• наднациональными (надгосударственными);
• закрытыми («тайными»);
• долгосрочными по типу и принципу деятельности, поскольку, помимо прочего, выражают целостные и долгосрочные интересы верхушки мирового капиталистического класса.
Именно такие закрытые структуры наднационального согласования и управления потребовались буржуазии на рубеже XVII–XVIII вв. Однако готовых структур у буржуазии не было, и она использовала уже существовавшие, наполнив их новым содержанием. Речь идет о масонских структурах, официальное развитие которых стартовало в 1717 г.
Одновременно с потребностью в наднациональном управлении и появлением первых его структур, возникла принципиальная возможность проектно-конструкторского подхода к исторической практике. И она тоже является имманентной чертой капитализма. Одним из главных метаисторических, организационных отличий капитализма от предшествующих ему систем является то, что с определенного момента развития его история приобретает все более проектируемый характер. Возможности проектировать и направлять ход истории, конструируя ее, зависят от нескольких факторов:
• наличия организации, которая может ставить и решать задачи подобного рода, т. е. обладающей геоисторическим целеполаганием, способностью к стратегическому планированию в мировом масштабе и волей действовать на этой основе;
• адекватного объекта манипуляции как средства решения задач проектно-конструкторской исторической деятельности;
• наличия финансовой базы, обеспечивающей доступ к власти и собственности и сохранение прочных позиций в обеих этих сферах;
• контроля над информационными потоками при значительной роли последних в жизни общества или, как минимум, его верхов;
• наличия структур рационального знания, анализирующих закономерности истории, массовые процессы и поведение социальных групп в качестве объектов, и средств реализации проектно-конструкторской деятельности.
Любым традиционным коллективом, укорененным в «малой традиции», имеющими общие нормы, ценности, предание, будь то община, клан, племя, каста и т. п. трудно манипулировать. Другое дело «одинокая толпа» (Д. Рисмэн) городов, особенно прединдустриальных и раннеиндустриальных, еще не превратившаяся в «трудящиеся классы» и только еще превращающаяся в «опасные классы», столь красочно описанные Эженом Сю; это адекватный объект для широкомасштабных исторических манипуляций. Появляется этот объект, это «вещество» – массы – именно в середине XVIII в., чтобы взорваться, а точнее, быть взорванным в «эпоху революций» (Э. Хобсбаум), в 1789–1848 гг.
Выход масс на авансцену истории предоставил огромные возможности широкомасштабным манипуляторам. Именно масса, т. е. такой атомизированно-агрегированный человеческий материал, который состоит из плохо связанных друг с другом индивидов, является адекватным объектом манипуляции. В середине XVIII в. удивительным образом одновременно возникли и адекватный объект манипуляции – массы («вещество»), и мощнейшая финансовая база (деньги – «энергия»), и новые информпотоки («информация»).
Управление массой (массами) людей требует финансов и контроля над информпотоками – и то, и другое требует организации. В середине XVIII в. начинается финансовый взрыв; если во второй половине XVII в. «высокие финансы» снимают урожай «длинного XVI века» (1453–1648 гг.), то в середине XVIII в. формируются основы современной финансовой системы. Разумеется, и в докапиталистическую эпоху, на заре капитализма в XV–XVI вв. банкиры могли оказывать существенное воздействие на ход событий, однако их масштаб не идет ни в какое сравнение с возможностями капиталистической эпохи, когда объектом воздействия стали уже не отдельные события или их цепочки, а ход истории. Взрыв в развитии банковского капитала, о котором идет речь и который сделал его всесильным, был обусловлен тремя факторами, стимулировавшими развитие «высоких финансов»: британско-французской борьбой за мировое господство, колониальной экспансией европейских держав и начавшейся промышленной революцией.
Наконец, последнее по счету, но не по значению – роль информации. В XVIII в. произошло еще одно изменение кардинального порядка – резко, качественно выросла роль определенным образом организованной («упакованной», структурированной, обобщенно-каталогизированной, декодированной и т. п.), подаваемой в качестве рациональной, научно обоснованной, принципиально новой и направленной информации и контроль над ней. Эти информпотоки обосновывали претензии новых социальных групп и их союзников из структур Старого Порядка на участие во власти и становились мощным психоисторическим оружием конспироструктур в переформатировании сознания элиты, социальной вербовке адептов, средством тщательно подготавливаемого перехвата власти с помощью массового движения, первым из которых впоследствии станет Французская революция 1789–1799 гг.
«Энциклопедия» продемонстрировала ту роль, какую играет в обществе претендующая на рациональную новизну и социально ориентированная, идейно заряженная и структурированная информация (информация специального и политического назначения), каково ее влияние на элиты, ставящее их под воздействие определенного информпотока и открывающее их таким образом влиянию внеположенным их интересам конспироструктур или даже превращающее во внешний круг последних. По сути «Энциклопедия» – это первый пример успешной психоисторической войны эпохи Модерна.
Таким образом, в середине – второй половине XVIII в. впервые в истории в невиданных доселе масштабе и форме произошло соединение вышедших на первый план по логике развития капитализма как системы «больших финансов» (денег, золота), информпотоков и больших масс атомизированного населения. Произошло это в соответствии с природой капитализма вообще и с логикой развития (смены) гегемоний в капиталистической системе.
Показательно, что формирование наднациональных структур управления произошло в период, когда пик гегемонии Голландии (1620–1651 гг.) ушел в прошлое, к концу подходил голландский цикл накопления и начали делать свои первые шаги британский цикл накопления и промышленная революция, которые стали основой британских побед в войнах с Францией (1756–1763; 1792–1815 гг.) и установления британской гегемонии (пик – 18151873 гг.). И хотя в XX в. британская гегемония закончилась, она сменилась американской, т. е. уже двести лет англосаксы являются гегемонами капсистемы, и их функционирование в качестве таковых тесно связано, во-первых, с наднациональными структурами управления – британскими по своему происхождению и, во-вторых, с еврейским капиталом, тесно связавшим, словно сшившим Великобританию и США и придавшим Англосфере дополнительные целостность и единство. История капитализма последних 200–250 лет – это par excellence история наднационального управления, структуры которого выражали интересы прежде всего Великобритании (а впоследствии США и Великобритании) и капитала с британской (впоследствии американской и британской) «пропиской».
4
Субъектом наднационального управления исходно был верхний сегмент правящего британского класса, включая корону. Структурными формами этого субъекта долгое время (до конца XIX в.) были почти исключительно регулярные масонские ложи. И почти с самого начала они были представлены двумя типами, в чём и заключались главный принцип и главная тайна наднационального управления, которое в середине XIX в. стало подлинно мировым. К первому типу относились островные ложи, ко второму – континентальные.
Островные ложи, существование которых хранилось в тайне от «неостровитян», – это форма организации тех лиц, которые играют важную роль в политической, социально-экономической и духовной жизни Великобритании. Идеология островных лож исходно носила патриотический, национально ориентированный характер, упирала на исконно английские традиции, следуя принципу «right or wrong – my country». При этом locus operandi островных лож – весь мир и прежде всего Европа, где действовал другой тип лож – континентальный, но направлявшийся с острова – т. е. из Великобритании.
Установка континентальных лож была диаметрально противоположной таковой островных – космополитизм, подрывавший государственность, традиции и религию (прежде всего католицизм) континентальных государств в интересах Великобритании; в одних случаях это была установка на «самоопределение наций», в других – «объединение наций» (например, Германии и Италии под контролем лож). «Из недр этих лож, покрывших с течением времени своими филиалами все государства мира, – писал когда-то барон де Ренн, – вышли так называемые либеральные учения», предназначенные сугубо на экспорт: континентальных «братьев» вели по пути, прямо противоположному тому, которым шли «островные»: «разрушая традиции в других землях, Англия бережет их у себя как зеницу око, ибо это ее главное духовное богатство, составленное как синтезиз многовекового опыта […] Осмеивая внешние формы традиционного быта других народов, Англия с умилением держится за свои формы, за свои обычаи и за свои церемонии, как факторы, отмежевывающие ее от остальных рас и народов, и в этом она следует по стопам другого народа, который благодаря таким же причинам, пронес сквозь тысячелетия свою национальность и сохранил ее жизненные силы до настоящих дней». При том, что оба типа лож были оргоружием, необходимо добавить, что континентальные ложи, в свою очередь, были оргоружием островных.
Первым по-настоящему крупным – общеевропейского масштаба и мировых последствий – опытом проектно-конструкторского действия была Французская революция 1789–1799 гг. Использовав реальные проблемы, накопившиеся во Франции за сто лет и оседлав массовые процессы, британский истеблишмент, континентальные ложи и швейцарские банкиры свалили монархию во Франции, навсегда устранили конкурента Великобритании и провели очень важный социальный эксперимент, результаты которого активно использовались более века. Разумеется, они использовали реальные проблемы и трудности Франции, которые в значительной степени сами же и создали (финансовым и информационным воздействием). Эти действия и стали решающими, поскольку в XVI, XVII и первой половине XVIII в. социально-экономическая ситуация во Франции была хуже (порой много хуже, чем в правление Людовика XVI), но революция тогда не случилась. Как заметил И. Тэн, при Людовиках XIV и XV еще больше голодали, но дальше усмирявшихся бунтов дело не шло. В 1789 г. к системному фактору добавился субъектный (не путать с субъективным). По сути, французская революция стала оргоружием наднациональных финансово-политических конспироструктур и Великобритании в их борьбе против Франции, французской монархии. Эти наднациональные силы и стали в Европе главными победителями наполеоновских войн, главными бенефикторами британского цикла накопления и британской гегемонии.
Французская революция открыла «эпоху революций» (1789–1848 гг.). «Эпоха революций» и «длинные пятидесятые» (1848–1867/73), когда по масонским лекалам и под надзором Великобритании создавались целые государства, стали периодом прихода масонов к власти и, как следствие, частичного огосударствления масонства, т. е. торжества наднациональных структур согласования и управления. Однако здесь возникли и проблемы. Приход в различных странах Европы в середине XIX в. в той или иной форме к власти верхушки классических лож оставил в политическом офсайде немалую часть членов этих лож. Кроме того, далеко не все участники революционного движения были довольны результатами Французской революции 1830 г. и в еще большей степени европейской революции 1848–1849 гг. В лице государства им теперь часто противостояли «властные масоны», и это создавало конфликтную ситуацию внутри масонства, в мире конспироструктур. Результат: недовольные стали создавать «дикие ложи», которые перехватили у занявших место монархии классических лож знамя «мировой революции» и вдобавок придали ему классовый характер – антибуржуазный и антигосударственный одновременно. Это весьма соответствовало и борьбе «опасных классов», постепенно превращавшихся в «трудящиеся классы», и зарождавшейся борьбе пролетариата. Не случайно те, кто двинулся в «дикие ложи» и просто в революционные конспироструктуры, стали называть себя «карбонариями», т. е. угольщиками.
В это же время начинают возникать наднациональные структуры с претензией на управление борьбой трудящихся в мировом масштабе – I Интернационал во главе с Марксом. Здесь не место анализировать связи I Интернационала с масонами, карбонариями, крупным финансовым капиталом и британской разведкой. Ограничусь указанием на то, что принцип наднационального управления стал работать не только по классовой «горизонтали», но и по «вертикали», пронизывая общество сверху вниз.
В последней трети XIX в. под воздействием финансистов, революционеров и спецслужб начинает стремительно оформляться двухконтурная система управления миром: государственные структуры, а также открытые, внешне представляющие собой достижение и воплощение «демократии и прогресса» политические формы (партии, парламенты) национального уровня становятся в значительной (порой весьма значительно) степени функцией закрытых структур мирового уровня. В этот период также становится ясно, что в усложняющейся политико-экономической обстановке (экономическая депрессия 1873–1896 гг.; упадок гегемонии Великобритании; раскол внутри масонства на британский и немецкий секторы; подъем США и Германии; начало борьбы Запада за русские ресурсы; обострение классовой борьбы и многое другое) масонство как форма наднационального управления перестает быть адекватным эпохе. Возникает потребность в принципиально новых формах, новых структурах, которые, во-первых, должны сплотить англосаксов (британцев и американцев) в борьбе против Германии и за русские ресурсы; во-вторых, стать подлинно мировыми – масонство несло на себе отпечаток европейской мир-системы XVII – первой половины XIX в.
Новыми структурами (субъектами) мирового управления стали общества, созданные С. Родсом, А. Милнером и другими в Великобритании. После окончания Первой мировой войны эта линия развития продолжилась взаимопроникновением наднациональных и государственных («национальных») структур, т. е. взаимопроникновением двух контуров при сохранении самого принципа двухконтурности. Западные государства все больше становились функцией структур мирового управления, основанного на финансах и неформальном, но весьма эффективном политическом контроле.
Аналогичный процесс формирования двухконтурной системы развивался с 1920-х годов в СССР, в зоне системного антикапитализма, но в направлении, противоположном западному: если на Западе государство превращалось в функцию «наднационалов», Фининтерна и т. п., то в СССР команда Сталина, свернув проект «мировая революция» и приступив к строительству Красной империи, начала превращать персонификатора мировой революции – III Интернационал (Коминтерн) в функцию государства СССР, по сути устраняя двухконтурность. Став залогом советских побед в 1930–1950-е годы, позднее это устранение, нескомпенсированное советской верхушкой, сыграло злую шутку и с соцлагерем, и с СССР, и с КПСС[1 - Послевоенное тридцатилетие, ставшее для Запада периодом небывалого расцвета, на какое-то время отложило необходимость создания новых форм и структур мирового управления. Однако уже к концу 1960-х годов появились серьезные признаки надвигающегося кризиса. Упреждающей реакцией верхушки мирового капиталистического класса стало создание структур мирового согласования и управления нового типа – Римского клуба (1968 г.) и Трехсторонней комиссии (1973 г.). А поскольку ударной силой, стоявшей за их созданием, была корпоратократия – молодая и хищная фракция мировой буржуазии, вышедшая на арену истории сразу же после окончания войны и являвшаяся уже не просто мировой, а глобальной по потенциалу и ориентации, то и структуры эти были уже структурами глобального управления. Их задачей было дать старт глобализации как оргоружию верхних сегментов капиталистического класса в борьбе с внешним (СССР) и внутренним (рабочий класс, большая часть средних слоев) классовым врагом. Разрушение СССР на какое-то время отодвинуло новую кризисную эпоху – отодвинуло благодаря ограблению Западом бывшего соцлагеря и возможностям международного разбоя, которому в отсутствие СССР некому было противостоять. Однако в конце 1990-х годов забрезжил новый кризис, и мы уже полтора десятилетия живем в условиях глобального кризиса, который помимо прочего, проявляется как кризис глобального управления.].
Подводя предварительный итог, можно выделить в истории наднационального управления эволюционные и революционные (кризисные) периоды. Первым периодом (эволюционным) был почти весь XVIII в. Затем наступила «эпоха революций» (1789–1848 гг.), ставшая эпохой кризиса наднационального управления XVIII в., кризиса его структур и поиска новых форм. Стабилизация 1850–1870-х годов лишь на время заморозила эту проблему, прорвавшись 75-летним кризисом 1870–1945 гг. и возникновением принципиально новых – мировых – форм наднационального управления. За этим последовала, как и в XIX в., тридцатилетняя стабилизация, сменившаяся кризисом (поначалу его «смягчили» лихие 1990-е – за счет ограбления бывшего соцлагеря). Кризис породил новые структуры наднационального управления – глобальные. Эти последние – диалектика – в такой же степени породили этот кризис, в какой были его порождением. Парадокс, но глобализация исходно развивается как кризис – кризис глобального управления. Нынешний кризис наднационального управления (глобальный), как и предыдущий – мировой – самым тесным образом связан с Россией, ее исторической судьбой, о чем необходимо сказать особо.
5
Противостояние России и Запада началось давно – с того момента, когда освободившаяся от Орды Русь заняла место рухнувшей Ромейской империи. С этого момента к противостоянию ортодоксии отколовшегося по политическим причинам от этой самой ортодоксии католицизма добавилось противостояние на геополитическом уровне. Уже в последней трети XVI в. на Западе появляются два плана установления контроля над Россией – католический (Габсбурги, Священная Римская империя) и протестантский (Англия). Оба эти плана (с модификациями) шли сквозь века и в конце XX в. приняли форму подходов Ротшильдов и Рокфеллеров к ослаблению/разрушению СССР.
В начале XIX в. сразу после окончания наполеоновских войн началось противостояние России с англосаксами; если в XIX – начале XX в. это была российско-британская борьба на геополитической основе, то почти вся вторая половина XX в. – это советско-американское противостояние, в котором на стороне США были не только их британские «кузены», но и Запад в целом. В XX в. к геополитическому аспекту противостояния с англосаксами добавился социосистемный: СССР выступал по отношению к Западу, к мировой капиталистической системе не просто как держава, а как системный антикапитализм и альтернативная мировая система.
Сквозь борьбу как британцев, так и американцев против России, т. е. сквозь всю борьбу англосаксов против русских с XIX в. и до наших дней проходят еще две «красные линии», теснейшим образом связанные с наднациональным/мировым/глобальным управлением. Первая «стартовала» в 1820-е годы, одновременно с началом британско-русской борьбы, вторая – с 1880-х.
Первая «красная линия» связана с проявившимся уже в 1820-е годы стремлением европейских банкиров, прежде всего Ротшильдов, создать нечто напоминающее мировое правительство, официализировав/институциализировав наднациональное управление. На пути этого устремления объективно оказалась Россия Александра I, а затем Николая I, что сделало Романовых врагами не только Великобритании, но и европейских банкиров во главе с Ротшильдами (впоследствии они будут финансировать и Крымскую войну, и революционное движение в России). Ситуация не изменилась после Октябрьской революции. Взяв курс на строительство «социализма в одной, отдельно взятой стране», т. е. Красной империи, команда Сталина объективно стала на пути превращения мирового управления в мировое правительство – Сталин трижды срывал планы глобалистов, причем как правых, так и левых, заслужив ненависть первых и вторых.
Борьба англосаксов и Запада в целом против России велась не только и даже не столько по государственной линии, сколько по линии закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления, государства нередко были лишь средством и фасадом этой борьбы. Можно даже сказать, что эволюция форм организации мирового управления в XX в. в значительной степени определялась логикой и задачами борьбы верхушки Запада, мирового капиталистического класса с Россией. В значительной степени этому способствовало все то, что было связано со второй «красной линией», стартовавшей в 1880-е годы и связанной со стремлением Запада поставить под контроль русские ресурсы.
К 1880-м годам основные ресурсные зоны мира уже были поставлены Западом под контроль в виде либо колоний, либо полуколоний. Капитал требовал новых ресурсных зон (а заодно рынков сбыта и источника дешевой рабочей силы), это требование усиливалось отрицательной экономической конъюнктурой – мировой депрессией 1873–1896 гг., ударившей, прежде всего, по Великобритании.
В 1884 г. в Берлине состоялась конференция, на которой было принято решение, что страны, обладающие природными ресурсами, но не способные их освоить, должны открыться «международному сообществу», т. е. Западу. А тех, кто этого сделать не захочет, откроют силой. Официально утверждалось, что речь идет об Африке, но это, конечно же, не соответствовало действительности: по поводу Африки в таком контексте никто таких решений принимать не стал бы – просто пришли бы и взяли силой, как это и было сделано в конце XIX в. по отношению к Африке, причем не только черной, но и белой – бурской. На самом деле Берлинская конференция посылала предупреждение – «черную метку» – России, проверяя на прочность ее молодого императора. У Александра III нервы оказались крепкими, да и его Россия была достаточно сильной, не чета империи его сына-неудачника, не была еще опутана долгами, а потому «черная метка» своей цели не достигла.
Бисмарк на Берлинской конференции 1884 г.
Цели и задачи 1884 г. решались посредством Первой мировой войны и Февральского переворота 1917 г., которые должны были выбить Россию из разряда великих держав (программа-минимум) или привести к ее расчленению с установлением уже не только экономического, но и политического контроля (программа-максимум).
В начале 1920-х годов интернационал-социалистическая фаза русской революции и Гражданская война создали ситуацию весьма близкую той, к которой стремились транснациональные олигархии; казалось, русские ресурсы вот-вот окажутся под западным контролем. Однако команда Сталина прихлопнула НЭП вместе с проектом «мировая революция» и всего лишь через десяток лет после высылки из СССР Троцкого создала мощный военно-промышленный комплекс и обеспечила промышленную автаркию от капиталистического мира (два из пяти мировых промышленных «узлов» того времени находились на территории СССР).
Попытка Запада (прежде всего Великобритании) поставить русские ресурсы под контроль с помощью Гитлера провалилась и, вопреки американским расчетам, СССР восстановился не за 20, а за 10 лет, уже в начале 1950-х годов став сверхдержавой. А в 1950–1980-е годы Западу было уже не до русских ресурсов – борьба шла с системным и геополитическим противником, однако в ходе и особенно после разрушения СССР вопрос о русских ресурсах оказался опять на повестке дня Запада, особенно с учетом важности нефти и газа для нынешней экономики. К русским ресурсам сегодня добавляется еще один «приз» – русское (северно-евразийское) пространство. Дело в том, что практически все специалисты сходятся во мнении: в условиях надвигающейся угрозы геоклиматической катастрофы (затухание Гольфстрима, планетарная перестройка, происходящая каждые 11,5–12,5 тыс. лет и попавшая на XX – начало XXII в. с активной фазой в 1990–2030-е годы) единственной стабильной и ресурсообеспеченной зоной будет Северная Евразия, т. е. Россия, особенно ее зауральская часть. Именно это делает установление контроля над Россией императивом для западных верхушек, представители которых не стесняясь говорят о том, что русские все равно не могут освоить Сибирь и Дальний Восток, а потому они должны уйти под контроль международного сообщества, т. е. транснациональных корпораций и структур глобального управления (повторение ситуации 1884 г.); что русских слишком много, и вообще их достаточно 15 или максимум 50 миллионов, поскольку для обслуживания «трубы» (это и есть по схеме Запада исторический удел русских) больше не надо. Ну а их «пятая колонна» в РФ активно подпевает хозяевам.
Парад англичан в Мурманске (Россия, ноябрь 1918 г.)
Разрушение СССР как формы исторической России должно было решить для Запада ряд проблем и настежь распахнуть «ворота» глобализации. То есть достичь одного из тех главных результатов, ради которых затевалась Первая мировая война, ради которых (ее) заговорщики и поджигатели работали в течение нескольких десятилетий. Именно в этой войне родился XX век. По сути же она стала началом Большой войны XX в., «горячая» мировая фаза которой длилась 31 год (1914–1945 гг.), а «холодная» глобальная – 45 лет (1944–1989 гг.). Понять «короткий XX век» (1914–1991 гг.) и два «водораздела» (1871–1929 г г. и 1971–? гг.), мировое и глобальное управление этой эпохи – это прежде всего понять механизм организации войны 1914–1918 гг., цели и мотивы ее организаторов-поджигателей. Именно целостная картина эпохи, стартовавшей Франко-прусской войной (1870–1871 гг.) и экономической депрессией (1873–1896 гг.) и окончившаяся разрушением СССР (1991 г.), а не отдельные контрвыпады на упреки в адрес СССР как стороны, якобы, несущей ответственность за Вторую мировую войну, представляется адекватным ответом психоисторическому противнику; не контратака, а контрнаступление по всей линии фронта.
Кузнецкий меткомбинат им. И. В. Сталина в конце 30-х годов
Как заметил Альберт Швейцер, в споре побеждает тот, кто подрывает основы взглядов и позиций оппонента. И, добавлю, предлагает более широкую, чем он, картину мира и причинно-следственных связей. Я уже не говорю о том, что от начала Первой мировой и предшествовавших ей десятилетий прямая линия прочерчивается через 1939–1945 гг. в наши дни, в «водораздельную», чем-то напоминающую и 1900-е и 1930-е годы одновременно предвоенно-военную эпоху, чреватую новым взрывом – ведь даже разрушением СССР в 1991 г. русский вопрос, проблема России не была решена Западом до конца; битва за русские ресурсы, а с учетом угрозы геоклиматической катастрофы и за русское пространство как резервную территорию еще впереди. Надо учить уроки Истории и использовать их науку против главного противника – «Ступай, отравленная сталь, по назначенью» («Гамлет» Шекспира в пастернаковском переводе). И если мы хотим (должны!) переиграть результаты Холодной войны как когда-то СССР переиграл итоги для России Первой мировой, то уроки истории нужно не только знать и учить, их нужно использовать как оргоружие в информационной, психоисторической войне.
6
C окончанием наполеоновских войн Россия стала противником № 1 Великобритании на континенте, и британцы начали готовиться к устранению этого конкурента. В 1820-е годы была запущена психоисторическая (информационная) программа «русофобия», которая должна была морально и идейно подготовить всех западноевропейцев к участию в британской борьбе против России, кульминацией которой в XIX в. стала Крымская война – первая общезападная война против России. Ее результатом стало уменьшение влияния России в Европе и некоторое укрепление позиций Франции Наполеона III, но при этом Россия сохранила статус одной из пяти великих европейских держав и продолжала противостоять Великобритании в Центральной Азии. Чтобы изменить эту ситуацию британцы озаботились созданием континентального противовеса России, который в то же время мог бы подсечь и Наполеона III, проявлявшего все большую самостоятельность. Таким противовесом должна была стать объединившаяся вокруг Пруссии Германия.
Суворов пожирает французскую армию
В 1870–1871 гг. Пруссия нанесла поражение Франции. Быстрая победа немцев уже тогда вызвала определенное удивление у современников – не настолько они были сильнее французов в военном отношении. Со временем ситуация прояснилась: поражение во многом стало результатом предательства. Последнее было обусловлено тем, что «братья» из масонских лож Великобритании, Франции и Германии договорились – и судьба Третьей империи была решена. Британцы могли торжествовать. И вот тут-то немцы преподнесли им крайне неприятный сюрприз, последствия которого в значительной степени определили ход европейской и мировой истории почти на восемь десятков лет.
Разделавшись с французами, немцы объединили свои (континентальные) масонские ложи, которые ранее в разрозненном виде находились в той или иной степени под контролем британских (островных) лож, в одну крупную сверхложу – «Geheime Deutschland» («Тайная Германия») и тем самым не только вышли из-под их контроля, но сделали заявку на самостоятельную игру в мировых процессах. Впервые (и, кстати, единственный раз в истории) англосаксонским наднациональным структурам мирового управления и согласования был брошен вызов на национальной основе. Мощь этого вызова подкреплялась национально-политической позицией немецкого правящего класса и растущей экономической мощностью Второго рейха, тогда как Великобритания в 1870-е годы пик своей политико-экономической гегемонии в мире уже прошла.
«Комическая карта Европы» (Фред Роуз, 1900 г.)
Британское общественное мнение, не ведавшее о масонской подоплеке Франко-прусской войны, победа немцев и так напугала до такой степени, что в 1871 г. увидел свет рассказ полковника Дж. Чесни «Битва под Доркингом». Сюжет прост: немцы высаживаются в Англии и начинают войну. Еще за 10–15 лет до этого такое британцу и в голову не могло прийти, но жизнь менялась.
Итак, Второй рейх создал двухконтурную систему власти в одной отдельно взятой стране – до этого двухконтурной структурой власти обладали только британцы. Хотя в «коварном Альбионе» угрозу осознали сразу, в 1870-е годы британцам было не до Германии: ситуация на Ближнем Востоке, Русско-турецкая война и Большая игра не позволяли им заняться решением германского вопроса. Германия тем временем наращивала мощь, формировался русско-германский союз, а экономическое положение Великобритании не улучшалось.
В 1880-е годы перед британской верхушкой остро встали два тесно связанных вопроса – германский и русский. Рост Германии, «германского духа» надо было во что бы то ни стало остановить, ну а русские ресурсы надо было поставить под контроль. И, конечно же, нельзя было допустить реализации ночного кошмара британцев – континентального русско-германского союза. Более того, британцы могли остановить немцев только с помощью России, использовав ее (а затем, по использовании, поставить на колени, как они это попытались сделать в 1917–1918 гг.). Как заметил замечательный русский геополитик Е. А. Едрихин-Вандам, решение британцами германского вопроса «возможно не единоборством Англии и Германии на Северном море, а общеевропейской войной при непременном участии России и при том условии, если последняя возложит на себя, по меньшей мере, три четверти всей тяжести войны на суше». Отметим важнейшую деталь: в конце XIX в. само существование Британской империи и ее верхушки во многом стало зависеть от разрушения Германии и России, но средством разрушения мог быть только конфликт между ними. Завязанный тугим узлом русско-германский вопрос стал центральным вопросом существования британской, а с определенного момента американской верхушки в их глобалистских устремлениях. Глобалистский и имперский принципы организации пространства несовместимы, особенно когда имперский принцип воплощается белой же, христианской, но не протестантско-католической, а православной и к тому же некапиталистической по сути цивилизацией – Россией.
Решение германского вопроса британцами упиралось в европейскую войну, которую надо было каким-то образом вызвать, и в необходимость создания союза с Россией. С учетом полувекового англо-русского противостояния даже договора 1887 г. по Афганистану, заключенного после Пандждехского инцидента (1885 г.), который едва не привел к войне, было маловато для фундамента нового союза. К тому же британцы стремились зажать немцев в клещи, а для этого нужна была Франция как союзник Великобритании и России. Но в том-то и дело, что у Франции на тот момент были натянутые отношения с Россией и еще более натянутые – с Великобританией. И британцы нашли сильный ход: прийти к союзу с Россией через союз с Францией, которая предварительно войдет в союз с Россией. Эту долгосрочную схему разбили на несколько ходов.
По-видимому, окончательное решение по разгрому Германии британцы приняли не позднее 1888 г. (экономические проблемы подпирали), и работа закипела; забегая вперед, отмечу, что именно в это время человек Ротшильдов Сесил Родс начал создавать закрытую организацию управления нового типа. Сначала нужно было поработать над франко-русским союзом. Убеждать французов двинуться в сторону России пришлось папе Римскому. Он едва ли с охотой взялся за это дело, но на тот момент Ватикан изрядно задолжал Ротшильдам, пришлось отрабатывать. Франко-русскому сближению способствовало и послебисмарковское ухудшение германо-русских отношений – отчасти объективное, отчасти являющееся результатом действий в России британской агентуры влияния, тесно связанной с британскими банкирами.
В 1892–1893 гг. результат – франко-русский союз – был налицо. Ну а положение Великобритании на мировой арене осложнилось настолько, что Родс заговорил о необходимости создания единого англо-американского истеблишмента и занялся созданием принципиально новых закрытых наднациональных структур мирового согласования и управления, более адекватных новой эпохе, чем масонство, с одной стороны, и немецкая сверхложа и иные закрытые структуры – с другой. Одной из таких новых структур стало общество под неброским названием «Мы» («We»), или «Группа» («The group» – существует до сих пор); за ним последовали другие, например, общество Милнера («Круглый стол»), выросшее из «Группы» и ставшее в определенный момент ее ядром. Новые структуры активно включились в дело спасения Великобритании путем уничтожения Германии с ее двумя контурами власти (кстати, немцы тоже не дремали, создавая неоорденские структуры и корпорации нового типа) и разрушения России.
Следующим шагом долгосрочной стратегии Великобритании было подтолкнуть Францию к союзу с Альбионом. Для этого необходимо было наглядно продемонстрировать французам, что русские не так сильны и не стоит так уж слишком рассчитывать на них в противостоянии с Германией. А для этого, в свою очередь, нужно было реально ослабить Россию, но только не в европейской зоне – там она еще пригодится, а, так сказать, «на дальних берегах». Например, на Дальнем Востоке. Эта задача была решена с помощью Японско-русской войны (1904–1905 гг.), которой предшествовало заключение англо-японского договора (1902 г.), сыгравшего значительную роль в определении исхода Японско-русской войны, в которой британцы активнейшим образом помогали японцам. Аналогичным образом «играли» и американцы, действуя против России. Показательно, что любимой мишенью для стрельбы в тире президента Т. Рузвельта, с которого в политике США начинается поворот к новым отношениям с Великобританией, был портрет русского императора Николая II.
Британцы добились своей цели: после Японско-русской войны напуганные французы пошли на союз с Великобританией. Россию британская агентура влияния, сорвавшая русско-германское сближение после Бьерка, подталкивала тоже к союзу с британцами, который после войны с Японией и при наличии русско-французского и франко-английского союзов внешне казался логичным. В 1907 г. русско-английским союзом было оформлено то, что вошло в историю под названием «Entente» – «Антанта», или «Сердечное согласие». До сердечности там было очень далеко, тем более, что Великобритания, по сути, не брала на себя никаких обязательств, оставляя Францию и Россию один на один с Германией, и это был бесспорный успех британской дипломатии, а точнее, тех сил, которые из-за кулисы направляли ее развитие, готовя крупномасштабную войну, новую пересдачу карт Истории. И вот об этих силах имеет смысл сказать чуть подробнее и взглянуть на то, о чем сказано выше, с другой стороны и под другим углом зрения, а после мы вернемся в 1907–1908 гг.
7
Подъем Второго рейха, экономические проблемы поздневикторианской Великобритании, связанные с экономической рецессией 1873–1896 гг., экономический рывок США – все это создало в последней четверти XIX в. ситуацию, резко контрастировавшую с предшествовавшей эпохой, причем не только с той, что началась победой масонской революции во Франции и окончилась ликвидацией «братьями» Великобритании, Пруссии и Франции Второй империи во Франции (1789–1871 гг.), но эпохой господства масонства в качестве главной оргформы конспироструктур и важнейшего субъекта наднационального управления (1717–1871 гг.). В 1870–1880-е годы стало ясно, что масонство в качестве доминирующей оргформы закрытых наднациональных форм согласования и управления не срабатывает, не адекватно современному миру. Тем более, что оно раскололось на два противоборствующих лагеря, один из которых – немецкий – был, во-первых, национально ориентированным и нелиберальным, что явно нарушало либерально-космополитические принципы масонства; во-вторых, явно противостоял Великобритании и ее ложам, как островным, так и континентальным. Перед британским правящим классом, который в течение почти двух столетий так или иначе контролировал все или почти все масонские ложи Европы, остро встала задача создания принципиально новой формы организации закрытых наднациональных структур согласования и управления, подкрепленных британской мощью. А вот с этим-то как раз были проблемы: для тех задач, решением которых должна была заниматься новая закрытая («тайная») структура (или структуры) одной британской мощи было недостаточно, и альбионские «конструкторы» с необходимостью развернулись в ту единственную сторону, в которую они могли развернуться – в сторону США. Выход они увидели в укреплении англо-американского (англосаксонского) единства – финансово-экономического и политического, вплоть до формирования англо-американского истеблишмента, разумеется, главным образом тайного. Только такой субъект мог решить «пятиугольную» («пентаграммную») задачу:
• поставить под контроль финансы США, создав таким образом единую англосаксонскую финансовую систему;
• сокрушить Германию (и другие европейские и евразийские империи);
• присвоить русские ресурсы, ослабив, а еще лучше полностью разрушив Россию;
• развязать евразийскую, а еще лучше мировую войну и таким образом устранить конкурентов;
• установить мировое господство англосаксов как особой (высшей) расы под эгидой созданного ими же мирового (наднационального) правительства.
Инициатором создания нового субъекта мировой игры, субъекта не просто наднационального европейского, а уже мирового управления выступил Сесил Родс, за которым стояли Ротшильды.
Сесил Джон Родс (5 июля 1853–26 марта 1902)
«В зимний день в феврале 1891 г. три человека вели откровенную беседу в Лондоне. Последствия этого разговора имели значение огромнейшей важности для Британской империи и мира в целом». Так начинается интереснейшее исследование «Англо-американский истеблишмент» блестящего историка Кэрола Куигли. Три человека, о которых идет речь, – три убежденных британских империалиста: Сесил Родс, журналист и разведчик Уильям Стэд (Стид) и Реджиналд Бэлиол Бретт (впоследствии – лорд Эшер, доверенное лицо сначала королевы Виктории, а затем Эдуарда VII и Георга V). Тройка собралась для обсуждения вопроса о создании тайной организации, которая должна взять на себя реальное руководство внешней (а во многом и внутренней) политикой Великобритании, укрепить Британскую империю в новых условиях (немецкий вызов), подключив к процессу укрепления США и создав нечто вроде единого англо-американского истеблишмента, господствующего над миром. Имелось в виду одновременно господство «англосаксонской расы» (доктрина расизма была детально разработана во второй половине XIX – начале XX в. именно в Великобритании, а не в Германии, позднее реализовавшей британские наработки на практике) и господство британского правящего класса с его социально-политическими и идейно-интеллектуальными традициями.
Идея тайной англо-американской организации была сформулирована Родсом еще в 1877 г. в его первом завещании (завещаний было семь, поскольку ультраколонизатор был довольно хлипкого здоровья), и конспироструктура упоминается в пяти из них. Родс формулировал цель организации так: «Распространение британского правления в мире, совершенствование системы эмиграции из Соединённого Королевства и колонизации британскими подданными всех земель, где средства к существованию можно приобрести энергией, трудом и предприимчивостью… в конечном счёте возврат Соединённых Штатов Америки как составной части Британской империи, консолидация всей империи, введение системы колониального представительства в имперском парламенте, что может способствовать сплочению разъединённых членов империи, и, наконец, основание такой великой державы, которая сделает войны невозможными и будет содействовать лучшим интересам человечества».
