– Мне жаль, что это кажется тебе смешным, – сказал он, наконец. – Конечно, что-то утащить с кухни – это еще не воровство. Но сейчас такое время, что еды становится все меньше. Скоро ее будет не хватать на всех. А значит, каждый, кто берет что-то из погреба, таскает у своих товарищей. Когда решишь наведаться в кладовку в следующий раз, имей это в виду.
Мирто отвел глаза.
– Спокойной ночи, – сказал мастер. – Я надеюсь, через час вы все будете спать. Крикс… если ты не намерен ночевать в Лаконе, забери с собой эти бутылки.
И, кивнув им на прощание, наставник вышел в темный коридор.
– Как думаете, он расскажет Вардосу?.. – убито спросил Миэльвитт.
– Конечно, нет, – отрезал Крикс. – Когда это Хлорд бегал жаловаться Нетопырю?.. Но все-таки он прав. Не надо больше лазить в погреб.
– Понял, не дурак, – проворчал Миэльвитт.
Рейхан поднялся на ноги и слегка пошатнулся. Он выпил больше остальных, но настроения это ему ничуть не портило.
– Пойдем, «дан-Энрикс», – сказал князь немного заплетающимся языком – Мы тебя проводим до ворот.
Потом они шли через сад, и Юлиан обнимал его за плечо с одной стороны, а Афейн Рейхан – с другой. Мирто вовсю превозносил девчонку из какого-то трактира в Нижнем городе, доказывая, что она красивее любой придворной дамы, и требовал подтверждения от Рейхана, побывавшего в этом трактире вместе с ним. Князь с аристократическим пренебрежением наморщил нос: тоже еще «красавица»! Мелкая, как комар, нос в конопушках, руки в цыпках… Мирто не на шутку рассердился и пообещал подбить Афейну глаз, если тот сейчас же не возьмет свои слова назад. Князь усмехнулся и покладисто признал, что он ошибся, а избранница его приятеля – само очарование.
«Дан-Энриксу» очень хотелось рассказать своим друзьям о Лейде Гвенн Гефэйр, но он понимал: это потому, что он так сильно пьян. Поэтому он просто молча улыбался, слушая своих друзей.
Даже когда Афейн спросил его, не познакомился ли он в Каларии с какой-нибудь местной красавицей, Крикс ограничился загадочной улыбкой.
– Останьте от Рикса, – неожиданно серьезно сказал Юлиан. – Марк говорил, что он влюблен.
Крикс удивился. Он, и правда, был влюблен, но вот откуда это мог узнать Этайн? Разве что он видел, как южанин поднимал цветок Лейды Гефэйр, а потом самостоятельно додумал остальное? Маркий всегда был очень умен.
– Это правда? – с жадным интересом спросил Миэльвитт.
– Да, – ответил энониец просто.
– Ну, тогда понятно! А я все гадал: почему ты целый день так мало говорил и сидел с такой дурацкой рожей.
Миэльвитт отвесил челюсть и продемонстрировал, как именно, по его мнению, выглядел Крикс.
В ответ южанин сымитировал прямой удар в лицо, и Миэльвитт дурашливо отпрыгнул в сторону. Они уже успели выйти за ворота Академии, когда от ограждающей Лакон стены внезапно отделилась чья-то плотная, плечистая фигура. Крикс запоздало узнал Нойе Альбатроса. Остальные с удивлением уставились на молодого хмурого мужчину в кожаной походной куртке и с мечом на поясе. Надо сказать, что вид у Нойе был достаточно внушительным. Крикс заметил, как Рейхан и Лэр растерянно переглянулись.
– Это твои друзья, дайни? – деловито спросил Нойе.
– Да, – сердито сказал Крикс. – Что ты тут делаешь?
– Ну, я пошел искать тебя, но тебя не было ни во дворце, ни в этом вашем Адельстане. А потом какой-то парень сказал мне, что ты можешь быть в Академии.
Крикс тяжело вздохнул. Но делать было нечего, и он представил Альбатроса своим спутникам.
– Это Нойе, сын гета Норана из Дома Серебряного Альбатроса.
Хотя его побратимы вежливо поздоровались с рыжим островитянином, его присутствие явно стесняло всю компанию. Пару минут спустя Рейхан сказал, что им, наверное, уже пора идти назад, и вскоре Крикс и Альбатрос остались у калитки в одиночестве.
– Может, теперь ты объяснишь, зачем тебе понадобилось искать меня по всему городу? – осведомился Рикс.
– Тебя искал не только я. Была еще компания под предводительством какого-то Ульфина Хоббарда. Они успели побывать во всех местах, где ты мог быть, а потом пришли сюда и стали ждать. Причем, cудя по виду, ничего хорошего они не затевали.
– Ты с ними не разговаривал?
– Да как тебе сказать… Когда я только появился здесь, один из них подошел ко мне и спросил, что я здесь делаю. А я сказал, что жду своего друга, которого все зовут «дан-Энриксом». Они немного пошептались и ушли. Я думаю, что они просто трусы.
– Ну, а если они трусы, чего ради ты собрался меня защищать?
– Их было шестеро, – пожал плечами Альбатрос.
Крикс присвистнул. Во дворце с Ульфином Хоббардом было трое приятелей. Выходит, теперь он нашел еще двоих. Немного утешало то, что убивать его они, наверняка, не собирались – скорее, им хотелось припугнуть оруженосца коадъютора, а если повезет, то надавать ему по морде.
– Все равно, тебе не нужно было здесь торчать. Я бы и сам прекрасно справился, – вопреки всякой очевидности сказал он Альбатросу.
Тот дипломатично промолчал. Но Крикс не собирался оставлять этот вопрос невыясненным.
– Почему ты вообще повсюду за мной ходишь, как привязанный? Ты мне не присягал.
– Когда кто-то приходит к кённингу и просится к нему в дружину, кённинг может либо выгнать его вон, либо принять в свой хирд. Ты ничего не возразил, когда я говорил, что счел бы честью для себя ходить на твоем корабле. Но если хочешь, я могу поклясться на крови в доказательство серьезности своих намерений…
«Дан-Энрикс» даже протрезвел от таких слов.
– Что ты мелешь, Нойе? Я не кённинг и никогда им не буду. По вашим законам вождю полагается иметь корабль, золото и собственный надел земли на берегу. У меня ничего такого нет.
Крикс боялся признаться самому себе, что слова Нойе, кроме замешательства, вызывали в нем другое, противоположное по смыслу чувство. То, что другой человек – и не какой-нибудь, а Нойе Альбатрос – мог присягнуть ему на верность, очень льстило его самолюбию. И, тем не менее, это было чистым безумием. Можно себе представить, какой из него получится сеньор: пятнадцать лет, имущество, заключающееся в паре дюжин полумесяцев, оставшихся от найденного в Чернолесье кошелька, и служба в Ордене. Да в его положении человек не способен что-нибудь решать за самого себя, не говоря уже о ком-нибудь другом!
Но Нойе понял возражение «дан-Энрикса» по-своему.
– Это не страшно, дайни, – успокоил он южанина. – На Островах помнят многих славных кённингов, у которых тоже не было ни корабля, ни собственного дома. Например, Хальвдан Изгнанник или Эймунд Сухорукий…
– Хватит! – закатил глаза «дан-Энрикс». – Я не признаю тебя своим вассалом. Может быть, у вас на Островах достаточно сказать кому-нибудь, что ты хочешь ходить на его корабле, и дело будет сделано, но здесь, у нас, это совсем не так.
– А как это обычно делают у вас?
Крикс подумал, что их разговор опять зашел куда-то не туда, но не ответить он уже не мог.
– Ну… смотря где и как дается эта клятва, – неохотно отозвался он. – В мирное время будущий вассал должен прийти к сеньору, опуститься на одно колено и вложить ладони ему в руки, а потом поклясться ему в верности. В ответ сеньор клянется помогать вассалу и его семье, а после этого дарит ему какую-нибудь вещь, скрепляющую эту клятву. Ну, а если дело происходит на войне, вассал просто целует меч сеньора и берет себе его кольцо или перчатку.
– Ваш обычай опускаться на колени – просто глупость, – заявил на это Альбатрос. – Второй вариант, который с мечом, мне больше нравится.
Крикс тяжело вздохнул. Похоже, спорить с рыжим было совершенно бесполезно – проще подождать, пока он сам поймет, что «кённинга» из энонийца не получится.
Когда аудиенция закончилась, и Крикс покинул кабинет правителя, в комнате наступило неуютное молчание. Правитель не спешил вернуться к прерванной беседе, а Седой, казалось, вообще забыл о ней. Он продолжал задумчиво смотреть на дверь, закрывшуюся за южанином. Вальдер не отказался бы узнать, о чем в эту минуту думает Седой.
Князь появился во дворце сразу после того, как император получил известие о возвращении мессера Ирема и Крикса. Впрочем, в первую минуту Император даже не узнал Седого – так разительно переменился Князь за несколько прошедших лет. Во внешности Седого появилось куда больше человеческого. Он осунулся и похудел, на лбу и возле глаз у него появились морщины, которых раньше не было, а потускневшие до пепельного цвета волосы были небрежно перевязаны тесьмой, как у какого-то писца или мастерового. Не знающий Седого человек даже не догадался бы, что гость Валларикса может быть связан с Тайной магией. Просто высокий и худой старик, проделавший тяжелый путь и утомленный этим путешествием.
Сам Валларикс при виде Светлого испытал уже ставшую привычной смесь радости и раздражения. С момента прошлого визита Князя прошло около трех лет, на протяжении которых тот ни разу не давал о себе знать. А перед этим Князь покинул их, не удосужившись ответить на вопросы, занимавшие Валларикса – хотя правитель полагал, что после выпавших на его долю испытаний он вправе рассчитывать на откровенность Светлого.
А вот теперь Седой вернулся – как обычно, неожиданно и без предупреждения.
Словом, у Валларикса была масса причин почувствовать себя рассерженным. Но когда Князь, коротко поприветствовав его, устало опустился в кресло, раздражение Вальдера схлынуло само собой. Он никогда еще не видел Светлого настолько старым и усталым. Император неожиданно подумал, что долгие отлучки Князя могут быть связаны отнюдь не с его безразличием к делам дан-Энриксов, а с тем, что Светлый еще больше нужен где-то в другом месте. «Интересно, сколько человек он навещает так же, как меня?» – спросил себя Валларикс, ощутив нечто вроде укола ревности. До сих пор император полагал, что Князь «принадлежит» династии дан-Энриксов и занимается по большей части их делами.
Седой настоял на том, чтобы лично присутствовать на будущей аудиенции «дан-Энрикса». У Ирема эта идея почему-то вызвала резкое недовольство. Когда Валларикс сказал ему об этом, рыцарь сдвинул брови.
– Парень только вернулся из Каларии. Неужели нельзя дать ему чуть-чуть пожить спокойно?..
Это было настолько неожиданно, что император посмотрел на коадъютора почти растерянно.
– Но слушай, Ирем… Князь всего лишь хочет посмотреть на мальчика. Не понимаю, что в этом плохого.
Ирем резко рассмеялся.
– Бросьте, государь. Не мне вам говорить, что Светлый ничего не станет делать просто так. Если он внезапно захотел увидеть Рикса – значит, он намеревается опять вмешаться в его жизнь. А у планов Князя есть один серьезный недостаток – эти планы плохо отражаются на тех, с кем они связаны. Седому свойственно взвалить на человека непосильную ношу, а потом сказать, что это воля Изначальных Сил. Или что самый верный путь – не обязательно самый приятный. В том, что касается других людей, пусть поступает, как ему угодно, но если речь идет о Риксе, то Седому не мешало бы сначала получить мое согласие.
Император изумленно посмотрел на рыцаря.
– О чем ты говоришь?.. Мое согласие – еще куда ни шло: Крикс мой племянник. Ну а ты-то здесь при чем?
– Он мой оруженосец, – процедил лорд Ирем. – И я думаю, что он прекрасно проживет без Тайной магии – во всяком случае, пока не повзрослеет и не сможет сам решать, стоит ли в это ввязываться.
– В его возрасте ты не считал себя ребенком, – напомнил Валларикс.
Калариец как-то странно покривился.
– Я и не сказал, что он ребенок. Но… честное слово, государь, Крикс еще слишком молод для затей Седого.
– Я уверен, что никто не станет требовать от мальчика чего-то такого, на что тот не согласится сам.
– Именно этого я и боюсь, – отрезал коадъютор.
Валларикс тогда не понял, с чего его старый друг так сильно разозлился, но сейчас, поймав сосредоточенный и отрешенный взгляд Седого, заподозрил, что сэр Ирем знал, что говорит.
* * *
Сентябрь в этом году выдался на редкость солнечным и теплым, и больных в лаконском лазарете было мало – только новичок, который заболел во время путешествия в Адель, и юноша из пятого энгильда, Марк Этайн. Именно с последнего целитель начал утренний обход, не ожидая здесь каких-нибудь особых сложностей. Этайн явился в госпиталь с распухшим горлом и начинающейся лихорадкой, но с тех пор прошло уже пять дней, и Маркий выглядел вполне поправившимся.
Лекарь мимоходом прикоснулся ко лбу юноши и с удовлетворением отметил:
– Жара нет. Как ты сегодня себя чувствуешь?
– Плохо, – коротко ответил Марк. Это был совсем не тот ответ, которого ожидал лекарь.
– Что у тебя болит? Горло, голова?..
– Да… горло. И все остальное тоже, – отрывисто буркнул юноша. Лекарь приподнял брови.
– Открой рот.
Беглый осмотр показал, что никаких видимых признаков простуды у Этайна не осталось.
Лекарь озадаченно нахмурился.
– Мне кажется, что ты вполне здоров, – заметил он. Обвинять Маркия в обмане ему не хотелось – в конце концов, Этайн никогда раньше не проявлял склонности к притворству.
– Нет, я болен!.. – выкрикнул Этайн. Кровь бросилась ему в лицо, и сейчас Маркия действительно можно было принять за человека в лихорадке.
Лекарь почувствовал себя сбитым с толку. Большинство учеников считали госпиталь самым тоскливым местом на земле и готовы были идти на любые уловки, только бы скорей вернуться в свою башню. Правда, иногда кто-нибудь из лаконцев все-таки пытался задержаться в лазарете, чтобы отделаться от занятий или от каких-нибудь обязанностей, но они обычно имитировали слабость, говорили тихим голосом и вообще всем своим видом демонстрировали, что находятся в полушаге от могилы. Ни один из них пока не пробовал буянить в лазарете, доказывая, что он нездоров. И меньше всего такого поведения можно было ожидать от сдержанного Марка.
Лекарь взял Этайна за запястье. Пульс был учащенным, но, скорее, от недавней вспышки раздражения, чем от чего-нибудь другого. Лекарь готов был поклясться, что молодой человек, которого он держит за руку, обладает прекрасным здоровьем.
– В данный момент я не вижу никаких причин задерживать тебя в лазарете, – откровенно сказал лекарь Марку. – Но если ты в самом деле чувствуешь себя так плохо, как говоришь, то тебе еще рано приступать к занятиям. Думаю, я оставлю тебя здесь, чтобы понаблюдать за твоим состоянием.
Марк вздохнул с явным облегчением, и лекарь мысленно спросил себя, почему юноше так хочется остаться в лазарете. Марка никогда не бывало среди «упавших с лестницы» учеников, которых приводили в госпиталь с кровоподтеками и синяками на лице – а значит, дрался он нечасто. Недоброжелателей, из-за которых юноше пришлось бы отсиживаться тут, у Марка тоже не было. Наоборот, с первого дня его болезни побратимы Маркия буквально осаждали лазарет, упрашивая пропустить их внутрь (этим лекарь отказал по просьбе самого Этайна, который категорично заявил, что он не в состоянии никого принимать). Словом, ситуация с Этайном выглядела совершенно непонятной.
После ухода лекаря Марк сидел на постели, поджав ноги, и страдал. То, что он делал, выглядело в его собственных глазах не только малодушием, но и просто глупостью. Не может же он оставаться в лазарете всю оставшуюся жизнь. Пусть не сегодня и даже не завтра, но ему все равно придется встретиться с «дан-Энриксом». И вернуться на службу к королю. Будь это не Валларикс, а кто-то другой, еще можно было бы надеяться, что за время болезни Марка он найдет себе другого секретаря и откажется от услуг Этайна, но такой поступок был совершенно не в характере правителя. Значит, после своего выздоровления Марку придется возвращаться во дворец, снова проводить утренние часы за переписыванием бумаг в кабинете императора… и рано или поздно встретить там Элиссив.
Маркий стиснул зубы. В день, когда в столице чествовали лорда Ирема с «дан-Энриксом», он пробрался во дворец, чтобы увидеться с Криксом и передать ему, как сильно его ждут в Лаконе. Лэр и Рейхан наговорили еще тысячу вещей, но Маркий справедливо рассудил, что остальное они скажут Криксу сами. Орденские рыцари давно привыкли к Маркию и пропустили его безо всяких расспросов, хотя впору было удивиться, зачем Валлариксу секретарь на празднике. О том, чтобы пробраться в тронный зал, Маркий даже не помышлял – он собирался подождать южанина где-нибудь в коридоре или в галерее. Правда, под конец терпение Этайна лопнуло, и он все-таки заглянул в Зал тысячи колонн – но только для того, чтобы узнать, что Крикс примерно час назад ушел оттуда и, как передавали друг другу придворные сплетники, отправился на поиски принцессы.
Сердце у Марка сжалось. Получалось, что аристократы в голос обсуждают отношения Элиссив и оруженосца коадъютора. Интересно, до чего они осмелились дойти в своих предположениях… и что из этих выдумок могло быть правдой.
Марк отправился на поиски, пообещав себе, что не уйдет, пока не побеседует с «дан-Энриксом». Правда, в конечном счете получилось так, что он нарушил свое слово и вернулся в Академию, не обменявшись с Криксом ни единым словом. Просто потому, что после сцены, которую он увидел, Марку не хотелось разговаривать ни с кем, а уж с оруженосцем коадъютора – и подавно.
Он нашел Элиссив и «дан-Энрикса» в Оружейном зале. Сначала Марк услышал доносившуюся из-за двери музыку – невидимый исполнитель играл какую-то быструю и яркую мелодию на гаэтане, – а потом тихонько приоткрыл резную дверь. Музыкантом, которого он услышал, оказался знаменитый менестрель Феррен Малик, изредка приходивший в Академию к своему бывшему ученику, мэтру Этару. Он играл какой-то быстрый танец, а Элиссив с Криксом танцевали. Сердце у Этайна сжалось. Дочь Валларикса что-то сказала Криксу, а южанин вскинул голову и улыбнулся. Сейчас он стоял вполоборота к Марку, но по-прежнему не замечал его. Этайн подозревал, что ни южанин, ни принцесса не заметили бы его появления даже в том случае, если бы он распахнул дверь и вошел в зал. Несколько секунд Марк продолжал смотреть прямо перед собой, но уже ничего толком не видел. «Лучше бы он умер – там, в Каларии», – подумал Марк – и тут же ужаснулся этой мысли. Разве энониец не был его другом?!
Марк до крови прикусил губу. Разумеется, даже Элиссив не решилась бы танцевать с «дан-Энриксом» прилюдно, прямо на пиру. Но то, что она решилась бросить своих дам и остальных гостей, чтобы привести Крикса в Оружейный зал, уже свидетельствовало о том, насколько Лисси потеряла голову. Когда Этайн пытался угадать, действительно ли Лисси влюблена в «дан-Энрикса», он думал о каком-то полудетском увлечении. Ему и в голову бы не пришло, что все могло зайти настолько далеко, и что южанин отвечает дочери Валларикса взаимностью.
А этот менестрель, Феррен Малик?! Вот кто действительно хорош! Не только знает о затеях Лисси, но и помогает ей, словно какая-нибудь сводня из Веселого квартала. Впрочем, может быть, что Элиссив тут и ни при чем. Просто старый придворный музыкант всегда симпатизировал «дан-Энриксу». Несколько лет назад он даже обучал его игре на гаэтане.
Все эти мысли уместились в несколько секунд, а потом Маркий отшатнулся от двери и бросился бежать по первому попавшемуся коридору, не задумываясь, куда он ведет. Маркия переполняли самые недобрые чувства. Если бы сейчас он чудом встретился с Валлариксом, то, пожалуй, тут же рассказал бы ему о том, что видел в Оружейном зале.
Впрочем, к тому моменту, когда он вернулся в Академию, настроение у Марка совершенно изменилось, и он ощутил глубокую апатию. Итак, оруженосец коадъютора влюблен в принцессу, и она об этом знает. Теперь каждый раз, когда Марк станет появляться во дворце, ему придется наблюдать счастливое лицо Элиссив и слушать ее бесконечные рассказы о «дан-Энриксе». Жизнь представлялась отвратительно бессмысленной.
В тот день Этайн никак не мог заснуть. Стоило закрыть глаза, как он, будто наяву, видел дочь Валларикса, присевшую на край стола или устроившуюся в массивном кресле своего отца. Марк прокручивал в голове какой-нибудь из их недавних разговоров, и ему хотелось выть, поскольку сразу вспоминалось, как Элиссив танцевала с Криксом. Узкий шерстяной тюфяк казался ему раскаленным. После сигнала к тушению огней прошло не больше часа, но Этайну все равно казалось, что он провел в этой темноте и тишине уже целую вечность.
Он окликнул Юлиана, но тот уже спал. Тогда Марк встал и тихо вышел в коридор. «Дан-Энрикс» как-то показал ему, как можно выбраться из башни, миновав дозорного внизу, и сейчас Марк воспользовался этим способом, чтобы выйти в сад. Обувь осталась наверху, и босые ступни скоро заныли от холодной, мокрой от росы травы, но Марк и не подумал возвращаться. Он долго бродил по парку, подобрал несколько яблок, даже пробежал пару кругов вдоль стены, словно на утренней разминке. Метод оказался действенным – усталость во всех мышцах и ноющая боль в босых ступнях немного отвлекли его от мыслей об Элиссив. Запыхавшись, он дошел до Нового колодца, поднял полведра воды и с наслаждением напился. Удовольствие было бы полным, если бы из-за холодной, словно лед, воды у него не заболели зубы.
После этого Этайн почувствовал, что он уже достаточно устал, чтобы вернуться в башню и лечь спать.
Когда лаконский колокол пробил сигнал к подъему, Маркий с трудом смог оторвать голову от подушки. Горло у него саднило, а в глаза как будто бы насыпали песок. Попробовав высунуться из-под одеяла, Маркий тут же ощутил озноб. С тех пор, как он начал учиться в Академии, Этайн оказывался в госпитале всего пару раз, но в детстве он болел довольно часто и надолго запомнил ощущение противной слабости, из-за которой вынужден был проводить в постели долгие унылые часы.
Обычно мысли о болезнях были крайне неприятны Марку, но сейчас открытие, что он довольно сильно простудился прошлой ночью, привело его в восторг. Это давало ему основание остаться в Академии и не являться во дворец, а значит, не встречаться ни с Элиссив, ни с «дан-Энриксом». Раньше Марк ненавидел лазарет, где он когда-то провел несколько недель со сломанной лодыжкой, но теперь он обнаружил, что судил слишком предвзято. В некотором смысле госпиталь был лучшим местом на земле: в нем совершенно ничего не происходило, и все люди и события за дверью лазарета тоже начинали представляться удивительно далекими, как будто не вполне реальными. Тогда, пять дней назад, Этайна это полностью устраивало. Тем более что жар сопровождался сильной слабостью, и было удивительно приятно лежать на мягкой кровати, ни о чем не думая и наслаждаясь ощущением покоя. Впрочем, поправляясь, Маркий начал понимать, что это ни к чему не приведет. Нужно было мало-помалу возвращаться к настоящей жизни, как бы тяжело и неприятно это ни было.
Для начала Марк решил нарушить свое добровольное затворничество и принять у себя Юлиана, который упрямо продолжал бывать в лаконском госпитале каждый день. Все остальные после нескольких отказов перестали приходить, но Лэр, очевидно, полагал, что капля камень точит, и являлся каждый раз после обеда, когда у лаконцев был свободный час перед вечерними занятиями. На сей раз Марк попросил у лекаря впустить его, и тот исполнил его просьбу с явным удовольствием – наверное, надеялся, что посещение товарища окажет на Этайна благотворное влияние, и он не захочет больше оставаться в лазарете.
– Тебе лучше?.. – спросил Юлиан прямо с порога. Марк кивнул.
Проходя мимо кровати новичка, который не успел познакомиться со своими будущими побратимами, и которого из-за этого никто не навещал, Лэр на секунду задержался, вытащил из кармана яблоко, добытое в саду, и положил его на прикроватный столик. А потом бесцеремонно сел на край кровати Марка, прямо поверх одеяла. Марк невольно вспомнил, как они когда-то навещали Крикса – вот уж кто был настоящим мастером влипать во всевозможные истории, после которых энонийца отправляли в лазарет. То драка, то падение на брусьях, то внезапный обморок в саду…
