Она сняла короткие черные ботинки и надела темно-синие «Кроксы», которыми пользовалась, работая в помещении.
– Поменялся сменой с Харди. Он купил билеты на «Уорриорз»[1 - «Голден стейт уорриорз» – профессиональный баскетбольный клуб, выступающий в Национальной баскетбольной лиге и базирующийся в Сан-Франциско.] и теперь ведет на матч всю семью.
– Повезло, – сказала она, довольная, что есть минутка переброситься парой слов с коллегой.
– Это точно.
Шварцман натянула поверх кроксов синие бахилы.
– Есть ли новые рестораны, чтобы пополнить мой список?
– Пробовали тот ливанский ресторанчик, который я рекомендовал? – спросил он.
– «Маззат». Попробовала, – подтвердила она. – Да. Была там. На прошлой неделе. Хотела поблагодарить вас по электронной почте. Я заказала кёфте. Вкуснотища.
Кен улыбнулся.
– Я тоже обожаю кёфте. И бамию.
У Кена имелся бесконечный список лучших заведений этнической кухни в городе, торговавших навынос.
– Готова попробовать еще что-нибудь новенькое.
– Замечательно, – сказал он. – У меня есть кое-что для вас, когда вы вернетесь.
– Отлично. Я уверена, что проголодаюсь.
Кстати, она уже заметила одну особенность своей новой жизни в Сан-Франциско: здесь у нее усилился аппетит. В Сиэтле были потрясающие рестораны, но, увы, ей было не до них. Пребывая в вечном стрессе из-за Спенсера и учебы, Анна редко ела вне дома, а еда, которую она выбирала, скорее предназначалась для поддержки организма, а не для удовольствия.
И вот теперь, живя в новом городе, Шварцман частично избавилась от этого тяжкого груза, и ее аппетит улучшился. Для нее было обычным делом второй раз поужинать, поздно вернувшись домой с работы.
Она взяла чемоданчик и, переключив внимание на здание, перешла в рабочий режим. Обвела взглядом холл, пока еще не зная, куда ей нужно идти.
– Понял, – сказал Кен, покачав головой. – Извините. Поднимитесь на лифте на четвертый этаж. Там действительно чисто. Никакой крови.
– Спасибо, Кен, – сказала Шварцман и с чемоданчиком в руке шагнула в фойе.
Здание, вероятно, было построено в 1940-х годах. Узкий вход, крупная мраморная плитка популярного тогда цвета розовой лососины. Пройдя мимо женщины в пижаме, она вошла в пустой лифт как раз в тот момент, когда двери закрывались. Трясясь и содрогаясь, лифт поплыл вверх.
Но Шварцман все равно нравилось ехать в нем. Она не любила ходить по лестницам, особенно на выездных случаях.
Квартира жертвы явно была недавно отремонтирована. Повсюду дорогой паркет с широкой доской. Стены оштукатурены под бетон, в котором она узнала «американскую глину». Цвет «зеленый шалфей». На двух самых больших стенах висели две огромные масляные картины. На обеих сцены из сельской жизни. На одной – река и мельница, на другой – старый амбар. Стильный диван из шенилла с шелковыми декоративными подушками в цветочный орнамент.
Несмотря на декор, квартира производила жутковатое впечатление. В комнате было слишком светло. Слишком упорядоченно. На столе фотографии в рамках, расставленные под идеальным углом друг к другу. Ничего лишнего. Кто-то обожал порядок во всем.
Или хотел, чтобы сложилось именно такое впечатление.
Первой ее версией было домашнее убийство. Считалось, что их совершают алкоголики и наркоманы, но идеальный дом был таким же явным признаком дисфункции, как и тот, в котором царил бардак. Под внешней иллюзией совершенства нередко прячется нечто уродливое.
В доме Спенсера каждая вещь знала свое место. Вплоть до белой фарфоровой чашки, в которой обитала зубная щетка, когда ею не пользовались. То, как полотенца были вдеты в кольца для полотенец, в какую сторону разворачивался рулон туалетной бумаги. Теперь она никогда не использует кольца для полотенец. На протяжении семи с половиной лет. Кстати, в какую сторону смотрит рулон туалетной бумаги в ее ванной? Она не помнила.
Прогресс.
Хейли Уайетт была чем-то занята в дальнем конце гостиной с одним из следователей-криминалистов. Как и она сама, Хейли по-прежнему была в одежде, в которой сидела за ужином. Не желая их прерывать, Шварцман прошла мимо кухни. На столе рядом с разделочной доской из темного дерева, инкрустированной бамбуком, стоял единственный бокал, в нем на два пальца красного вина. Поперек его края лежал тонкий нож, чье лезвие торчало вбок и, казалось, в любой момент могло упасть. Крошки. Возможно, ужин. Вино и сыр с хлебом. Любимое блюдо Шварцман.
В короткий коридор выходили три двери. Комнаты были опрятными, чисто женскими и похожими по стилю на гостиную. Никаких признаков второго жильца. Шварцман остановилась у двери в кабинет. Там тоже все на своем месте. Письменный стол с открытой книгой. Между двумя страницами желтая закладка. Ни компьютера, ни бумаг. Идеальный порядок. Даже слишком. Она двинулась дальше.
Тело будет в соседней комнате.
Мертвецы ее не пугали. Осклизлость кожи, волдыри, чернота разложения – не более чем естественные составляющие смерти. Даже запах утратил резкие нотки и стал вполне сносным.
Особенно если тело обнаружили рано, как сейчас.
В комнате слабо пахло зажженной свечой. Запах был землистый, с легкой пряной ноткой. Возможно, сандаловая палочка.
Когда Шварцман вошла в комнату, возле кровати, глядя на жертву, стоял детектив отдела по расследованию убийств Хэл Харрис. Детективов в Сан-Франциско по-прежнему именовали инспекторами, хотя ей еще не попадался ни один человек, который точно знал бы почему.
Даже в большой комнате Хэл занимал значительную часть пространства. Внушительный, ростом шесть футов четыре дюйма и весом более 220 фунтов, он имел безупречную темную кожу, на фоне которой его карие глаза казались зелеными, особенно при ярком свете. Его взгляд был суров, и в целом он производил впечатление человека, с которым лучше не связываться. Но за этим суровым фасадом скрывался другой Хэл – одновременно веселый и чрезвычайно добрый.
Она была особенно рада, что этот случай достался ему и Хейли. С момента ее переезда в Сан-Франциско, эти двое раскрыли пару сложных дел. Сочетание ума и решимости. Цветы по-прежнему нервировали Анну, и ей было спокойнее от того, что они здесь.
Когда она вошла, Хэл не стал бомбардировать ее вопросами. Наоборот, как обычно, не проронил ни слова.
Это была огромная спальня, особенно для квартиры в городе, где квадратные метры продавались по цене, кратной сотням долларов за каждый. Как и в любом другом случае, Шварцман первым делом изучила окружающее пространство. Часто окружающая обстановка придавала телу некий контекст. То, что она увидела здесь, было почти таким же. На стене единственная картина на стандартную тему: поле высокой пшеницы, которую колышет ветер.
На журнальном столике в гостиной стояло несколько фотографий в маленьких рамках, но в спальне ни одной не было. Ничего личного.
Тело лежало на аккуратно застеленной кровати. Простыню, покрывавшую его на присланном Хэлом фото, уже сняли. Женщина не была голой. На ней было желтое платье с бледным орнаментом.
Шварцман вспомнились однотипные наряды от Лилли Пулитцер, которые так обожал Спенсер. Рождество, Пасха и даже Четвертое июля отмечались новым платьем для нее и рубашкой в тон для него. Как будто они были детьми, одетыми богатой домохозяйкой. В ее нынешнем платяном шкафу не было ни единого желтого пятна. Во всем ее доме.
Желтое платье жертвы было разложено веером на одеяле и аккуратно расправлено. Золотые балетки. «Тори Берч» – Шварцман увидела на подошвах знакомый логотип.
И желтые цветы.
Они были не такими, как в букете, который она получила от Спенсера. Там был формальный букет, скорее похожий на свадебный, в то время как этот больше походил на букет полевых цветов: длинные стебли с крошечными цветочками, перевязанные обрывком белой нити, вроде кулинарного шпагата.
Совсем другой. Два разных букета желтых цветов. Совпадение.
Не все нити вели к Спенсеру.
Он лишь хотел, чтобы она так думала.
Обуздав свои мысли, Шварцман поставила чемоданчик на пол и извлекла из него свежий защитный комбинезон. Жертву нашли в спальне. Состоятельная, белая, тридцати с небольшим лет. Жившая в охраняемом доме.
Шагнув в штанины комбинезона, Анна подняла пластиковую ткань поверх темных брюк. В квартире было тепло. Натянув комбинезон до талии, она расстегнула серую кашемировою кофту, сняла ее, положила в чемоданчик рядом с коробкой перчаток и натянула комбинезон поверх футболки. Она ненавидела ощущение недышащей ткани на руках, но в комнате было слишком жарко.
Под синтетической тканью пот тек ручьями, и это отвлекало. Ей же, чтобы полностью сосредоточиться на работе, требовался комфорт. Еще раз убедившись, что чемоданчик открыт, Шварцман мысленно отметила наличие в нем термометра и блокнота, в котором будут записаны первоначальные выводы.
– Что нам известно? – спросила она, натягивая перчатки, и шагнула к жертве.
– Ее обнаружила сестра, – ответил Хэл. – Приехала в гости из Южной Калифорнии и застала ее вот такой.
Шварцман прижала пальцы к коже. На правой стороне руки виднелся синяк.
– Тело переместили.
– Согласен. Здесь слишком чисто для реального места преступления.
Анна исследовала кожу на предмет первых признаков кровоизлияний, проверила глаза на петехии и не обнаружила их. Пропальпировала грудную клетку жертвы, затем шею.
– Не задушена. Без видимых травм. Чтобы установить причину смерти, придется отвезти ее в морг.
– Я тут подумал, – сказал Хэл, – а как насчет наркотиков?
Шварцман с помощью фонарика проверила нос и рот жертвы. Проходы были чистыми. Она наклонилась, чтобы понюхать рот. Легкий галитоз, но никаких намеков на наркотики.
– Возможно. Но вряд ли речь идет о передозировке. Я не вижу остатков в носу и во рту. – Она сняла одну из перчаток. – На кухне стоит бокал.
– Я попросил команду Роджера забрать его.
Роджера Самперса, начальника следователей-криминалистов, отличала предельная тщательность. Удивительно, но Хэлу обычно удавалось заполучить его для работы на месте преступления; это было свидетельством того, каким уважением пользовался инспектор. Роджер был дотошен, скрупулезен, привык полагаться на собственные суждения. Наделенный чувством юмора, он хотя и был склонен отпускать самоуничижительные шуточки, однако имел правило не шутить в адрес других.
– Хорошо. – Ее кожа была горячей, руки – холодными и липкими; уж не простуда ли? – Что мы о ней знаем?
– Виктория Стайн. Жила одна. Сестра не в курсе ее нынешнего мужчины. По словам сестры, пару лет назад Стайн развелась, переехала в Сан-Франциско и купила эту квартиру.
Шварцман надела новые перчатки и, приподняв верхнюю часть туловища жертвы, указала на синие пятна.
– Похоже, что она умерла на боку. Это снижает вероятность передозировки. Передозировка обычно приводит к смерти от аспирации.
– Могла ли аспирация иметь место, если она лежала на боку?
– В принципе, да. Но такое бывает крайне редко. – Анна осмотрела кожу головы жертвы на предмет ушиба. – Вы сказали, что она не из Калифорнии?
– Откуда-то с юга.
– Вот как? И откуда именно? – Череп был нормальный. Травмы, указывающие на причину смерти, тоже отсутствовали.
Хэл заглянул в свой блокнот.
– Вот… Спартанбург. По словам ее сестры, это почти рядом с…
– Гринвиллом, – закончила за него Шварцман. Городок, находившийся почти рядом с ее родным городом.
– Ты знаешь это место? – удивился Хэл.
Ушные мочки женщины были проколоты, но сережек в них не было. На туалетном столике тоже не было никаких украшений.
– Сестра случайно не упоминала о пропаже каких-либо ценных вещей?
– Нет. Думаю, Стайн никаких драгоценностей не носила.
Довольно странно. Шварцман по собственному опыту знала: большинство женщин носят украшения. Чем состоятельнее женщина, тем красивее украшения. Конечно, были исключения. Например, она сама. Она так долго ходила без сережек, что дырочки в ее ушах заросли. Спенсер не любил серьги. В мочках ничего не должно было быть. Одно из его правил, которое всегда напоминало ей о нем. Возможно, однажды это пройдет. Шварцман надеялась на это.
Она подняла руки жертвы, изучая ладони на наличие полученных в результате сопротивления ран.
– Что-нибудь видишь?
– Пока ничего, – призналась Анна. – Ногти у жертвы довольно короткие, поэтому вполне возможно, что мы не увидим отломанных кончиков. – Осмотрела ее пальцы. – Но я не вижу под ними никакой ткани.
Она перевернула кисть и еще раз внимательно осмотрела пальцы, чтобы найти характерную вмятину или светлый ободок, которые могли бы указать на кольцо. Ничего подобного. Ни серег, ни кольца. Может, у нее кожная аллергия?
Сдвинув вырез платья, Шварцман нашла тонкую золотую цепочку и вытащила ее из-под ткани, чтобы рассмотреть кулон. Золотой крестик. С правой стороны небольшое отверстие размером с булавочную головку – вроде тех, через которые ювелиры пропускали свет на драгоценные камни. Положив крестик на затянутую перчаткой ладонь, Шварцман свободной рукой перевернула его.
В золото правой перекладины была вставлена Звезда Давида.
– О господи! – Шварцман уронила кулон и отшатнулась от тела. Сняв перчатки, бросила их на пол.
– Что такое? – спросил Хэл, подходя к ней.
Его пальцы сжали ей плечи. Это давление успокаивало, заглушая волны паники, из-за которых она едва удержалась на ногах. Нет, это не может быть совпадением.
– Шварцман, – твердо сказал он. – Признайся честно. С тобой все в порядке?
Она повернулась в его руках и медленно покачала головой.
– Что случилось? – В дверях появилась Хейли Уайатт.
Всего несколько часов назад они говорили о Спенсере. Анна рассказала о нем Хейли и остальным. Призналась, что попала в ловушку этого брака. И вот теперь… Она обняла себя за плечи, чтобы унять дрожь.
– Боже мой, Шварцман, ты словно увидела привидение, – сказала Хейли. – С тобой все в порядке?
Если б только Спенсер был призраком! Увы, он слишком реален. Платье жертвы желтое. На ней нет украшений, кроме этого кулона. Просто совпадения?..
– Черт. Ты ее знала?
– Нет. Дело не в ней… – Анна прижала ладонь к груди. Ее кулон был на месте. Внезапно она почувствовала себя незащищенной. Как будто, рассказав о Спенсере за ужином, помогла ему оказаться здесь. Решилась рассказать о нем – и вот он, легок на помине…
– Почему ты подумала, что она знает жертву? – спросил Хэл.
– Не знаю, но они похожи, – сказала Хейли. – Волнистые волосы, овал лица, нос… Должно быть, это ее испугало.
Они действительно были похожи. Боже, как ему удалось найти женщину, похожую на нее? Ей ничего не померещилось. Отсутствие украшений, платье, цветы… Это его рук дело.
– Нет, – сказал Хэл. – Она была спокойна, пока не увидела кулон.
Шварцман осталась стоять у стены. Ее голые руки прижались к коже на шее. Та была ледяной и скользкой, как тело, которое достали из холодильника морга после обмывки.
