«Гроза» против «Барбароссы»
Александр Борисович Михайловский
Александр Петрович Харников
Операция «Гроза плюс» #1
22 июня 1941 года стало черным днем нашей истории. В этот день гитлеровская Германия вероломно напала на СССР, начав Великую Отечественную войну. А что могло бы произойти, если бы Советский Союз был полностью готов к отражению этого нападения и нанесению агрессору ответного удара, потому что помощь ему оказала бы нынешняя Российская Федерация?
Что необходимо сделать, чтобы предотвратить трагедию 22 июня? Президент России и Сталин встречаются и заключают договор о взаимопомощи. Солдаты и офицеры Российской армии в составе Экспедиционного корпуса готовятся вместе со своими предками встретить нападение Германии на СССР. Маршал Шапошников в Москве возлагает цветы к Могиле Неизвестного солдата…
Что же все-таки произойдет 22 июня 1941 года в новой реальности? Каким путем пойдет мировая история, и как быстро объединенные силы Страны Советов и Российской Федерации победят Третий рейх и его сателлитов? Ответы на эти вопросы можно найти в книгах нового цикла «Операция Гроза-плюс».
Александр Михайловский, Александр Харников
«Гроза» против «Барбароссы»
Пролог
22 июня 1941 года, 03:25, Белорусская ССР, советско-германская граница.
В час, когда зарозовевший восток уже осветил заревом полнеба, на еще темной западной стороне послышался заунывный вой сотен авиационных моторов. В этот предрассветный час, лежащий между самой короткой ночью и самым длинным днем, люфтваффе начало свой Великий поход на восток за жизненным пространством и поместьями с сотнями послушных славянских рабов. Два часа назад пилотам, штурманам и стрелкам, героям бомбовых ударов по Варшаве, Роттердаму и Лондону, был зачитан приказ фюрера о нападении на СССР. Время, ранее называемое «мирным», стремительно уходило в прошлое, а взамен мира на Страну Советов с тяжелым лязгом гулом и воем накатывалась война.
Первыми советско-германскую границу на большой высоте пересекло несколько десятков бомбардировщиков Ю-88. Приглушив моторы, они со снижением направились в глубину советской территории – к стратегическим аэродромам, армейским складам и окружным командным пунктам РККА. А вслед за ними, завывая на все голоса ЮМО-вскими и БМВ-шными моторами, тупо перлось дюралевое стадо из сотен «юнкерсов», «хейнкелей», «дорнье»… «Мессершмитты» из истребительных эскадр должны были взлететь позже, чтобы поддержать свои бомбардировщики во время второго и последующего налетов. Так решили в штабах люфтваффе. Еще не упала ни одна бомба, не прозвучал ни один выстрел, а война уже пришла в миллионы советских домов.
Внешне все походило на другие бесчисленные варианты истории, в которых гитлеровская Германия летом сорок первого года в разные сроки, под разными предлогами и с разной степенью вероломства внезапно нападала на СССР. Исход же всегда был один – победа вермахта в приграничном сражении, присоединение СССР к антигитлеровскому Альянсу и затяжная война разной степени продолжительности, кончавшаяся разгромом вермахта. Союзники могли провести свою историческую встречу на Висле, Одере, Эльбе, Рейне или даже Сене, но исход всегда был примерно один. Вслед за Рузвельтом в Америке к власти приходил Трумен, вслед за Второй мировой следовала Холодная война… и все начинался сначала.
В этот же раз все было совсем не так. Страна, лежащая на востоке, только притворялась спящей. Вчера вечером по войскам судорогой прошел сигнал «Гроза» – и советские солдаты, измученные бесконечными учениями, стрельбами и марш-бросками (чего не было в других вариантах истории) наконец отошли в пункты постоянной дислокации. Там они сходили в баню, получив там чистое нательное белье и новую форму «образца сорок первого года», а затем посетили клуб, где посмотрели кино (во всех ротах, эскадронах, батареях и эскадрильях одинаковое – «Обыкновенный фашизм»).
В двадцать два ноль-ноль на всем протяжении приграничных округов – от Мурманска, до Одессы – прозвучала команда «Боевая тревога». В течение ночи, до самого рассвета, части РККА занимали назначенные им для прикрытия участки советско-германской, советско-финской, советско-венгерской и советско-румынской границ, пополняя и усиливая заранее выдвинутые вперед специально созданные артпульбаты.
К Бресту, Августову, Граево, Гродно и Алитусу по лесным дорогам ночью выдвинулись взявшиеся как бы ниоткуда механизированные и мотострелковые бригады особого назначения, непривычно экипированные и до зубов вооруженные несвойственным для РККА оружием.
В штабе Западного ОВО бился в беззвучной истерике с кляпом во рту примотанный скотчем к стулу генерал армии Павлов. Люди, внезапно оккупировавшие его святая святых, совершенно не разделяли его идей и страхов, и со всей серьезностью готовились «отразить» и «уничтожить» самую могущественнейшую армию в мире. В ночь с двадцать первого на двадцать второе июня в Минск прибыл представитель недавно организованной Ставки Верховного Главнокомандования, генеральный комиссар госбезопасности Лаврентий Павлович Берия, призванный координировать действия РККА на Западном стратегическом направлении. Действия РККА на юго-западном направлении из Киева должен был координировать еще один Представитель Ставки народный комиссар государственного контроля Лев Захарович Мехлис.
Сам товарищ Сталин в эту ночь не поехал на ближнюю дачу, а остался в своем кремлевском кабинете. Американские телефоны ВЧ на его рабочем столе застыли в ожидании, обеспечивая прямую связь с Мурманском, Ленинградом, Таллином, Минском, Киевом, Севастополем. Такая же напряженная тишина стояла и в кремлевском кабинете Вождя.
Когда утомленные ночным маршем красноармейцы, кое-как прикорнувшие в окопах, проснулись от гула пролетающих в вышине самолетов, на столе у Верховного зазвонил телефон, на корпус которого прозрачной лентой была приклеена бумажка с надписью «Минск».
– Все-таки напал, мерзавец… – сказал Сталин, выслушав рапорт лучшего менеджера всех времен и народов. – Лаврентий, передай там товарищам, чтоб начинали. Пора.
Не успел положить трубку Берия, как последовал звонок из Киева: рапорт Мехлиса в точности повторял донесения из Минска. Немецкая авиация пересекла границу, вражеская артиллерия ведет огонь по погранзаставам, казармам, складам и аэродромам. Потерь нет, поскольку личный состав, техника, вооружение заблаговременно были перемещены в запасные районы, а боеприпасы, ГСМ и прочее имущество розданы в войска.
Мехлис еще докладывал Сталину, а с КП в Минске вышла на связь радиостанция, работающая на еще не освоенных немцами диапазонах: «Всем кто меня слышит, я Эльбрус! Гроза! Гроза! Гроза!»
По этой команде на взлет пошли истребители Западного и Юго-Западного стратегических направлений, а также истребители 1-й воздушной армии ОСНАЗ, дислоцированные на недавно оборудованных полевых аэродромах в районе Минск-Барановичи, а советская артиллерия открыла шквальный ответный огонь по немецким огневым позициям, форсирующим границу войскам и исходным рубежам, забитым солдатами и техникой. На не ожидающих ничего подобного Теодоров, Гансов, Густавов и Михелей обрушился огневой шквал невиданной силы. Орудий калибра 76-мм и выше в Западном и Киевском ОВО было много. В нашем прошлом для захваченных в трофеи гаубиц М-30 и МЛ-20, принятых на вооружение вермахта под обозначениями 12,2cm s.F.H.396(r) и 15,2cm KH.433/1(r), немцы даже развернули собственное производство боеприпасов. Трофейная 76-мм дивизионная пушка Ф-22 для вермахта массово переделывалась в противотанковую пушку Pak-36, имевшую у наших танкистов прозвище «Гадюка».
В ТОТ РАЗ противник был в одном месте, орудия в другом, тягловая сила, лошади и трактора в третьем, а боеприпасы в четвертом. ТЕПЕРЬ же все сошлось в одном месте, и вермахт, уже изготовившийся к рывку на восток, в полной мере испытал на своей шкуре огненный кулак советских батарей.
Пока передовые роты немецкой пехоты под шквальным пулеметно-артиллерийским огнем пытались форсировать приграничные реки, на позиции их артиллерии, исходные рубежи атаки и запасные позиции обрушился настоящий огненный град. Все снаряды, что генерал Павлов скопил в приграничных районах для их последующей сдачи «европейским освободителям», сейчас падали на их головы, так сказать, в натуральной форме.
Минут через пять непрерывным огнем кипела уже вся граница – от Лиепаи до Перемышля и от Измаила до Черновцов. Приграничное сражение, ставшее началом конца Третьего рейха, набирало обороты. В ОКХ пока еще никто ничего не понял. Германское командование лихорадочно бросало в топку предназначенные для развития успеха резервы, стремясь сломить неожиданное сопротивление, выйти на оперативный простор и наверстать неожиданно упущенные часы и минуты. Бараны радостно бодали нарисованные на сплошной каменной стене красивые новые ворота.
Пока немецкие сухопутные войска пытались хоть как-то привыкнуть к тому факту, что внезапного нападения не получилось, и воевать с русскими теперь придется по-взрослому, перед асами люфтваффе в лучах восходящего солнца появились многочисленные черные точки. Небо прочертили пушистые белые следы самонаводящихся реактивных снарядов, а еще через несколько минут на идущие без истребительного прикрытия бомбардировщики 2-го и частично 1-го воздушного флота, действующих сейчас в интересах группы армий Центр, внезапно обрушилось до тысячи новейших радиофицированных пушечных истребителей И-182 с опытными облетанными экспертами в кабинах. В утреннем белорусском небе началась настоящая бойня.
В тот момент, сгорающим в пламени бензина и дюраля асам люфтваффе, отчаянно сражающимся даже не за победу, а за выживание, было не понять, откуда у русских столько неизвестных (несомненно, самых современных) самолетов, откуда столько опытных пилотов с боевым опытом и кто надоумил их ставить на свои истребители пушки вместо пулеметов; что это за реактивные снаряды, попадающие прямо в моторы «Хейнкелей» и «Юнкерсов»…
Чтобы ответить на этот вопрос, надо отчасти вернуться на десять с половиной месяцев назад, а отчасти перенестись в иное время и иную реальность. Эта история началась не здесь и не сейчас…
Часть 1
Трудное решение
11 января 2017 года, 10:15, Российская Федерация, Республика Коми, бывший аэродром стратегической авиации Нижняя Потьма, испытательный полигон ГНКЦ «Позитрон», бывший подземный ангар для бомбардировщиков.
Мела метель. На улице еще стояла тьма. В январе на этой широте светает где-то около полудня, а к трем часам дня уже смеркается. Люди, три с половиной года живущие и работающие в этом глухом уголке России в зимнее, да и в летнее время, уже привыкли не обращать внимания на восходы и закаты и жить по своему рабочему календарю.
Сейчас, в помещении, некогда служившем подземным ангаром для бомбардировщиков Ту-22М-2, вокруг готовой к запуску установки собралась вся команда ее создателей. Сама темпоральная камера двух с половиной метровой ширины, высоты и толщины была смонтирована на поверхности, километрах в полутора от ангара, и была ограждена массивным кубом из толстого бронестекла. Десять камер вели постоянную съемку всего, происходило внутри куба, а также состояния внешнего оборудования. Кроме того, пространство внутри камеры было напичкано десятками датчиков температуры, давления, жесткого излучения, влажности. Среди разработчиков ходило мнение, что если чуть по-другому интерпретировать первоначальные расчеты, то прокол мог быть не вневременным, а внепространственным. Это, конечно, тоже интересно, но в таком случае неизвестно, куда откроется канал, которым еще не научились управлять: в межзвездный вакуум (что вероятнее всего), на дно океана или в недра звезды.
Генеральный конструктор ГНКЦ «Позитрон» Сергей Витальевич Зайцев перед запуском от волнения не мог найти себе места. Он все время протирал платком очки, мерил шагами помещение ангара, обогреваемого гудящими тепловыми пушками. Все предыдущие варианты установок были повторением пройденного еще в советское время, во времена его молодости, и могли вызвать только ослабление пространственно-временной структуры, которое, правда, уже регистрировалось приборами. Но и только. А руководство требовало конкретной отдачи от двух миллиардов рублей, уже вложенных в исследования. И ведь скажи простым городским обывателям, поклонникам Навального и Ксюши Собчак, на что были потрачены эти деньги, так сразу поднимется поросячий визг об откатах, попилах, воровстве и казнокрадстве…
Присутствующий при этих испытаниях полковник ФСБ Павел Павлович Одинцов, известный в определенных кругах просто как Пал Палыч, курировал ГНКЦ «Позитрон» от Администрации Президента и был человеком обстоятельным и по-своему дотошным. Именно его заслугой был этот научный городок, с удобством разместившийся на заброшенной дальней авиабазе, что гарантировало отсутствие поблизости «борцов с коррупцией» и «иностранных шпионов». Впрочем, зачастую борцы с коррупцией (а также за экологию) не брезговали подрабатывать шпионажем, а профессиональные шпионы яростно боролись за сохранение живой природы и чистоту рядов российского чиновничества. Главным для них было, чтобы их деятельность шла на пользу основному заокеанскому бенефициару, а заодно и хорошо оплачивалась. Благодаря этим «борцунам» за демократию родное государство и было вынуждено загнать команду исследователей туда, куда Макар телят не гонял. Правда, при этом их хорошо обеспечили всем необходимым для проживания хоть в центре Москвы, хоть на необитаемом острове, хоть на иной планете. А наличие взлетно-посадочной полосы позволяло принимать военно-транспортные самолеты со снабжением. Поговаривали даже, что в случае успеха, как уже было в прошлые годы, Сам может лично тайком прилететь сюда на персональном истребителе.
Но все когда-нибудь кончается, и четвертый вариант установки наконец был собран, испытан на холостых прогонах и, кажется, был готов выдать результат.
У компьютера, управляющего темпоральной установкой, сидит начальник испытательной службы Михеев Александр Владимирович, правая рука профессора Зайцева. В углу, в тени, неподвижной статуей застыла Ольга Александровна Кокоринцева, она же – «Большая О», она же – начальник лаборатории математических методов. Тут же – худощавый, по-татарски резкий и злой, начальник группы монтажа, Зиганшин Назир Турсунович. И эта установка, и три ее более ранних версии собраны его руками, и руками его инженеров и техников, которые тоже должны получить свою минуту славы – и сейчас они стояли, выстроившись вдоль стен.
В ангаре – полная тишина, слышно лишь, как натужное гудят силовые трансформаторы за перегородкой, и как в соседнем ангаре отчаянно воют мощные дизельные генераторы, перегоняя солярку в мегаватты.
– Александр Владимирович, – сказал профессор Зайцев, нервно потирая руки, – будьте добры – дайте, пожалуйста, рабочее напряжение на эмиттеры.
– Готово, Сергей Витальевич, – отозвался тот, – потребляемая мощность холостого хода в норме, ионизация воздуха в темпоральной камере в норме, темпоральная камера герметична.
– На какое давление вы ее испытывали? – спросил стоящий за спиной Михеева Одинцов.
– На две с половиной атмосферы, Павел Павлович, – ответил Михеев, – для попадания зоны перехода в вакуум этого вполне достаточно, ну а в случае открытия в воде на большой глубине установка просто отключится.
Полковник Одинцов кивнул и, по-байроновски сложив руки на груди, посмотрел на профессора Зайцева.
– Начинайте, Сергей Витальевич.
Тот поднял голову и оставил, наконец, в покое свои очки.
– Александр Владимирович, поднимайте частоту, – сказал он своему помощнику, – и следите за потребляемой мощностью.
Гудение трансформаторов изменило тон, а профессор повернулся к полковнику Одинцову.
– По предварительным расчетам, у нас там должно быть несколько окон, хотелось бы только знать, куда, – сказал он.
В левом нижнем углу дисплея замелькали, сменяя друг друга, цифры, а слева направо побежала тонкая черная линия – прямая, как кардиограмма покойника. Вдруг трансформаторы за стеной на мгновенье изменили частоту гудения, на экранах мониторов, куда подавался сигнал с камер наблюдения, промелькнула вспышка, а бегущая по дисплею линия молнией метнулась вверх и тут же упала обратно.
– Пробой, ей-Богу, пробой, Александр Владимирович! – воскликнул профессор Зайцев. – Назад, давайте скорее назад! Наверное, тут нужна более тонкая настройка. Попробуйте переключиться на ручной режим….
– Минуточку! – Сжав зубы, начальник испытательной службы хлопнул по клавише «пауза», потом осторожно застучал по кнопке «влево», пытаясь нащупать ускользнувшую частоту.
Минуты через две его усилия увенчались успехом. Линия, указывающая на потребляемую мощность, опять поползла вверх, изменился и тон работы трансформаторов. Еще немного – и телевизионные мониторы посветлели, а потом на них установилась четкая и ясная картинка. Место все узнали сразу, недаром почти все согласно условиям контракта торчали здесь уже больше трех лет. Но, во-первых, на экранах, вместо редких огней в кромешной тьме, сиял яркий полдень, во-вторых, там стояло лето, в-третьих, аэродром был на на месте, но пребывал в запустении, как и до прибытия сюда позитроновцев.
Пал Палыч хрустнул суставами пальцев.
– Поздравляю, товарищи! Полк расформировали в девяносто втором, мы с вами приехали сюда поздней весной две тысячи четырнадцатого. Ваша машина определенно работает… – Кивнув, он подошел поближе к дисплеям. – Давайте, профессор, запишите эту, как его, частоту, и посмотрим, что у нас дальше…
Профессор цыкнул на зашумевших было техников, и склонился над дисплеем рядом с Михеевым. На этот раз на сканирование диапазона вместо пяти минут ушло примерно восемь. По ту сторону временного барьера снова была зима. Но вместо ночи воздух был пропитан синевой сумерек. И еще – аэродром не просто присутствовал на месте – он жил. Горели яркие посадочные огни на полосе, с диспетчерской вышки светили прожектора, заливая все вокруг призрачным неживым галогеновым светом.
Пал Палыч подкрутил на одном из мониторов ручку громкости, и в ангар ворвался заунывный вой прогреваемых авиационных турбин. Не успели присутствующие переглянуться, как по полосе с грохотом пошел на взлет бомбардировщик Ту-22.
Одинцов кивнул.
– Картина выглядит все интереснее. Аэродром был основан в 1956-м; первоначально полк был вооружен бомбардировщиками Ту-16, а в 1962-м их заменили на Ту-22, которые и стояли на вооружении до самого расформирования…
– Значит, вторая зона у нас где-то между 62-м и 92-м? – предположил Михеев.
– Правильно, – подтвердил Одинцов, – где-то между… Очень точный адрес. Давайте дальше …
А дальше, через тринадцать минут сканирования, в третьей зоне, был весенний лес безо всяких признаков аэродрома. Потом, еще через двадцать две минуты, в четвертой зоне, снова был точно такой же, но летний лес (впрочем, не точно такой же – снимки, сделанные с одного ракурса, показывали, что лес успел существенно измениться). Через тридцать семь минут сканирования, в пятой зоне, был еще один зимний лес, потом через час с лишним, в шестой зоне, снова была зима… Со времени начала эксперимента прошло уже три часа, и все изрядно утомились.
– Стоп, товарищ Михеев, – остановил Одинцов инженера, когда тот собрался запустить сканер в поисках седьмой зоны. – Скажите, ваши техники с работой поиска этих временных зон самостоятельно справиться смогут?
Вместо Михеева полковнику Одинцову ответил профессор Зайцев.
– Техникам оборудование доверить страшновато, а вот любой из инженеров испытательной службы, пожалуй, справится.
Одинцов вздохнул.
– Тогда Бог с ним, товарищи, не будем спешить. Сегодня у нас и так великий день. Выключайте свою машину, профессор, и пойдем все в мою контору. Есть разговор о будущем.
11 января 2017 года, 13:35, Российская Федерация, Республика Коми, бывший аэродром стратегической авиации Нижняя Потьма, испытательный полигон ГНКЦ «Позитрон», здание бывшего штаба полка, кабинет куратора.
Итак, товарищи и некоторые господа, – сказал Одинцов, когда его гости расселись по стульям и диванам, – все вы молодцы, так что вам сегодня моя благодарность и рукопожатие перед строем. Теперь, как в КВНе, вам два вопроса для умных голов. Первый вопрос – как научиться точно определять время, в которое мы попали? И второй – что с этой вашей машиной делать? Кстати, о нобелевской премии по физике пока и не мечтайте, поскольку ваша машина есть наше самое тайное и мощное оружие. Кто же откажется раздавить паровоз еще тогда, когда он был чайником?
– Насчет нобелевки понятно, не очень-то и рассчитывали, – кивнул профессор Зайцев, протирая платком очки. – Что касается определения временного адреса, то в голову не приходит ничего, как выйти на улицу и спросить…
– Выйти и спросить – это, простите, по моей части, – поправил профессора Одинцов. – А я пока считаю такой экстрим преждевременным. Так что, дорогие мои, нужен научный метод.
Начальник испытательной службы на некоторое время задумался, потом сказал:
– Тогда, Павел Павлович, мы можем попробовать воспользоваться астрономическим методом.
– Астрономическим? – переспросил профессор Зайцев.
– Вот именно, – подтвердил Михеев. – Я где-то читал, что полная карта звездного неба никогда не повторяется, и, зная место и точное время снимка, вполне можно вычислить год и день.
– Значит, вам нужен астроном? – Одинцов задумался, потом кивнул. – Астронома найдем! Что еще?
– Переезжать отсюда надо, – вздохнула Ольга Кокоринцева, колыхнув необъятной грудью, – тут у нас триста двадцать дней в году пасмурные, и астроном ничего не увидит…
Глаза у Одинцова округлились.
– Куда переезжать?! Ваша машино-бандура занимает целый ангар, и секретна как десять манхэттенских проектов! Скажите, Ольга Александровна, а без переездов нельзя?
Тут Зайцев и Михеев переглянулись.
– Видите ли, Павел Павлович, – начал профессор, – этот вариант машины такой громоздкий из-за варьируемого кристалла, который нужен при сканировании. В полевой конструкции мы можем применить куда более простой метод со сменными картриджами, каждый из которых рассчитан на свой канал. Размеры машины при этом сильно уменьшится, а если перейти на питание от промышленной сети, то не понадобятся и генераторы.
