В траве три плетеные корзины. Каждый берет из них по цветку и бросает в разверстую могилу: штокрозы, ирисы, гвоздики, сирень, тюльпаны, васильки… Кошмар. Только Патрисии Морваль могла прийти в голову эта идея. Как будто солнце хоронят.
Даже Моне до такого не додумался бы…
Им хватило деликатности изваять на гигантской гранитной доске серую кувшинку.
Бездна вкуса.
А вот со светом у них промашка вышла. Знаменитое солнце Живерни не пожелало проводить покойного в последний путь. Что ж, не все купишь за деньги. Как знать, может, Бог и правда есть.
Мокрая земля у меня под ногами ручейками цвета охры оползала по узким тропкам между могилами. Ни на одном из жителей Живерни, собравшихся внизу, разумеется, не было сапог. Надо думать, инспектор Серенак довольно посмеивается. Что ж, каждый развлекается как может.
Я стряхнула воду с повязанного на голову черного шарфа. Промок насквозь. Чуть поодаль я заметила сбившихся тесной кучкой детей. Кое-кого из них я узнала. Фанетта плакала. Сразу за ней стоял Винсент. Возможно, ему и хотелось ее утешить, но он не осмеливался. У детей серьезные лица – в одиннадцать лет смерть представляется особенно страшной и невозможной.
Дождь немного утих.
Пока я наблюдала за похоронами, мне вспомнилась одна игра, в которую мы играли детьми. Предлагается загадочная история, и надо найти ее разгадку, для чего можно задавать вопросы, но ответ должен быть «да» или «нет». Один человек похоронил родственника. Через несколько дней он вдруг без всякой причины убил другого родственника. Почему? «Он хорошо знал этого родственника?» – «Нет»; «Он хотел ему за что-то отомстить?» – «Нет»; «Он надеялся унаследовать его деньги?» – «Нет»; «Он боялся, что родственник откроет страшную семейную тайну?» – «Нет». В эту игру мы играли часами…
Дождь прекратился.
Все три корзины с цветами опустели.
По мраморной доске с именем моего мужа стекали капли. Толпа внизу наконец-то рассеялась. Жак Дюпен все так же прижимал к себе жену. Ее длинные волосы прилипли к мокрому черному платью, подчеркнув рельеф груди. Они медленно прошли мимо Лоренса Серенака. Инспектор пожирал взглядом Стефани Дюпен.
Наверное, на воспоминание о той давней детской игре меня навел его жадный взгляд. Я промучилась всю ночь и лишь к утру нашла разгадку. На похоронах мужчина влюбился в незнакомку, но она исчезла, прежде чем он успел с ней заговорить. И он придумал: надо, чтобы умер еще кто-нибудь из членов этой семьи, тогда незнакомка снова придет на похороны. Большинство моих друзей, вместе со мной ломавших голову над таинственной историей, возмутились: дескать, так нечестно. Только не я. Меня пленила неопровержимая логика этого преступления. Странные шутки играет с нами память. Я годами не вспоминала про эту игру. До самых похорон мужа…
Внизу разошлись последние участники церемонии.
Теперь, когда мне все стало ясно, я могу приоткрыть завесу тайны.
Антураж самый подходящий.
ЭТО НЕ ПОСЛЕДНЕЕ УБИЙСТВО В ЖИВЕРНИ.
Слово ведьмы.
Я постояла еще немного, глядя на оползающий холмик земли над могилой мужа. Больше я сюда, скорее всего, не приду. Во всяком случае, при жизни. Что мне здесь делать? Вторых похорон, в которых я заинтересована, не будет. Шли минуты, а может быть, часы…
Наконец я спустилась.
Нептун послушно ждал меня у кладбищенских ворот. Я пошла по улице Клода Моне. Смеркалось. Зажглись фонари. С цветов, высаженных вдоль ограды, капала вода. Талантливый художник мог бы кое-что извлечь для себя из этой живописной картины.
В окнах домов тоже загорался свет. Я прошла мимо школы. В соседнем здании светилось круглое окно под самой крышей. Это комната Стефани и Жака Дюпен. Что они сейчас делают? О чем говорят, снимая промокшую одежду?
Подозреваю, что вам очень хотелось бы проникнуть в мансарду и подсмотреть за ее обитателями. К сожалению, даже мне, опытной серой мышке, не под силу вскарабкаться по водосточной трубе.
Я лишь слегка замедлила шаг, но продолжила свой путь.
18
Лоренс Серенак медленно продвигался в темноте по гравию, ориентируясь лишь на скрип колес мотоцикла, который он толкал за руль. Найти дом помощника не составило труда – Сильвио Бенавидиш дал достаточно точные указания. Пройти вдоль течения Эпта до Кошереля, по мосту перейти на другую сторону, повернуть налево, к церкви, – ее не пропустишь, после десяти вечера это единственное в поселке освещенное здание. Серенак осветил фарами мотоцикла имя владельца на почтовом ящике и поставил свой «тайгер-триумф Т100» между двумя монументальными цветочными вазонами. Дальше возникли сложности – звонка на калитке не оказалось. Впереди угадывалась гравийная дорожка, а метрах в пятидесяти темнел дом. Серенак открыл калитку и шагнул на дорожку.
– Черт!
Инспектор врезался коленом в кирпичную ограду высотой около метра. Какое-то препятствие не позволяло ему пройти. Он ощупал холодный камень и железную решетку, припорошенную густой пылью. Когда до него дошло, что это дворовый гриль, вдали мигнул огонек. Секундой позже на большой веранде вспыхнул яркий свет. Должно быть, его вопль переполошил всех соседей. Из-за стеклянной двери показалась фигура Сильвио Бенавидиша.
– Идите прямо, патрон, – раздался его голос. – По дорожке. Только будьте осторожней, не наткнитесь на гриль…
– Понял, понял, – пробормотал Серенак, думая про себя, что совет немного запоздал.
Он двинулся вперед, осторожно переставляя ноги, но метра через три снова налетел на препятствие, упал, задев локтями что-то вроде железного ящика, и, не сдержавшись, взвыл от боли.
– Эй, патрон, как вы там? – обеспокоенно и смущенно крикнул Сильвио. – Я же предупреждал: там гриль!
– Черт, – поднимаясь, сквозь зубы процедил Серенак. – Хоть бы сказал, что их тут у тебя целая куча! Коллекционируешь ты их, что ли? Сколько там еще?
– Всего? Семнадцать! – с гордостью доложил Сильвио. – Вы абсолютно правы, я их коллекционирую. Вернее, мы с отцом коллекционируем.
Темнота скрыла от Сильвио изумление на лице начальника.
– Сильвио, ты что, издеваешься? – наконец добравшись до веранды, ворчливо спросил Серенак.
– Нет, с чего вы взяли?
– Ты что, серьезно коллекционируешь грили?
– А что такого? Вы днем на них посмотрите! Кстати, в мире существует несколько тысяч фугикарнофилов.
Серенак яростно растирал ушибленное колено.
– Фуги… хренофил, или как его там, это, как я понимаю, тот, кто коллекционирует грили?
– Ну да. Не уверен, что это слово включено в словари. Я, конечно, просто любитель, но вот в Аргентине есть мужик, так у него три сотни грилей из ста сорока трех стран мира! А самый древний экспонат аж тысяча двухсотого года до нашей эры!
Серенак оставил колено и принялся массировать локти.
– Что-то мне подсказывает, что ты надо мной все-таки издеваешься.
– Патрон! Вы ведь со мной уже достаточно хорошо знакомы… Разве я способен такое выдумать? Понимаете, с тех пор как люди укротили огонь, они едят жареное мясо. Вы себе даже не представляете, до чего это интересная тема. Во всей истории человечества нет более древней и более универсальной технологии приготовления пищи…
– И поэтому ты поставил у себя в саду целых семнадцать штук. Круто. Хотя ты прав, лучше грили, чем садовые гномы.
– Ну конечно! И красиво, и оригинально! И полезно – когда приглашаешь гостей.
Серенак пятерней взлохматил волосы.
– Точно. Меня перевели в край, населенный психами.
Сильвио улыбнулся.
– Это еще что. В следующий раз я расскажу вам про окситанские традиции. Вы узнаете, чем катарские грили отличаются от севенольских. – Он поднялся на три ступеньки крыльца. – Прошу, патрон! Вы меня легко нашли?
– Если не считать последних двадцати метров, то да. Вообще-то, если забыть про грили, у вас тут красота. Мельницы, деревенские домики…
– Мне и самому нравится. Особенно вид с веранды.
Инспектор Серенак тоже поднялся по трем ступенькам.
– Сейчас-то темно, ничего не видно, – объяснил Сильвио, – но днем тут классно. Хотя, если честно, патрон, Кошерель – странное местечко.
– Что, еще более странное, чем клуб фугикопрофилов? Ты должен мне об этом рассказать.
– Фугикарнофилов. Но это к делу не относится. Тут народу перемерло – не счесть. Во время Столетней войны вон на тех холмах, прямо напротив, разыгралась жутко кровавая битва. Тысячи погибших. Во Вторую мировую – то же самое. Но самое интересное даже не это. Знаете, кто похоронен на нашем церковном кладбище?
– Неужели Жанна д’Арк?
Бенавидиш улыбнулся.
– Аристид Бриан!
– Да ну?
– Спорим, вы даже не знаете, кто это такой?
– Прекрасно знаю. Певец.
– Нет-нет, певец – это Аристил Брюан. Вечно все их путают. Аристид Бриан был политическим деятелем. Пацифистом. Он единственный француз, удостоенный Нобелевской премии мира.
– Сильвио, ты неподражаем! Я готов поступить к тебе в ученики по части истории Нормандии.
Серенак осматривал фахверковую стену дома.
– Должен сказать, что для простого инспектора полиции с нищенской зарплатой у тебя шикарное жилье.
Сильвио выпятил грудь, явно польщенный. Подняв глаза, он молча указал на потолок веранды, опиравшийся на столбы из бруса. Между балками была натянута металлическая проволока, по которой со временем будет карабкаться высаженный в метре от веранды дикий виноград.
– Знаете, патрон, когда я пять лет назад купил этот дом, он был настоящей развалюхой. Вот с тех пор и вожусь с ним.
– И что же ты сделал собственными руками?
– Да все.
– Как – все? Не может быть!
– Может, может. Португальские гены. Даже если работаешь в полиции, дают о себе знать.
Серенак расхохотался и снял кожаную куртку.
– Патрон, да вы насквозь промокли!
– Нормандские похороны, чтоб их!
– Так заходите, обсушитесь.
Мужчины прошли на веранду. Лоренс Серенак повесил куртку на спинку пластикового стула, который тут же опасно покачнулся, а сам сел на соседний стул.
– Конечно, пластиковый гарнитур – не предел мечтаний, но мне он от одного родственника достался, ну я и взял. Антикварной мебелью обзаведусь попозже, когда стану комиссаром. – Сильвио улыбнулся и тоже сел. – Так что там было на похоронах?
– Ничего особенного. Дождь хлестал. Народу тьма собралась. Вся деревня явилась, стар и млад. Я попросил Мори пофотографировать – посмотрим, что нам это даст. Зря ты не пошел, Сильвио. Много интересного пропустил. Гранитную кувшинку не видел, три корзины цветов и даже епископа из Эврё. При этом, заметь, ни один человек не пришел в сапогах. Не тот уровень!
– Кстати, о сапогах. Я виделся в комиссариате с Лувелем. Он все организовал. Завтра получим первые результаты.
– Хорошо. Надеюсь, это поможет нам сократить список подозреваемых, – сказал Серенак, потирая руки, словно хотел согреться. – У этих бесконечных похорон есть и еще одно бесспорное преимущество. Благодаря им я могу работать сверхурочно дома у своего лучшего зама.
– Тем более что он у вас всего один! Простите, патрон, что заставил тащиться ко мне, но я побаиваюсь по вечерам оставлять Беатрис одну.
– Понимаю, понимаю. Ладно, чтобы покончить с этими чертовыми похоронами… Патрисия, то есть вдовушка, безутешно рыдала с первой до последней минуты. Если она притворяется, то ей надо сниматься в кино – премия за лучшую женскую роль на любом фестивале обеспечена. Зато ни одна из любовниц Морваля не пришла его оплакать.
– Кроме школьной учительницы. Стефани Дюпен.
– Это что, юмор такой?
– Простите, вырвалось. – Бенавидиш опустил глаза и чуть заметно улыбнулся. – Я уже понял, что на эту тему с вами лучше не заговаривать.
– Н-да, я смотрю, дома мой лучший зам себе много позволяет!.. Ладно, Сильвио, ничего от тебя не скрою. Стефани Дюпен присутствовала на похоронах. И была прекрасна как никогда, несмотря на проливной дождь. Но! Она ни на шаг не отходила от своего ревнивца-мужа.
– Вы с ней все-таки поосторожней, патрон.
– Спасибо за совет, но я уже большой мальчик.
– Я от чистого сердца.
– Я тоже.
Слова помощника все же немного смутили Лоренса Серенака, который отвел взгляд и принялся рассматривать веранду. Безукоризненно ровные кирпичные стены, идеально отполированные балки, добела выскобленная каменная плитка на полу.
– Неужели ты и правда все это сделал своими руками?
– Так я все выходные и каждый отпуск что-нибудь мастерю. Мы с отцом. Он меня всему учит.
– Черт возьми, Сильвио, ты меня поражаешь. Лично я кое-как терплю ваш поганый климат только потому, что отсюда до моей родни не меньше восьми сотен километров.
