– А, это вы, Лассельс? За газетой спрятались, я вас сразу не заметил. Как поживаете?
Тем временем мистер Норрелл смотрел на мистера Дролайта.
– Умерла, говорите? – изумленно промолвил он. – Та самая барышня, которую я видел? Невозможно поверить. Все так неожиданно.
– Вот уж ничуть, – заметил Дролайт. – Вряд ли что-то могло быть более закономерным.
– А как же свадьба? – воскликнул мистер Норрелл. – Все необходимые приготовления! Мать и жених наверняка не знали, насколько она больна!
– Уверяю вас, – парировал Дролайт, – знали. Знали все. Да что там! Зимой они были на Лимингтонских водах, и некий Драммонд, видевший ее на рождественском балу, заключил с лордом Карлайлом пари на пятьдесят фунтов, что она не доживет до конца месяца.
Мистер Лассельс раздраженно прищелкнул языком и отложил газету.
– Нет-нет, – сказал он, – то была не мисс Уинтертаун. Вы о мисс Хукхем-Никс, которую брат обещал застрелить, если она опозорит их семью, что, как все ожидали, рано или поздно случится. Только это было в Уортинге, и спорил он не с лордом Карлайлом, а с герцогом Эксмурским.
Дролайт задумался.
– Наверное, вы правы, – проговорил он наконец. – Впрочем, это не имеет никакого значения. Все знали, что мисс Уинтертаун больна. Кроме, разумеется, ее матери. Та считала свою дочь Совершенством – а разве Совершенство может болеть? Совершенство существует лишь для того, чтобы им восхищались; Совершенство должно составить блестящую партию. Старуха не допускала и мысли, что ее Совершенство болеет, – не желала и слова об этом слышать. Сколько бы мисс Уинтертаун ни кашляла, ни падала в обмороки, ни опускалась без сил на диван, к ней ни разу не вызвали врача.
– Сэр Уолтер бы позаботился о ней лучше, – сказал Лассельс, встряхивая газету, чтобы вернуться к прерванному чтению. – Насчет его политических взглядов можно поспорить, но человек он разумный. Жаль, что она не дотянула до четверга.
– Ах, мистер Норрелл! – воскликнул Дролайт, поворачиваясь к другу. – Вы так побледнели! Понимаю, вам больно видеть, как пресеклась юная и невинная жизнь. Ваши благородные чувства делают вам честь, и я целиком их разделяю; самая мысль, что несчастная барышня увяла до срока, подобно прелестному цветку, раздавленному беспечным прохожим, терзает мое сердце, как острый нож. С другой стороны, она сильно болела и должна была умереть раньше или позже; к тому же, по вашим собственным словам, она была с вами не слишком любезна. Знаю, сейчас не модно так говорить, но я по-прежнему считаю, что молодые должны с почтением относиться к возрасту и учености. Дерзость и заносчивость глубоко мне ненавистны.
Однако мистер Норрелл как будто не слышал слов утешения, которыми тщился поддержать его собеседник. Заговорил он нескоро и с тяжелым вздохом, как будто обращался к самому себе:
– Я не думал, что магию здесь ставят настолько низко. – Он помолчал и пробормотал тихо: – Очень опасно воскрешать мертвых. Уже триста лет никто такого не делал. Я не посмею!
Все это было чрезвычайно необычно; мистер Дролайт и мистер Лассельс в изумлении обернулись к своему другу.
– Разумеется, сэр, – сказал мистер Дролайт. – Никто от вас этого и не ждет.
– Конечно, я знаю нужные заклинания, – продолжал мистер Норрелл, словно не слышал ответа, – однако это тот самый род магии, от которого я отказался! Все слишком сильно зависит… Зависит от… То есть, я хочу сказать, результат абсолютно непредсказуем. Волшебник совершенно бессилен на него повлиять. Нет! Не буду и пытаться. Даже думать об этом не стану.
Наступила короткая тишина. Однако, несмотря на свою решимость не думать об опасной магии, мистер Норрелл по-прежнему ерзал на стуле, барабанил пальцами по столу, часто дышал и проявлял другие признаки сильного душевного волнения.
– Мой дорогой мистер Норрелл, – медленно проговорил Дролайт, – кажется, я начинаю вас понимать. И признаюсь, что нахожу вашу мысль превосходной! Вы хотите совершить великое волшебство, дабы засвидетельствовать свои необычайные возможности! О сэр! Если вам это удастся, все уинтертауны и поулы Англии будут искать знакомства с удивительным мистером Норреллом!
– А если не удастся, – сухо заметил мистер Лассельс, – все в Англии захлопнут дверь перед бесславным мистером Норреллом.
– Мой дорогой Лассельс, – вскричал Дролайт, – что за чушь вы несете! Легче легкого объяснить неудачу – они случаются со всеми на каждом шагу.
Мистер Лассельс сказал, что не понимает, о чем речь. Они заспорили, но тут с губ мистера Норрелла сорвался страдальческий возглас:
– О боже! Что делать? Что делать? Все эти месяцы я трудился, чтобы сделать мою профессию приемлемой в глазах людей, и все равно меня презирают! Мистер Лассельс, вы знаете свет. Скажите…
– Увы, сэр, – поспешно перебил его мистер Лассельс. – Я взял за правило никому ничего не советовать.
И он вновь вернулся к газете.
– Мой дорогой мистер Норрелл! – сказал Дролайт (не дожидаясь, когда поинтересуются его мнением). – Такой случай может не повториться… – (Сильный довод, исторгший у мистера Норрелла глубокий вздох.) —…и я бы не простил себе, если бы позволил вам его упустить. Одним махом вы возвращаете нам очаровательную особу, о чьей смерти никто не может думать без слез, спасаете от нужды достойного джентльмена и обеспечиваете будущность английской магии! Как только вы докажете полезность ваших умений, кто посмеет отказать волшебникам в должном почете и уважении? Волшебников будут почитать наравне с адмиралами, гораздо больше, чем генералов; возможно, так же, как архиепископов и канцлеров! Не удивлюсь, если его величество немедленно введет для них табель о рангах: камер-маги, обер-маги, действительные титулярные маги. А вы, мистер Норрелл, займете вершину иерархии как архимаг! И все это одним махом! Одним махом!
Дролайт был, очевидно, доволен своей речью. Лассельс раздраженно шелестел газетой; ему явно было что возразить, но он сам отрезал себе путь, когда сказал, что никому не дает советов.
– Едва ли возможно найти более опасный вид магии! – испуганно прошептал мистер Норрелл. – Она опасна как для самого волшебника, так и для объекта.
– Но, сэр, – разумно отвечал Дролайт, – вам лучше судить касательно опасности для себя, а что до объекта, как вы выражаетесь, юная дама уже мертва. Разве может ей стать хуже?
Дролайт подождал ответа на свой вопрос, однако мистер Норрелл не отвечал.
– Я велю подать карету, – объявил Дролайт, берясь за звонок, – и немедленно поеду на Брунсвик-Сквер. Не тревожьтесь, мистер Норрелл, я убежден, что наше предложение будет принято с большим жаром. Ждите меня через час!
Дролайт выбежал из комнаты. С четверть часа мистер Норрелл сидел, уставившись в одну точку, и хотя Лассельс не верил в колдовство, которое намеревался совершить мистер Норрелл (а следовательно, и в грозящую ему опасность), он все же порадовался, что не видит картин, проплывающих перед глазами мистера Норрелла.
Затем мистер Норрелл очнулся от забытья, взял пять или шесть книг и принялся их торопливо листать, желая, по-видимому, найти страницы, на которых приведены советы для волшебников, желающих пробудить юных покойниц. Это заняло еще примерно три четверти часа. Наконец за дверью послышались шум и ликующий голос мистера Дролайта:
– …величайшее одолжение! Премного вам обязаны… – Мистер Дролайт, пританцовывая, ворвался в библиотеку. – Все отлично, сэр! Сэр Уолтер вначале отреагировал немного сдержанно, но все уладилось! Он попросил передать, что благодарен вам за участие, но не видит смысла в этой затее. Я ответил, что если он боится огласки, то пусть не беспокоится, ибо мы не желаем ставить его в неловкое положение; мистер Норрелл стремится лишь ему услужить, а мы с Лассельсом будем немы как могила. Он ответил, что ему безразлично чужое мнение, – над министрами всегда смеются, – однако он хотел бы, чтобы мисс Уинтертаун оставили в покое, ибо считает, что так приличнее в ее нынешнем положении. «Дорогой сэр Уолтер! – вскричал я. – Да как вы можете так говорить? Не хотите же вы сказать, что юная и богатая дама добровольно покинула бы наш мир накануне свадьбы с вами? О сэр Уолтер! – продолжал я. – Даже если вы не верите в магию мистера Норрелла, что за беда, если он хотя бы попытается вернуть к жизни вашу невесту?» Старая леди тут же оценила справедливость этих слов и присовокупила свои доводы к моим. Она рассказала мне о волшебнике, которого знала в детстве, даровитейшем человеке и близком друге их семьи, много лет поддерживавшем жизнь в ее умирающей сестре. Уверяю вас, мистер Норрелл, невозможно выразить благодарность, которую испытывает к вам миссис Уинтертаун. Она просила, чтобы вы приехали немедленно, да и сэр Уолтер сказал, что не видит причины откладывать ваш визит. Поэтому я велел Дэйви ждать у дверей и никуда не отлучаться. О мистер Норрелл, это будет ночь всеобщего примирения! Всякое непонимание, основанное на двух-трех некстати оброненных словах, развеется как дым! Все будет как в шекспировской пьесе!
Мистера Норрелла облачили в плащ и усадили в карету; по изумлению, отразившемуся на его лице, когда дверцы отворились и мистер Дролайт запрыгнул с одной стороны, а мистер Лассельс – с другой, можно предположить, что решимость этих двух джентльменов сопровождать его на Брунсвик-Сквер стала для мистера Норрелла полной неожиданностью.
Лассельс уселся в карету, фыркая от смеха и говоря, что в жизни не видел ничего более комичного; они похожи на глупцов из старых итальянских или французских сказок, которые в подойниках отправились добывать отражение луны со дна пруда. Замечание это, вероятно, обидело бы мистера Норрелла, будь тот в настроении слушать.
На крыльце дома миссис Уинтертаун собралась небольшая толпа. Двое выбежали к карете, и в свете фонаря над лестницей можно было различить с десяток слуг, собравшихся взглянуть на волшебника, который вернет к жизни их молодую хозяйку. Зная человеческую природу, естественно предположить, что кем-то из них двигало исключительно любопытство. Однако у многих лица были бледные и заплаканные – я полагаю, что их выгнали на темную морозную улицу более благородные чувства.
Один из слуг взял свечу и пошел перед мистером Норреллом и его друзьями, освещая путь, ибо в доме было темно и холодно. На лестнице они услышали голос миссис Уинтертаун, которая звала сверху:
– Роберт! Роберт! Это мистер Норрелл? О, слава богу, сэр!
Внезапно она появилась в дверном проеме.
– Я боялась, что вы никогда не приедете!
К ужасу мистера Норрелла, она взяла его руки в свои и, сжимая их, молила его применить самые действенные чары, чтобы вернуть мисс Уинтертаун к жизни. Пусть он не думает о деньгах и называет любую сумму! Лишь бы он сказал, что вернет к жизни ее дорогое дитя! Пусть он немедля это пообещает!
Мистер Норрелл прочистил горло и наверняка пустился бы в пространное и скучное рассуждение о философии современной магии, однако Дролайт проскочил вперед и, схватив миссис Уинтертаун за руки, спас обоих.
– Умоляю, сударыня, – воскликнул он, – успокойтесь! Мистер Норрелл приехал, и мы сделаем все, что в его силах. Он просит вас более не упоминать о деньгах. Все, что он совершит сегодня, будет сделано во имя дружбы… – Здесь мистер Дролайт приподнялся на цыпочки и, вытянув шею, взглянул через плечо миссис Уинтертаун туда, где стоял сэр Уолтер Поул.
Сэр Уолтер только что поднялся с кресла и стоял в некотором отдалении, разглядывая новоприбывших. В свете свечей видны были его бледность, ввалившиеся глаза и заострившиеся черты. Обычная вежливость требовала, чтобы он подошел и заговорил с гостями, однако сэр Уолтер не трогался с места.
Мистер Норрелл замешкался в дверях; он явно не хотел идти дальше, пока не побеседует с сэром Уолтером.
– Но мне надо поговорить с сэром Уолтером! Всего несколько слов сэру Уолтеру! Я сделаю все, что в моих силах, сэр Уолтер! – кричал он. – Поскольку молодая особа… гм… не так давно покинула наш мир, могу сказать, что ситуация обнадеживающая. Да, думаю, можно сказать, что ситуация внушает надежды. Теперь я пойду, сэр Уолтер, и сделаю все, что в моих силах. Надеюсь, в скором времени я смогу сообщить вам добрую весть!
Все те заверения, о которых молила – и которых не получила – миссис Уинтертаун, мистер Норрелл рвался изложить сэру Уолтеру, явно не желавшему их слушать. Из безопасного далека сэр Уолтер безучастно кивнул, а когда мистер Норрелл все равно не ушел, выкрикнул хрипло: «Спасибо! Спасибо!» Губы его странным образом искривились. Возможно, это должно было изображать улыбку.
– Я бы всем сердцем желал, сэр Уолтер, – воскликнул мистер Норрелл, – пригласить вас с собой и показать все, что я буду делать, однако особая природа этого конкретного волшебства требует полного одиночества. Надеюсь, у меня еще будет случай продемонстрировать вам свою магию.
Сэр Уолтер отвесил легкий поклон и отвернулся.
Миссис Уинтертаун в этот момент говорила со своим слугой Робертом, и Дролайт, воспользовавшись тем, что никто не обращает на них внимания, подбежал к мистеру Норреллу и лихорадочно зашептал ему в ухо:
– Нет-нет, сэр! Не отсылайте их! Я советую собрать у кровати как можно больше народа. Это, я уверяю вас, лучшая гарантия того, что ваши сегодняшние свершения утром станут известны всему городу. И не бойтесь небольшой суматохи, чтобы привлечь внимание слуг, – ваши лучшие заклинания, пожалуйста! Ах, какой же я тупица! Надо было прихватить опия, чтобы бросить в камин! У вас ведь, наверное, с собой нет?
Мистер Норрелл не ответил и только попросил, чтобы его без промедления провели к мисс Уинтертаун.
Хотя волшебник ясно дал понять, что хочет подняться к ней один, мистер Дролайт и мистер Лассельс не могли бросить дорогого друга перед лицом такого испытания, и Роберту пришлось проводить на второй этаж всех троих.
8. Джентльмен с волосами, как пух на отцветшем чертополохе
Октябрь 1807 года
В комнате никого не было.
То есть не совсем так. На кровати лежала мисс Уинтертаун, однако сложно сказать с точки зрения философии, была она «кто-то» или «никто».
Ее обрядили в белое платье, надели на шею серебряную цепочку, прекрасные волосы расчесали и уложили, а в уши вставили серьги с гранатами и жемчугами. Впрочем, крайне маловероятно, чтобы мисс Уинтертаун сейчас это заботило. Слуги зажгли свечи, в камине развели жаркий огонь, а комнату убрали розами, источающими сладостное благоухание, но мисс Уинтертаун с тем же спокойствием лежала бы сейчас в самой вонючей лондонской каморке.
– Говорите, она была вполне ничего? – спросил мистер Лассельс.
– Вы ее не видели?! – изумился Дролайт. – О да, она была небесное создание. Совершенно божественна. Ангел красоты.
– Вот как? А сейчас такая дурнушка! Я посоветую знакомым красивым барышням не умирать. – Мистер Лассельс наклонился чуть ближе. – Ей закрыли глаза.
– Ее глаза являли собой само совершенство, – сказал Дролайт, – ясные, серые, с длинными темными ресницами. Жаль, что вы ее не видели, – она была как раз в вашем вкусе. – Он повернулся к мистеру Норреллу. – Ну, сэр, готовы приступить?
Мистер Норрелл сидел в кресле возле камина. Решимость, с которой он вошел в дом, улетучилась; он сидел, опустив голову, и вздыхал; взгляд его был прикован к ковру. Мистер Лассельс и мистер Дролайт смотрели на него с интересом, свойственным их натуре, то есть мистер Дролайт – в радостном предвкушении, мистер Лассельс – с ироничным скепсисом. Мистер Дролайт почтительно отступил от кровати на несколько шагов, дабы мистер Норрелл мог без помех к ней подойти, а мистер Лассельс прислонился к стене и сложил руки на груди (поза, которую он часто принимал в театре).
Мистер Норрелл вновь тяжело вздохнул:
– Мистер Дролайт, я уже сказал, что этот конкретный вид магии требует полнейшего одиночества, а посему должен просить, чтобы вы подождали меня внизу.
– Ах, сэр! – возразил Дролайт. – Разумеется, такие близкие друзья, как Лассельс и я, не могут быть вам помехой! Мы будем тихи как мыши! Через две минуты вы позабудете, что мы здесь. И должен сказать, что считаю наше присутствие абсолютно необходимым! Кто завтра утром поведает миру о ваших свершениях, если не мистер Лассельс и я? Кто опишет несказанное величие мига, когда ваше волшебство воскресит молодую особу из мертвых? Или нестерпимую горечь вашего поражения? Сами знаете, сэр, вы не сумеете сделать это и вполовину так хорошо, как мы.
– Возможно, – отвечал мистер Норрелл. – Однако то, что вы предлагаете, абсолютно невозможно. Я не стану начинать, не могу начать, пока вы не покинете комнату.
Бедный Дролайт! Он не мог заставить волшебника приступить к колдовству против его воли, но ждать чуда столь долго и не увидеть – это ли не худшее из наказаний! Казалось, он не снесет удара. Даже мистер Лассельс был немного разочарован – он рассчитывал увидеть что-нибудь комичное.
Когда они ушли, мистер Норрелл устало поднялся со стула и взял книгу, которую привез с собой. Он открыл ее на странице, заложенной письмом, пристроил на туалетном столике, чтобы при необходимости свериться с текстом, и начал наизусть читать заклинание.
Оно подействовало почти мгновенно: что-то зеленое появилось там, где ничего зеленого не было, и в комнате повеяло свежим ароматом полей и рощ. Мистер Норрелл умолк.
Кто-то стоял посреди комнаты: высокий, очень красивый джентльмен с бледной кожей и волосами прозрачными, как пух на отцветшем чертополохе. Под темными бровями вразлет блестели холодные синие глаза. Одет он был в точности как мистер Норрелл, только сюртук на нем был зеленый-презеленый, цвета весенней листвы.
– O Lar! – начал мистер Норрелл дрожащим голосом. – O Lar! Magnum opus est mihi tuo auxilio. Haec virgo mortua est et familia eius eam vitae redire vult[19 - О дух! Я очень нуждаюсь в твоей помощи. Дева сия умерла, и семья желает возвратить ее к жизни (лат.).].
Мистер Норрелл указал на тело.
При виде мисс Уинтертаун джентльмен с волосами как пух чрезвычайно взволновался. Он раскинул руки в жесте приятного изумления и быстро-быстро заговорил на латыни. Мистер Норрелл, который привык видеть латынь в рукописях или книгах, обнаружил, что не понимает ее в столь беглой речи, хотя ему удалось узнать несколько слов, например «formosa» и «venusta», описывающих женскую красоту.
Мистер Норрелл подождал, когда джентльмен умерит свои восторги, и указал тому на зеркало над камином. В нем появилось изображение мисс Уинтертаун, бредущей по узкой каменистой тропе средь бесприютных гор.
– Ecce mortua inter terram et caelum! – объявил мистер Норрелл. – Scito igitur, O Lar, me ad hanc magnam operam te elegisse quia…[20 - Вот умершая между небом и землей! Знай же, о дух, что я избрал тебя для этого великого дела, ибо… (лат.)]
– Да, да! – вскричал джентльмен, внезапно переходя на английский. – Ты призвал меня, потому что мне нет равных. Потому что я был слугой и близким другом Томаса Годблесса, Ральфа Стокси, Мартина Пейла и Короля-ворона. Потому что я доблестен, учтив, щедр и прекрасен, как ясный день! Это все понятно! Безумием было бы вызвать кого-либо другого! Мы оба знаем, кто я. Вопрос в другом: кто ты?
– Я? – потрясенно переспросил мистер Норрелл. – Я – лучший из ныне живущих волшебников!
Джентльмен выгнул одну идеальную бровь, выражая крайнее изумление. Он обошел мистера Норрелла, разглядывая его со всех сторон. Затем самым бесцеремонным образом он сорвал с мистера Норрелла парик и заглянул под него, как если бы мистер Норрелл был котелком на плите, а джентльмен желал узнать, что сегодня на обед.
– Я… я – человек, которому предначертано возродить английскую магию! – выговорил мистер Норрелл, выхватывая парик и нахлобучивая себе на голову.
– Очевидно, так оно и есть, – сказал джентльмен, – иначе бы меня здесь не было! Ты же не думаешь, что я стал бы тратить время на грошового подзаборного чародея? Однако кто ты? Вот что я желаю знать. Какой магией ты владеешь? Кто был твоим наставником? Какие волшебные земли ты посетил? Каких врагов поверг? Кто твои союзники?
Мистер Норрелл опешил от такого количества вопросов. Он долго мялся, прежде чем ответить на тот единственный, по которому мог хоть что-то сказать.
– У меня не было наставника. Я учился сам.
– Как?
– По книгам.
– По книгам! – (Тоном крайнего презрения.)
– Да, конечно. Сейчас в книгах много магии. Разумеется, значительная часть – полнейшая ерунда. Мне ли не знать, сколько чепухи печатают в книгах. Однако много и полезного; удивительно, как, поучившись немного, начинаешь видеть…
Мистер Норрелл чуть воодушевился, но джентльмен с волосами как пух явно предпочитал слушать самого себя.
– Так я первый из моего племени, кого ты видишь?
– О да!
Ответ, по-видимому, угодил джентльмену с волосами как пух, и тот улыбнулся:
– Итак! Что я получу в награду, если соглашусь вернуть к жизни эту молодую особу?
Мистер Норрелл прочистил горло.
– Нельзя ли уточнить?.. – севшим голосом проговорил он.
