Стараясь не обращать внимания на вход в цех, Саша подошла к стендам. Улыбнулась, сняв коробку. Ослик Иа был ее любимым персонажем. Такой же грустный и одинокий, как она сама.
Игрушечный поезд двинулся по рельсам, набирая скорость. Вспыхнули семафоры. Ожили шлагбаумы.
Саша прикоснулась к штрихкоду.
В кинотеатре ее мозга зажужжал проектор.
Она увидела крошечную девочку, прижимающую к себе ослика, потому что у всех на свете должны быть друзья. Она увидела, как крошечная девочка посасывает пуговичку глазика. И пуговичка, вот незадача, отрывается.
Ерунда, – подумала Саша, – мама пришьет ее обратно.
Она не сомневалась, что у крошечной девочки славная мама.
Где-то стучат колеса поезда, бормочет старушка…
Крошечная девочка (стой! – мысленно закричала Саша, – прекрати!) глотает пуговицу.
Мордашка крошечной девочки стремительно краснеет, а потом синеет.
Она издает ужасный свистящий звук и тянет ручки к горлу.
Крошечная девочка у…
Ми…
Саша выронила коробку.
– Что с тобой, доченька? – нахмурилась Римма Михайловна. – Ты белая, как пломбир!
– Малышка… задохнулась… то есть задохнется.
– А-а-а, – смекнула старушка. – Подарок-то меченый!
– Что? – Саша поддела посылку ногой.
– Угольный крестик, не заметила, что ли? Угольным крестиком помечают плохих детей.
– Как она может быть плохой? – завелась Саша. – Ей четыре года от силы!
– Ну, – Липольц, потеряв интерес к беседе, изучала рельсы перед замершим поездом, – может, родителям наврала, что котлету съела, а сама ее собачке скормила. Или обои фломастером изрисовала, как негодная девчонка. Или… сотня вариантов, а правду знают лишь земляные деды. Они в норах сидят, прислушиваются. Кто хороший, а кто нет, им судить!
– Господи, – Саша сдавила ладонями виски. Она взирала на штабеля коробок, помеченных углем. – Так нельзя! Это зверство!
– Александра, – раздраженно начала Римма Михайловна. Договорить не дал поезд, резко тронувшийся с места и отрезавший старушке четыре пальца.
Липольц изумленно посмотрела на обрубки и завыла.
– Больно! Доченька, больно! Пальчики мои! Уволят! На пенсию, доченька, отправят!
– Я сейчас, – вскрикнула перепуганная Саша, – я мигом!
– Куда?..
Старуха баюкала изуродованную руку и заливалась слезами.
– За помощью!
Саша побежала по коридору.
– Кто-нибудь!
Склад вымер. Только отплясывали фантастические тени и полыхали гирлянды под сводами.
У секции велосипедов Саша чуть не напоролась на вилочные захваты автопогрузчика. Затормозила, упершись в полку. Водитель, пухлый добряк по имени Алик, глядел на нее с беспокойством:
– Ты чего носишься как угорелая?
– Там… Римме… пальцы…
Алик был сообразительным парнем. Буркнув что-то в рацию, он соскочил с погрузчика и поспешил за Сашей.
– Терпите, Римма Михайловна, терпите…
Саша споткнулась, и Алик налетел на нее.
Липольц тихонько скулила в углу.
У железнодорожной развязки сгорбилось худое обнаженное существо. Ребенок, странный, непропорциональный, больной. У здоровых детей не бывает пролежней, вздувшихся пузырей с темными сгустками.
Тень здоровых детей не покрывает пол изморозью.
Мальчик повел костлявыми плечами.
И Саша догадалась, что он делает. Высунув синюшный язык, он лакал с рельсов кровь старушки.
– Эй ты! – воскликнул Алик. – Паршивец!
Мальчик повернул к людям лицо в фиолетовых пятнах омертвевшей ткани. Кровь стекала по подбородку, очень яркая на фоне мерзлой плоти. Зрачки в катаракте инея слепо обшаривали пустоту.
– Вон! – рявкнул Алик с неожиданной для его комплекции твердостью. – Вали в свой морозильник!
Он топнул ботинком.
Мертвый мальчик оскалился ледышками клыков.
Саше показалось, что он прыгнет, сцепит на ее шее промороженные до костей клешни. Но мальчик засеменил к упаковочному цеху, зло рыча. В кулачке он держал трофей – мизинец Риммы Михайловны.
Мальчик юркнул за пластиковую занавеску и исчез.
Саша успела разглядеть выползшие к нему навстречу фигуры. Одни маленькие, как он. Другие размером с взрослого мужчину. Третьи… Она запретила себе думать о третьих.
– К-кто это? – прошептала Саша.
– Упаковщики, мать их, – лаконично ответил водитель и добавил, кивая в проход: – Служба безопасности, наконец-то.
Охранники перебинтовывали товароведу раны. Алик помогал им.
Мрачная Саша смотрела, как испаряется отпечаток морозной тени на полу, словно втягивается в распахнутое чрево цеха. Когда он убрался с железной дороги, Саша быстро подошла к рельсам и подняла магнитную карту Липольц. Карта была холоднее льда.
Голос из динамиков пригласил кого-то в кабинет заведующего.
Саша не сразу вспомнила свою фамилию.
* * *
Демьян Романович восседал за дубовым столом, уставленным многочисленными фотографиями в рамках. Люди на фото, родители, бабушки и дедушки, малышня, – Саша была уверена в этом – не имели к заведующему никакого отношения.
– Римма Михайловна в порядке? – Саша поерзала на стуле.
– В полнейшем порядке! – промурлыкал Котельников. – Подлатаем, будет как новенькая.
Он подался вперед, расталкивая локтями снимки.
– Милая моя Александра Дмитриевна. А вы молодец, да. Реакция у вас – ого-го! Горжусь вами, все вами гордятся. Кабы не вы, бог весть, что бы начудил тот сумасшедший пацаненок.
– Сумасшедший? – переспросила Саша.
– Естественно. Сынок нашего грузчика. Бедный ребенок. Малахольный. Ну а что мы, не выгонять же его? Мы же семья.
Заведующий ухмыльнулся, точно вылил на подчиненную стакан сиропа.
– Вы, пчелка моя, надеюсь, понимаете, что об инциденте лучше не распространяться. Во избежание, так сказать.
Саша понимала. Болтливые дети найдут в камине своих запеченных мамок. Болтливые дети найдут на елочке своих подвешенных папок.
– Положитесь на меня.
– С удовольствием положусь, – хмыкнул Котельников, и Саша почувствовала себя сырой варежкой, в которой стыло и неуютно. – Да, и главное, – он улыбнулся еще слаще, – мы с начальством пощебетали и решили наградить вас за проявленную бдительность. А награду вы выберете сами. Ну же, смелее. Представьте, что я золотая рыбка и исполню любой ваш каприз. Любой подарок на ваш вкус.
– Любой?
У Саши перехватило дыхание. В голове зажглись неоновые буквы: «Внешний мир», «Свобода», «Снегурочка».
Улыбка стерлась с губ Котельникова.
Он предупреждающе кашлянул:
– Любой подарок со склада.
Буквы погасли.
– Хотите платье Снежной королевы? Их выдадут сотрудникам в следующем году, а у вас платье будет уже в этом. Или сигареты? Скопился целый мешок. Бывшие курильщики обменивали на леденцы. Но я бы порекомендовал…
– Я хочу игрушку, – проговорила Саша тихо. – Плюшевого ослика Иа.
Левое веко Демьяна Романовича дернулось. Брови выгнулись домиком.
– Но… любушка моя, гм, ягодка, это ослик другой девочки.
Саше потребовалось усилие, чтобы вымолвить:
– Обойдется.
– Гм, – Котельников разочарованно пожевал губу, – гм… ладно. Ослик так ослик. А теперь идите работать. Скоро прибудет Хозяин.
Иа ждал Сашу в ее комнатушке. И это был волшебный Иа. Обнимая его во сне, она не видела кошмаров. А однажды ей приснилось окно, мама и папа в гостиной, и она смотрела на них, пока морозные узоры не заштриховали стекла.
В декабре склад работал ударными темпами, и за три дня до прилета Хозяина все было готово. Дирекция назначила выходной.
Сотрудники повалили из Сокровищницы. На асфальтированном пяточке посреди великой пустоши они перебрасывались снежками, лепили баб, хохотали в пепельное небо.
Саша курила у беседки, наблюдая за Полозовой. Блондинка втиснула в детские санки свой соблазнительный зад. Хипстер-сисадмин и парень, который сменил пропавшую Липольц, катали ее по парковке.
Санки перевернулись, вышвырнули смеющуюся Злату в сугроб. Она лежала, разведя руки, рисуя на снегу ангела. Эффектная, как пинаповские девушки.
Накануне вывесили список лучших работников года. Саша была удивлена, обнаружив себя в числе прочих. Злату провозгласили Снегурочкой, и она съехала из комнаты под крышей.
– Кому холодненького? – крикнул заведующий и метнул снежок в затылок начальнику охраны. Тот дружелюбно погрозил Котельникову березовыми розгами.
Саша докурила и вошла в Сокровищницу.
Телевизоры транслировали «Голубой огонек». Лариса Долина пела зимнюю песенку.
Саша сняла с елки стеклянную игрушку-сосульку и спрятала ее в рукав.
Остаток дня Саша провела с осликом, и в иной компании она не нуждалась.
* * *
– Началось! Началось!
Коллеги пихали Сашу, стремясь первыми увидеть гостей. На ходу надевали шубки.
Саша за ними не пошла. Она воспользовалась запасной лестницей, ведущей к транспортникам, а из их отдела вышла на балкон. Здесь собралось десятка два служащих. Они весело гудели и делились драже M&M’s. Балкон опоясывал внутреннюю стену склада, с его пятиметровой высоты открывался замечательный вид.
Температура в зале упала. Мороз покусывал Сашины ноги. С холодом пришел свет.
