– Гуро! – вытянула ручки гномиха. – Гу…
Она была самая маленькая, после Драника. И вот ее макушка скрылась. Торчала только вытянутая рука, но и ее сожрал безжалостный песок.
– Дри!!! Аша!!! Предательница! Помоги ей!
– Нет. Предательница не я.
Гурон только сейчас заметил, что Каи нет. Он даже не услышал ее. Пески поглотили ее молчаливой.
Последнее, что он увидел – золотая нимфа замахала крыльями и взмыла вверх. Выше и еще выше. Когда песок попал в глотку гному, он стал задыхаться.
Он умирал…
Молот мне в…
Камень зовет.
«Моя Дри…»
***
Я мудрое и великое существо. Ща, помедитирую, найду где-нибудь сил. Прорвусь и выебу этот Варгарон во все щели.
КАКОГО ХЕРА?!!
Так, хватит нецензурить. Без паники. Без паники.
Я еще жив. Вроде да. Прислушался к себе.
Могу думать.
«Ого, впечатляет»
«Ты дура?! Нашла время!»
Хм, странно. Я не вижу, не слышу, не чувствую самого себя, но зато могу думать. Без всякой наркомании и тому подобных прелестей.
Значит это и есть обычная вампирская тюрьма? Обычная…
Обычная…
Обычная…
Дыши. Хотя бы представь, что дышишь. Не паникуй. Если запаникуешь, то все будет потеряно.
Щас. Только соберусь с силами и выберусь…
Так, надо срочно сделать что-то ненормальное. Как-то развлечься.
Черт, заживо погребенный. Я…
– Приветствую, вамис.
Я бы вздрогнул, если бы понимал, как это делается. Поэтому просто представил, что обосрался.
– Кто здесь? – подумал я. Почему-то был уверен, что меня услышат.
– Меня зовут Геоцентин. Я отвечаю за вамисов в северном зиккурате рода Азариус. Мое дело – не дать тебе уснуть и сохранить рассудок для познания всех сладостных моментов вечного погребения.
Я сглотнул. Да, сглотнул. Так и представил. Я должен верить, что являюсь живым, а не эфемерным и воображаемым куском вечномудрого дерьма, летающего в космической прострации.
Страшно. Страшно. Страшно.
– Поясни, – выдавил я в мыслях единственное слово.
– Поясню. Ты бессмертен. Но теперь ты еще и вамис, лишенный привилегий называться высшим. Властью младшей прародительницы Азарианы, в ближайшие тысячи лет ты будешь слышать только мой голос. Ну или голоса тех, кто придет на смену меня. Запоминай каждое слово и будь внимателен. Потому что в ближайшие сотню лет мы с тобой больше не поговорим.
– Сотню? Бляха, да за что?
– Я не судья. Я палач. И мне не обязательно знать, за что. Ты готов слушать или мне замолчать?
– Говори.
«Паскуда». Подумал я, забыв, что и так думаю, а не говорю. «Палач» проигнорировал хамство.
– Раз в день ты будешь слышать колокол. Один удар. Это значит, что прошел день, неделя или месяц.
– Что? Какого черта?
В голосе прозвучала легкая насмешка:
– Скоро ты поймешь, почему так. Жди колокола и считай. Через сто лет мы поговорим еще раз. А потом еще через сто. А потом еще. И еще. И еще. Так что хорошо подумай, что ты хочешь обсудить. Я с превеликим наслаждением выслушаю и даже посочувствую.
Голова панически соображала:
– Как я могу выбраться отсюда? Есть условно-досрочное? За… за хорошее поведение?
– За хорошее поведение? Но ты ведь и так будешь хорошо себя вести. Лучше просто невозможно.
– Я могу… могу…
Я не буду унижаться. Злость в груди стала разрастаться.
– Я могу пообещать, что, когда выйду, не засуну тебя в жопу Пуку. И не спрашивай, кто это. Оставь в воображении.
«Заткнись, заткнись, заткнись!»
– Я это запомню, спасибо. В моем зиккурате покоятся древние вампиры, прожившие тысячи лет. Они могущественные. Если дать им свободу, то они потягаются с хранителями. Одним заклятьем они жгли города, проклинали цивилизации. Я с ними иногда веду беседу. Как думаешь, они мне грозили? И насколько ты страшнее их?
«Доволен? Испугал ежа жопой?»
– Я не понимаю, зачем так жестко? Я и через пару недель все прекрасно пойму. Зачем вечность?
– Не я устанавливаю правила.
«Правила?»
У меня словно язык откусился. Не представляю, что еще можно сказать или спросить. Может послать на…?
«Не смей!»
– Есть хоть какие-то шансы отсюда выбраться?
– Шансы? Что значит шансы? Сейчас мы все погибнем, и ты сможешь выбраться? Или Варгарон превратиться в вечную пыль? К тебе придет на помощь хранитель или иная могущественная сущность? Это и есть шанс? Да. Так ты сможешь… спастись. Но, насколько я знаю, за пять тысяч лет такого не случалось. Либо от меня что-то скрыли. Но это вряд ли.
Палач наигранно вздохнул:
– Легче всего смириться, правда. Чем быстрее ты это сделаешь, тем интереснее будут наши беседы. Знал бы ты, что вы мне рассказываете. Сам бы никогда не додумался. Ваше положение расширяет сознание, и через тысячу лет вы даже перестаете просить выпустить вас. Вы становитесь почти богами в своем маленьком темном и воображаемом мирке. Поэтому не все так плохо, как кажется. Да и я не дам тебе сойти с ума.
Пауза.
– Так, похоже наше время почти закончилось. Советую поторопиться. Что бы ты хотел еще услышать?
Твою мать. Твою муть! Нет! Нет! Бордул, спаси меня!
– Хорошо. Тогда вот что скажи… на ваших картинах я успел заметить одну женщину. Брюнетку. Кто она?
– На картинах? А, ты про прародительницу. Она основательница анклава Вампиров. Первая из нас и все мы происходим от нее.
Если бы у меня было сердце и я мог чувствовать, то оно бы запросилось наружу, выламывая грудную клетку.
– И… и как ее зовут?
– А почему ты интересуешься? Никто ее не видел много тысяч лет. Так что на аудиенцию не рассчитывай.
– Я видел ее.
Тишина.
Возможно, самую малость, но я почувствовал в собеседнике толику заинтересованности:
– Вроде еще и дня не прошло, а ты уже видишь прародителей всех вампиров? Я знаю, что ты неинициированный, поэтому не знаешь о ней. Как ее имя?
Я реши рискнуть:
– Похоже я тебя заинтересовал. Что взамен?
– Очень интересно. Решил поторговаться?
– Почему бы и нет. Хуже все равно не будет. Разве что перестанешь звонить в колокол и разговаривать со мной раз в сто лет. Как-нибудь переживу. А вот ты не узнаешь самое важное за все свои тысячи лет или сколько там тебе.
Скромный смешок:
– Не преувеличивай. Ну хорошо. Это немного интересно. Мы будем разговаривать раз в пятьдесят лет, а не в сто. Ну как? Выгоднее предложить не могу. Сам понимаешь. Правила. А нарушать их ради маленького любопытства я не собираюсь.
Похоже, большего я от него не добьюсь. Но так я могу заинтересовать его. И пусть эти пятьдесят лет ждет он, а не я. Пидр драный.
– Ее зовут…
– И как же? Даже в анклаве не все этого знают.
– Итерна.
Тишина. Я не мог понять сколько времени прошло. Минута? Десять? Час?
– Кто тебя обратил, вамис?
Голос казался слишком спокойным. Даже былая насмешка отдавала легкой фальшью.
Настало время мне играть:
– А ты как думаешь? Больше ты ничего от меня не услышишь. Расскажу через пятьдесят лет.
Тишина.
«Ты, блин, серьезно?»
«Заткнись, ему дохренилион лет. Нельзя показывать страха»
Я бы закрыл глаза, если бы вместо них у меня не было стальных шаров.
Я заставил себя сказать:
– До скорого…
Тик…
Так…
Тик…
Так…
Тик…
Так…
