– Начни все заново, – посоветовала коллега с материнскими нотками в голосе. – В смысле, оденься нормально. Первым делом смени белье. Я задержу автобус.
Она отпустила пальцы Кэсси и оставила ее в номере одну.
Микроавтобус пробирался в аэропорт по пробкам, в переднем ряду без умолку болтал Стюарт, второй пилот. Кэсси с радостью включила бы кондиционер посильнее, чтобы легче справляться с накатывающей тошнотой, но не хотела привлекать к себе лишнее внимание. Лайнер вылетит не раньше чем через пару часов, но лучше заранее удостовериться, что в дорожном несессере есть упаковка драмамина.
– Напоминаю, это Гамбург, а мы с вами знаем, что диспетчеры там такие все из себя немцы, – рассказывал второй пилот.
Он обернулся, обращаясь во всем, кто сидел позади. В микроавтобусе было четырнадцать кресел, и все, кроме водительского, были заняты членами экипажа. Кэсси сидела в последнем ряду вместе с Меган и Шейном, забившись в угол у окна.
Командир экипажа и его семья уже целую вечность жили на Среднем Западе, но родом он был из Германии. Интересно, подумала Кэсси, второй пилот просто подшучивает над капитаном, или Германия имеет отношение к истории? Она впервые летела со Стюартом, поэтому не знала ответа на этот вопрос. Ей было известно только, что Стюарт – трепач, каких мало.
– И что бы это значило? – миролюбиво поинтересовался капитан.
Ему было за пятьдесят, он уже начал лысеть, но оставался поджарым, классически привлекательным мужчиной. За последние пять лет, с тех пор как попала на международные рейсы, Кэсси летала с ним несколько раз, и ей нравилось наблюдать, как пассажиры одобрительно кивают, заглянув мимоходом в кабину и увидев такого летчика.
– Они очень деловые, – ответил Стюарт. – С ними не забалуешь. А самолет стоит на земле. Речь о «Британских авиалиниях», значит позывной «Спидберд». Диспетчер велит Спидберду рулить к выходу «альфа два-семь». Но самолет останавливается! Совсем останавливается. Диспетчер спрашивает: «Спидберд, не можете найти выход?», Спидберд отвечает: «Как раз ищу».
– Боже, я понимаю, к чему ты ведешь, – заметил капитан со смешком.
– Ага. Рулежники уже серьезно злятся и теряют терпение: «Спидберд, вы что, никогда раньше не бывали в Гамбурге?» И капитан отвечает с этаким британским льдом в голосе: «Бывал. В сорок третьем году, так что я не садился».
Меган и Шейн вежливо рассмеялись, Меган даже понимающе покивала. Но капитан, раньше служивший в ВВС, покачал головой и спросил:
– И в каком всеми забытом ситкоме ты услышал эту древнюю хохму?
– Думаешь, это байка?
– Это и есть байка, да еще вот с такой бородой. Обычно в ней фигурирует Франкфурт.
– Ну, не знаю, – вмешалась Меган.
Она начала рассказывать что-то о своей подруге-немке, работающей в «Люфтганзе», но Кэсси занимало лишь одно – она ощутила на себе раздражение, которое испытал немецкий авиадиспетчер (реальный или воображаемый), сидя в своей башне. Микроавтобус едва двигался. Остальных пассажиров это, казалось, вовсе не тревожило: без них самолет не улетит и они наверняка доберутся до аэропорта с хорошим запасом времени. Но чем дольше они стоят в пробке, тем больше вероятность, что Кэсси все еще будет в Дубае, когда найдут тело Алекса Соколова. Табличка «Не беспокоить» давала отсрочку в пару часов, не больше. Кэсси понимала, что люди, включая Миранду, уже полтора часа строчат парню сообщения с вопросом, почему тот не явился на встречу. Теперь в любой момент в номер могут отправить гостиничных охранников, чтобы те открыли дверь.
Она выглянула в окно и увидела полицейскую машину, новенькую «ламборгини», которая толкалась в пробке рядом с микроавтобусом. Внутри сидели полицейские в темно-зеленых беретах и оливковых рубашках с короткими рукавами. Водитель, молодой парень с роскошными усами, повернул голову и встретился взглядом с Кэсси. Прикоснувшись к своему берету, он одарил ее улыбкой скорее благородной, чем игривой. Кэсси помахала в ответ, но порадовалась, что на ней солнечные очки и шарф. Она сказала себе, что еще есть шанс вернуться в отель. Даже сейчас. Наверное, еще не поздно. Она мысленно услышала, как кричит на весь салон – просит водителя остановиться и выпустить ее.
Впрочем, это если предположить, что не она убила Соколова. Она не верила, что способна на убийство, но кто еще мог это сделать? Уже пару часов ее сомнения раздувались, как воздушный шар.
Она промолчала, а микроавтобус немного продвинулся вперед, и полицейская машина продвинулась вперед; а Стюарт все разглагольствовал, и остальные члены экипажа завязывали беседы.
– А нам вообще нужны теперь пилоты бомбардировщиков? Они все еще в строю? Главный урон мы ведь наносим беспилотниками, – рассуждал Шейн.
– Спроси у Кэсси, – пробормотала Меган. – Ее зять военный.
– Правда? Он служит в авиации? Занимается дронами? Люблю их. По-моему, беспилотники – это очень круто.
– Насколько я знаю, он не имеет никакого отношения к беспилотникам, – ответила Кэсси. – И он служит в армии, а не в ВВС.
– Да? И где находится его часть? В Америке или за границей?
– Сейчас он в Кентукки. В этом штате мы с сестрой выросли. Там они и познакомились. Он служит майором на военном складе «Блю-Грасс».
– «Блю-Грасс», милое название, – вступила в разговор Джейда.
– Как же! Там занимаются химическим оружием, – пояснила Кэсси.
– Инженер на заводе химоружия? Звучит страшновато, – пробормотал Шейн.
– По-моему, он как раз уничтожает все эти страшные штуковины из наших запасов, – ответила Кэсси.
На самом деле она понятия не имела, что там происходит. Они с зятем не обсуждали эту тему. Знала только, что он занимается зарином. И вдруг, когда пробка наконец начала немного рассасываться, взвыли сирены. Пассажиры микроавтобуса встрепенулись.
– Что-то случилось, – сказал Стюарт.
– Пожарные? – предположил бортпроводник, ровесник Кэсси.
Им не довелось познакомиться поближе, потому что в их дебютном совместном рейсе он работал в экономклассе, а Кэсси в первом.
– Нет, это полиция, – ответил водитель. – К югу от нас, в Джумейре.
Почти сразу же на соседней машине замигали проблесковые маячки, и автомобиль начал толкаться в пробке, пытаясь развернуться. Кэсси задергалась, потому что отель «Роял финишиан» находился в Джумейре. Пришлось успокаивать себя мыслями, что Джумейра лежит на пересечении главных городских магистралей, а водитель делает выводы на пустом месте. Ясно только одно – полицейские машины ревут где-то позади.
– Эх, не стоило мне оставлять в лобби коробку с флагом ИГИЛ и будильником, – усмехнулся Стюарт.
– Это не смешно, Стюарт, – отрезала Джейда укоризненно и слегка возмущенно (ее миловидное, сердечком лицо омрачилось недовольством). – Ты же знаешь, какие сейчас времена и где именно мы находимся. И уж тем более не надо так шутить, если хочешь с нами подружиться.
– Я поторопился? – спросил Стюарт.
– Ты был бестактен. Шутка твоя оскорбительна и глупа.
Меган наклонилась к Кэсси и прошептала:
– Ты забыла сумку?
Та потерла глаза. Говорить, что потеряла, нельзя – ведь паспорт, кошелек и телефон при ней.
– Длинная история.
– Так расскажи.
– Пролила на сумку красное вино, пришлось от нее избавиться.
– Ты ее выбросила?
– Да.
– Где?
– Какая разница?! Забудь.
– Ты в порядке?
– Да, а что? – вскинулась Кэсси.
– Ты на меня сорвалась.
– Извини.
– И по-моему, ты вспотела.
– Я в норме.
Тем не менее Кэсси стало легче, когда Меган окликнула водителя и попросила прибавить им сзади прохлады.
Автострада «Шейх-Заид» тоже стояла. Даже когда муэдзины через громкоговорители на минаретах начали призывать верующих к полуденной молитве, лучше не стало. Микроавтобус прибыл в аэропорт довольно поздно, и экипажу пришлось сразу бежать в самолет. Он был уже подготовлен, просто чудо, что у них оставался шанс вылететь вовремя. В этом рейсе роль старшей бортпроводницы досталась Меган, следом за ней шел Шейн. Кэсси снова работала в первом классе. В ее июльском графике отмечался как перелет (Париж – Дубай), так и класс (первый). Кресло в последнем ряду салона первого класса предназначалось для воздушного маршала – грузного американца в неприметной ветровке, и Кэсси показалось, что, устраиваясь перед полетом, он за ней наблюдает. Она сделала глубокий вдох и сказала себе, что ее просто одолевает паранойя.
Предполетный инструктаж был записан на видео, но бортпроводница все равно, как на посту, стояла в начале прохода, чтобы обратить на него внимание пассажиров. В салоне никто и ухом не повел. Некоторые даже не потрудились снять наушники и оторвать глаза от своих планшетов и газет. И не потому, что все очень часто летали и знали правила наизусть. Своим поведением пассажиры подчеркивали собственное бесстрашие. Если поднимешь взгляд и прислушаешься, вдруг кто-то решит, что ты боишься летать? Или что ты не из тех счастливчиков, которые полжизни проводят в небе? Что ты здесь новичок.
Пока видеоинструктор жизнерадостно разглагольствовал о правилах безопасности на борту, Кэсси повернулась в сторону бортовой кухни, зацепилась каблуком за планку на полу и пошатнулась. Саудовец в безупречно белом таубе – по виду, топ-менеджер какой-нибудь компании – подхватил ее левой рукой.
– Спасибо, сама не ожидала, – смутилась Кэсси.
Она не могла припомнить, чтобы когда-нибудь спотыкалась в самолете, стоящем на земле. Ладно еще в полете во время тряски, но на земле? Что-то новенькое.
– Рад помочь, – ответил саудовец, одарив ее широкой великодушной улыбкой.
Его шею и волосы покрывала куфья, прижатая к голове темным плотным обручем-икалем. Нечаянный спаситель вернулся к деловому журналу, который читал со своего планшета.
Выпрямившись и повернувшись спиной к бортовой кухне и кабине пилотов, Кэсси заметила, что единственным человеком в салоне, наблюдавшим за ней, был воздушный маршал. Интересно, может он почуять ее страх, как какой-нибудь лев?
Самолет задержали на стоянке, и с вылетом они опоздали. Взлетно-посадочная полоса была пуста, но время неумолимо утекало. Капитан объяснил экипажу и пассажирам причину простоя: грозы над Восточным Средиземноморьем и Южной Европой. Вылет откладывается примерно на полчаса. Кэсси старалась убедить себя, что так и есть, что их удерживает только непогода, но все больше беспокоилась. И все-таки она работала. Они с Меган принесли пассажирам первого класса напитки, потом еще напитки и смесь орехов, подогретых в печке. Пассажирам экономкласса оставалось только ждать и нервничать, что они не успеют на стыковочный рейс в аэропорту имени Шарля де Голля. Кэсси постоянно поглядывала в иллюминатор, будто ожидая, что рядом с самолетом из туннелей, змеившихся под аэропортом, вот-вот выскочит полицейская машина. Иногда она замирала у переднего люка, боясь, что кто-то с другой стороны скомандует его открыть, открыть немедленно, а потом из кабины пилотов выйдет капитан и кивнет, давая на то разрешение, потому что службе безопасности понадобится вывести кое-кого из самолета. Время от времени она заглядывала в телефон в поисках новостей об американце, управляющем хедж-фонда, найденном мертвым в номере дубайского отеля. Но ничего не появлялось ни в «Твиттере», ни на новостных сайтах – по крайней мере, англоязычных.
Наконец телетрап отделился, Стюарт приказал экипажу проверить, готов ли салон ко взлету. Пора пристегнуть ремни. Они начали руление, потом покатились по ВПП, и Кэсси ощутила, как самолет вздрогнул, – значит, шасси вот-вот оторвутся от земли. Ура, полетели! Они поднимались в воздух, они покидали Дубай. В очередной раз оставляли далеко внизу лыжный курорт, построенный в закрытом помещении, заметные из космоса рукотворные острова в форме пальм, футуристические башни и шпили. Вендинговые автоматы с золотом. Самолет парил над бесконечными рядами нефтяных скважин и буровых вышек, с высоты они выглядели как скопление трудолюбивых муравьев, прикованных к земле. А потом – пустыня, бесконечная плоскость и бегущая по ней песчаная рябь, волны барханов на западном горизонте.
И тут нахлынули слезы – неожиданные и неудержимые, и Кэсси не утирала их и не пыталась успокоиться. Тушь вместе со слезами стекала по щекам. Она плакала тихо, зная, что никто из пассажиров не увидит ее здесь, на откидном сиденье. Меган могла повернуть голову и удивиться, с чего бы коллега пришла в такой раздрай, но они летали вместе достаточно часто, и Меган поняла бы, что рано или поздно Кэсси возьмет себя в руки.
Отчасти она плакала от глубокого облегчения: самолет покинул Аравийский полуостров, где приходится непросто любой женщине, и совсем уж плохо, если эту женщину подозревают в том, что она в необъяснимом приступе посткоитального безумия, подогретого араком, едва не обезглавила некоего беднягу, ворочавшего чужими деньгами. Но она понимала, что прежде всего оплакивает потерю. Теперь, когда инстинкт самосохранения, который вел ее до сих пор, потихоньку утрачивал свое влияние, она подумала о человеке, которого бросила в номере отеля. Шок постепенно испарялся, словно утренняя дымка в лучах солнца, поднимающегося над Камберлендскими горами, и она впервые погрузилась в скорбь и отчаяние, идущие рука об руку с чувством утраты.
Она мысленно перечислила то немногое, что успела узнать о личной жизни Алекса Соколова. Он был единственным ребенком в семье. Его родители жили в Шарлоттсвилле и уже подумывали о пенсии, хотя до нее им было еще довольно далеко. (Господи, как же молод был Алекс! Его родители даже не пенсионеры.) Он сказал, что занимается фондом около четырех лет – так он его и называл всякий раз, просто «фонд», – а раньше работал в «Голдман Сакс». Он управлял деньгами с тех пор, как получил диплом по математике (количественное что-то там и финансовое что-то там) в Дареме. На вопрос о работодателе он тоже ответил довольно уклончиво и назвал только имя – Дьюк, хотя она и выспрашивала подробности. Он предпочитал Толстого и Тургенева Достоевскому, хотя и настойчиво советовал ей перечитать всех трех авторов – «уже спокойно, по-взрослому, а не наспех перед экзаменами».
Он не просто заказал столик на двоих во французском ресторане в паре кварталов от отеля, но еще и сунул денег метрдотелю, чтобы их посадили в уголке и за соседним столом не было других посетителей. Сначала она решила, что это просто выпендреж завзятого позера, но, подводя ее к столику, он шепнул, что считает ухаживания глубоко личным делом и хочет этим вечером за ней поухаживать. Они выбрали блюда, которые стоили дороже всего, что она купила за три дня в Париже и Дубае. Ужин обошелся ему во столько, сколько в иные месяцы составляли все ее расходы на продукты. Он заказал рагу из телятины под белым соусом, а она петуха в вине, пошутив, что после выпитого ими арака остается только мяса в винном соусе поесть (хотя, конечно, он напомнил ей, что в процессе приготовления весь алкоголь испаряется). Они наслаждались едой, уединением и никуда не торопились. Прикончив бутылку вина, они попросили еще арака. И все же, падая в алкогольную кроличью нору, они ни на минуту не забывали о том, что находятся в Дубае. Оба бывали здесь раньше и знали, что штрафы за пьянство в общественном месте тут малоприятные. Они вели себя смирно, флиртовали в своей укромной нише, но не прикасались друг к другу. Алекс понизил голос, описывая все, что собирается с ней сделать в номере отеля, после того как к ней присоединится. Он незаметно протянул ей ключ от номера, и ее тело пронзила легкая дрожь, когда кончики их пальцев соприкоснулись.
Конечно, полиция отследит его кредитку, и в ресторане вспомнят, что он был с женщиной, наверняка американкой, потому что они разговаривали на американском английском. Кто-то, возможно, отметит, что спутница была постарше его. Но они же не привлекали внимание? Вообще-то, да, немного, когда заказали сначала арак, потом вино, а потом опять арак. Но Кэсси была уверена, что половину, возможно, даже две трети ужинавших в ресторане составляли люди с Запада. Кэсси и ее спутник не выделялись на общем фоне.
Он любил футбол, играл во время учебы. Еще больше любил сквош и до сих им занимался.
Мысль о том, что он тоже любит поддать – как минимум этой ночью, – отозвалась в ее сердце острой, тоскливой болью. Кэсси предполагала, что все, кто пьет так, как она, имеют на то причину, но не стала расспрашивать Алекса. Что толкало его на пьянство? Теперь не узнаешь. Естественно, он не пытался вызнать ее причины.
Он курил. Она давно не развлекалась с курильщиками, но поцелуи Алекса не оставляли ощущения, будто лижешь пепельницу. Скорее, было в них что-то приятно декадентское. Он сказал, что курит только в заграничных командировках.
Как только он вернулся в номер, они легли было на пунцовое покрывало на кровати, но тут он повел ее в душ. Она удивилась и не знала, как реагировать: то ли восхититься его самообладанием, то ли обидеться (впрочем, об этом думать ей не хотелось). Она подчинилась – и не пожалела. Они занялись любовью там, в ванной, она стояла на коленях на мраморной скамейке, его руки обвивали ее тело, пальцы гладили между ног. А после он мыл ее волосы.
При этом воспоминании из груди Кэсси вырвался тихий, но слышный всхлип. Прямо здесь, на откидном сиденье для персонала.
– Боже, да ты плачешь, – прошептала Меган, явно внутренне балансируя между сочувствием и раздражением. – Тебе нужна помощь?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Кэсси шмыгнула носом и вытерла щеки пальцами.
– Не знаю, – солгала она. – Честное слово, не знаю. Но я в норме. Сейчас успокоюсь.
В воспоминаниях появилась Миранда. Когда она удалилась, Кэсси тоже собиралась уйти, но тут Алекс отвел ее в потрясающую спальню, и они снова занялись любовью. Они прикончили маленькую бутылку арака из мини-бара (тогда Кэсси казалось, что они ее добили; этим утром, вытирая голубое стекло мочалкой, она слышала, как на дне плещется жидкость). Затем вернулись к водке. Почему-то Алекс не смог отвинтить крышку и случайно разбил бутылку о прикроватную тумбочку (или разбил с досады?). Вместо того чтобы убрать осколки, они покатились со смеху. Кажется, после этого Кэсси начала одеваться. Но дальше все пряталось в тумане – на месте воспоминаний зияла дыра. Кэсси проснулась голой. Какого черта она не натянула юбку, блузку и не свалила в свою гостиницу?
Господи, все как всегда – сколько раз она просыпалась голой, с похмелья, в постели с мужиком, понятия не имея, как туда попала. Только на сей раз мужик оказался мертв.
Она снова все взвесила, пытаясь разобраться, что натворила. Что предположительно натворила. Он на нее напал, а она защищалась? Возможно, но маловероятно. Насколько она помнила, они занимались сексом дважды. И все же нет – похоже, нет. Даже если она вырубилась, это не значит, что она на все согласна. А если провал в памяти скрывает именно это: он хочет продолжения, а она сопротивляется? Они пьяны, оба пьяны в хлам. Он наваливается на нее, он не останавливается, и она бьет его по голове, лицу, спине. Она царапается, его гнев и агрессия нарастают. Ее взгляд падает на разбитую бутылку из-под «Столичной». Возможно, кое-какие осколки валяются на прикроватной тумбочке. Она дотягивается до того самого горлышка, хватает его и бьет насильника, как ножом. Перерезает ему глотку. Мысленным взором она видит свое движение наотмашь и образовавшуюся рану.
А потом она засыпает.
Кэсси пожалела, что утром не пригляделась к телу повнимательнее. Увидела шею Алекса, и с нее хватило. Отметила только, что его глаза закрыты. Не осмотрела его голову, предплечья. Куда еще могло угодить горлышко от бутылки? Неизвестно.
И все же, анализируя вчерашний день, она не представляла, чтобы он пытался принудить ее к сексу, а она сопротивлялась. Господи, да секс в отключке – часть ее жизни! Такое случалось. Слишком часто она просыпалась бок о бок с разными гнусными типами. Она предположила (и от этой мысли ее только сильнее замутило), что скорее позволила бы себя изнасиловать.
Изнасиловать. Она тихо простонала, повторяя в уме ужасное слово.
И пусть она не убивала Алекса Соколова, но она сбежала. Факт остается фактом. У бедняги были родители и друзья, он истек кровью рядом с ней. А она его бросила.
– Ты не в порядке, – прошептала Меган. – Это не похоже на твои прежние, как бы помягче сказать, выходки. Что-то случилось.
– Ничего не случилось.
– Люди не рыдают из-за «ничего».
Прозвенел сигнал: самолет достиг высоты в десять тысяч метров. Плакать больше нельзя. Пора работать. Надо умыться и поправить макияж. Она отстегнула ремень и встала, решив, что будет очаровательной и деловитой – как обычно.
И все же, стоя в маленьком туалете и разглядывая себя в зеркале, она отметила круги под глазами, которые искусно маскировала макияжем; и то, что голубые радужки уже не сияют, как в юности; и то, что их обрамляет сеточка тончайших красных нитей. Следы похмелья. Снова подступили слезы. Она вспомнила, что однажды в детстве сказал ей отец: похорони мертвых и живи дальше. Это случилось за несколько лет до того, как он, пьяный в хлам, снес телефонный столб своим «доджем», на заднем сиденье которого ехала его младшая дочь. Это произошло задолго до того, как он случайно (по крайней мере, Кэсси хотелось так думать) убил себя и двоих подростков. Так уж вышло, что они ехали из Лексингтона по своей полосе, а ее отец, снова пьяный, мчался по встречке.
Он выдал свой отеческий совет, когда ей было восемь. Тогда ее, вопреки надеждам, не перевели в следующий класс балетной школы вместе с двумя подружками. Преподавательница сочла, что Кэсси не готова. Отец пытался ее утешить. Ну что же, сказал он, иногда просто нужно похоронить мертвых и жить дальше.
Сам он, увы, не последовал собственному совету. После кончины жены, матери Кэсси, запил еще сильнее. Но Кэсси так и не забыла и не избыла напутствие, полученное в третьем классе. Она вспомнила его в пятнадцать лет, когда не стало мамы, и в девятнадцать, когда погиб отец. Слова часто приходили ей в голову, когда она прощалась навсегда с мужчиной, которого соблазнила или который соблазнил ее, особенно в те моменты, когда напивалась настолько, что не настаивала на использовании презервативов, которые всегда носила с собой. Правда в том, что в случайном сексе нет ничего беспечного. Когда все получается, он дарит очень острые ощущения. Когда не получается – отвратительное чувство неудовлетворенности. И в любом случае он оставляет в душе отметины. Иногда они похожи на те, что возникают после пьяной отключки. Иногда они другие: насилие не так ярко выражено, но гнетет отвращение к себе.
