две ванные и две душевые. А весь первый этаж занимал просторный холл с камином в задней стене и низкими перегородками, сложенными из «дикого» камня, создающего живописный контраст со стенами из светлого дерева. В целом этот ансамбль выглядел великолепно, оставались только доделки, – правда, они грозили отнять много времени и… много денег.
Виржил и Люк были в полном восхищении, им даже не понадобилось советоваться друг с другом, они по опыту знали, что совместная жизнь не создаст им никаких проблем. Что до Клеманс, она заранее ликовала, предвкушая жизнь в таком доме. Имея три зарплаты, они без труда получили кредит на покупку шале и очертя голову бросились в эту заманчивую авантюру.
Виржил быстро и без всяких сожалений ликвидировал все, что еще привязывало его к Парижу. Оставался лишь один щекотливый вопрос – как быть с Филиппиной. Их связь – беззаботная и восхитительная – длилась уже три года и, казалось, должна была закончиться с отъездом Виржила, но нет, – ни тот, ни другая этого не хотели. Поразмыслив над сложившейся ситуацией, Филиппина высказалась в том смысле, что им совсем не обязательно расставаться. Ей случалось сопровождать Виржила, когда тому выпадала зимой свободная неделя и он уезжал в Гап кататься на лыжах; таким образом, она уже знала Люка и Клеманс, и ее не пугала перспектива совместной жизни с ними в шале. Она любила горы, нуждалась в спокойной обстановке, чтобы заниматься своими исследованиями, и была готова пожертвовать несколькими месяцами, чтобы понять, устроит ли ее такое существование, если Виржил на это согласится.
Вот так они и оказались вчетвером – а с девочками и вшестером – в этом роскошном уединенном шале, где всего только и оставалось, что докрасить стены и положить плитку на полу в ванных комнатах. В течение первого года они посвящали этому почти все выходные, и их образ жизни мало-помалу устоялся. В конечном счете Филиппина решила не возвращаться в Париж и продолжить жить в горах, что ее вполне устраивало. Она взяла на себя готовку и закупки. Клеманс ежедневно привозила домой свежие продукты. Мужчины занимались доделками в доме и работой в саду. Это разделение труда произошло с молчаливого согласия всех четверых, расходы делились между ними поровну, и в доме царило полное согласие. Заранее было решено, что, если возникнут какие-то проблемы, они расстанутся полюбовно, не колеблясь, и каждый получит обратно свою долю взноса.
Ни Виржил, ни Люк об этом даже не помышляли, так же как и Клеманс. И только Филиппина иногда раздумывала о своем будущем. Чтобы не потерять Виржила, она согласилась на этот проект – пусть и возникшей без ее участия, – где нашла свое место и свое счастье. Однако с некоторых пор она стала замечать, с какой нежностью Виржил поглядывает на двойняшек. Занимаясь девочками, он начал мечтать о собственных детях, что было вполне естественно для тридцатисемилетнего человека, но Филиппине было всего тридцать, и она не испытывала такого желания. Ей, конечно, очень нравились Эмили и Жюли, но лишь потому, что они были уже самостоятельными, веселыми и хорошенькими болтушками. А вот переносить беременность и роды, потом проводить бессонные ночи у колыбели сморщенного, орущего младенца – совсем другое дело, к такому Филиппина была не готова. Ее не соблазняли ни брачные узы, ни материнство, она хотела остаться независимой, хотя и понимала, что вскоре это станет источником конфликта.
Что касается Клеманс и Люка, горячо любивших своих «девчонок», то они не задавались такими вопросами. Им обоим эта жизнь, простая и ничем не омраченная, казалась прекрасной. По крайней мере вплоть до неожиданного вторжения Этьена. Клеманс была уверена, что он вернулся в Гап не случайно, и не ждала от этого ничего хорошего.
Виржил осторожно вытащил руку, на которой заснула Филиппина, и слегка отодвинулся, чтобы потянуться, – у него заныли мышцы. От перегрузки на вчерашней лыжной прогулке наверняка будет болеть все тело, а ему предстоял завтра в больнице трудный день с несколькими запланированными операциями. И если у него сведет пальцы, держащие скальпель, страшнее ничего не придумаешь.
Виржил поднялся с постели и бесшумно пересек комнату в темноте. Встав под душ, он включил воду, делая ее все горячее и горячее, потом вытерся, долго массировал тело антивоспалительным лосьоном и проглотил две таблетки аспирина. Люк наверняка проснется завтра утром в таком же состоянии, только для него это будет не так важно.
Когда он вернулся в спальню, там горел свет, а Филиппина увлеченно читала какую-то книгу.
– Я тебя разбудил, когда вставал?
– Нет, я не спала, а дремала. И вполне оценила, как осторожно ты двигался.
Она нежно улыбнулась Виржилу, отложила книгу и сняла очки.
– Почему ты решил принять душ среди ночи, дорогой?
– Чтобы снять ломоту. Мы слишком перенапряглись в этой метели.
– Да уж… Ходить по целине всегда утомительно, – иронически заметила она.
– Особенно когда несешь кого-нибудь на себе! Хорошо еще, что малышки не слишком тяжелые.
– Ты находишь?
– Ну… в общем-то, двадцатикилограммовый груз, конечно, со временем оттягивает руки. Тем более если одновременно тащишь лишнюю пару лыж и палки.
– Но вы же не совсем заблудились?
– Нет, просто слегка сбились с пути, а главное, не хотели показать это девочкам, чтобы не напугать их.
– Неужели они действительно не могли идти на лыжах?
– Какое там, – они то и дело падали, набрали снега в ботинки и стучали зубами от холода. К тому же ветер стал просто ледяным и пошел такой густой снег, что в двух шагах ничего не было видно, а склон был крутой – не подняться. Надеюсь, Клеманс не сердится на нас за то, что мы их подвергли такому испытанию.
– Ну, ее сейчас заботит совсем другое – визит этого… бывшего. Я его увидела впервые, но, боже мой, какой мерзкий тип!
– Н-да… в его возвращении приятного мало.
– Ты думаешь, он опасен?
– Ну, если он был так опасен в прошлом, значит, будет вести себя так же и сейчас. Обещай мне, что начнешь запирать дверь, когда останешься в доме одна.
– Но его интересует только Клеманс, а не я. Он так нагло пожирал ее глазами, как будто она не человек, а вещь, и казалось, вот-вот набросится на нее. Но у Клеманс все-таки хватило храбрости выставить его вон, и он подчинился, даже не знаю почему. Скорее всего, потому что мы были вдвоем. Очень надеюсь, что ему не удастся застать ее где-нибудь одну.
– То, что она рассказывала о нем Люку, когда разводилась, многое говорит об этом типе. Бедный Люк, он просто с ума сходил при мысли, что Клеманс в одиночку борется с этой скотиной, и ускорил свой приезд в Гап, чтобы защитить ее. Но его появление привело Этьена в дикую ярость. Он и без того не допускал мысли, что жена хочет от него избавиться, а уж то, что она может оказаться в объятиях другого… Это какая-то патологическая ревность. Люку пришлось несколько раз вызывать жандармов, потому что Этьен целыми днями следил за парикмахерской, а стоило Клеманс выйти на улицу, как он шел за ней по пятам. Когда он наконец уехал из этого района, они с Люком на радостях устроили настоящий праздник!
– Он же отсутствовал несколько лет. Так почему же сейчас вдруг вернулся?
