Адольф Гитлер одобрительно кивнул. Врач Петтер Курт был одним из самых ярых сторонников национал-социализма, как никто другой подходил для исполнения планов, задуманных Гитлером. Сразу после его вступления в национал-социалистическую немецкую рабочую партию ему было поручено командовать отрядом «Гитлерюгенда» в Веймере. Было в этом сухощавом волевом человеке что-то от кадрового военного. Его старания по воспитанию подрастающего поколения были замечены и обеспечили ему очень неплохой карьерный рост. Доктор Петтер Курт обожал своих воспитанников, гордился их достижениями. Многие из них впоследствии заняли руководящие должности в подразделениях СС, а его любимец Отто Гюнше стал личным адъютантом самого фюрера.
Среди них было немало и таких парней, которые, достигнув семнадцатилетнего возраста, воевали в танковых подразделениях на Западном фронте. Несмотря на юность, они нисколько не уступали в мастерстве американским и английским танкистам, а в героизме даже превосходили их.
Особенно удачно эти юноши действовали во время вторжения союзников в Нормандию. Так, например, Двенадцатая дивизия СС «Гитлерюгенд» вместе с Двадцать первой танковой дивизией отразили атаку канадцев, уничтожили двадцать восемь танков и разбили пехотный полк «Горцы Новой Шотландии». При этом сами они потеряли всего шесть человек убитыми.
– Мы с вами думаем одинаково, Борман. Другую столь же достойную кандидатуру подобрать невозможно. Петтер – отличный наставник. Переживает за воспитанников как за собственных детей. Он как никто иной подойдет для исполнения миссии, возложенной на него. Но в помощь ему нужно будет определить еще одного человека. Я предлагаю гауптштурмфюрера танковой дивизии СС «Гитлерюгенд» Шлюндера. Мальчики воевали под его началом и обожают этого человека.
– Весьма достойная кандидатура, мой фюрер, – охотно согласился Мартин Борман с этим предложением Гитлера.
– Мне очень прискорбно говорить об этом, но, скорее всего, нам придется оставить Восточную Пруссию и Померанию, – уныло произнес Гитлер. – Русские превосходят нас в численности, техники у них тоже больше. Но мы обязаны спасти высшее руководство Германии. Напишите приказ, а я его подпишу незамедлительно. Пусть гауляйтер Восточной Пруссии Кох вместе со своим штабом переезжает в Баварские Альпы. Я знаю этих людей, они настоящие офицеры и не двинутся с места, пока не получат моего приказа. Туда же переправьте гауляйтеров Данцига и Познани. С их обязанностями теперь справляются коменданты крепостей, обученные военному ремеслу. Гиммлер лично подбирал их и уверил меня в том, что они полностью преданы делу национал-социализма.
Борман обратил внимание на то, что при упоминании Данцига лицо фюрера на какое-то мгновение болезненно исказилось. Особенно горестно он воспринимал успехи русских именно в Восточной Пруссии, считал эти земли сердцевиной Великой Германии.
Что такое Пруссия для германского народа? Это оплот государственности, его краеугольный камень, вокруг которого держится вся нация. Убери его, и тогда не будет не только Пруссии, но и всей Германии. Именно вокруг Пруссии собирались все немецкие земли: Бавария, Гольштейн, Саксония, Вестфалия, Тюрингия.
Пруссия – не просто территория, где больше девяноста процентов населения говорят на немецком языке. Эта земля являлась воплощением духа немецкого народа, его незыблемого единства. Там даже руины помнили о былом величии Германской империи.
Последние два года Борман официально являлся личным секретарем фюрера. Лично для него ничего не изменилось. Он и прежде неизменно присутствовал практически на всех совещаниях, сопровождал Гитлера во всех поездках и даже обеспечивал его быт в резиденциях. В последние месяцы фюрер не решал практически ни одного важного дела, не посоветовавшись со своим личным секретарем.
Усиление руководителя партийной канцелярии не нравилось многим высшим чинам рейха. Борман не только регулировал потоки информации с фронтов, которые самым негативным образом могли повлиять на состояние фюрера, но и ограждал Гитлера от всякого человека, который был способен принести ему скверные вести.
Борману казалось, что он понимает фюрера гораздо лучше, чем кто-либо другой из его окружения. Сейчас он наблюдал за тем, как Гитлер испытывает почти физические страдания. Они стали результатом решения, только что принятого им, и болезненно отражались на его лице, обычно весьма скупом на эмоции.
Борман был предан фюреру с того самого момента, когда впервые увидел его в Мюнхене и был буквально очарован его пламенным выступлением. Все неурядицы, которые сыпались на Гитлера в последнее время, он воспринимал как личные несчастья.
Неожиданно фюрер улыбнулся и спросил:
– А знаете, Борман, о чем я больше всего жалею?
– Нет, мой фюрер.
– Я так и не научился кататься на велосипеде. В детстве у меня его не было, а садиться на него позже стало уже ни к чему. Это забавное увлечение как-то прошло мимо меня.
Мартин Борман промолчал. Он подумал, что сейчас не самое подходящее время для того, чтобы усадить фюрера на велосипед. Однако Гитлер сейчас и не ожидал от личного секретаря поддержки. Его взгляд, устремленный в прошлое, на какое-то время потеплел.
– У нас подрастает очень хорошее поколение, Борман. Его нужно сберечь, – заявил он. – А какую трепку наши парни задали американцам и англичанам в Нормандии!
– Двенадцатая дивизия СС «Гитлерюгенд», – охотно отозвался на это Борман. – Совсем мальчишки, однако дрались как взрослые мужчины.
– Они настоящие воины! В районе Фалез дивизия «Гитлерюгенд» целых тридцать дней сдерживала англо-американские войска, позволила нашим частям выйти из окружения. Тогда погибло очень много наших славных мальчиков. Цвет немецкой нации.
– Это так. Но они знали, во имя чего умирают.
– У наших юношей не только крепкие мускулы, но и очень сильная воля. Она пригодится, когда им придется заново отстраивать Германию.
– Именно так, мой фюрер. – Лицо Бормана с крупными чертами как-то заметно потяжелело, а высокий, без морщин, лоб круто выступил над переносицей.
Адольф Гитлер не обладал ни крепким телосложением, ни гренадерским здоровьем, но требовал от воспитателей «Гитлерюгенда», чтобы они как можно больше времени уделяли именно физической подготовке. Учеба в военных заведениях закаляла и тело, и характер. Порой занятия напоминали школу по выживанию в трудных условиях. Мальчики каждый день должны были доказывать воспитателям свое мужество и отвагу.
Испытания, которые преодолевали юные воспитанники, больше подошли бы тренированным бойцам. Парня, не умевшего плавать, заставляли прыгать с трехметровой вышки. Бедолагу вытаскивали из воды только после второго его появления на поверхности воды. Просить помощи запрещалось.
Тем, кто умел хорошо плавать, доставалось куда более суровое испытание. Зимой на реке вырубались две проруби на расстоянии десяти метров. Воспитанник должен был проплыть под водой от одной до другой.
Значительная часть юношей, пройдя школы «Гитлерюгенда», вступала в подразделения СС. Эти рослые, плечистые парни с южным загаром на лицах разбили самые крупные армии Европы и раньше других вошли в Советскую Россию. Вот только от того первого состава «Гитлерюгенда» мало кто уцелел. Большая часть этих бойцов полегла на полях России, но до конца жизни они остались верными идеям национал-социализма и своему фюреру.
– Прежде чем отправить Петтера и Шлюндера на запад, проведем секретное совещание. О нем не должен знать никто. Пригласите только мое ближайшее окружение.
– Хорошо, мой фюрер. Когда планируется совещание?
– Давайте соберемся через неделю.
Глава 4
Новое задание
Советские дивизии вышли на боевые позиции. Передвижение огромного скопления войск для гарнизона крепости прошло незаметно, чему способствовала небывалая темная ночь и сопутствующий отвлекающий фактор. В работу включилась Вторая гвардейская минометная дивизия реактивной артиллерии. «Катюши» спрятались в тыловой глубине, за тремя деревнями, в чистом поле с остатками неубранного турнепса и дали несколько залпов по крепостным стенам Познани. В районе императорского дворца воспламенились склады с горючим. К небу поднялись тяжелые черные смрадные тучи.
Из Познани, с закрытых позиций энергично били стодвадцатимиллиметровые минометы и стопятимиллиметровые безоткатные пушки. Взрывы старательно рыхлили землю вблизи передовых советских позиций.
Им в ответ из глубины прифронтовой зоны тяжело и раскатисто загрохотали гаубицы, укрытые за чернотой леса. Они надежно подавляли немалый шум, производимый танками, выдвигающимися на позиции.
Генерал-полковник Чуйков дал артиллерии команду прекратить огонь, когда ему доложили, что дивизии вышли на рубежи атаки, развернули огневые средства и теперь ждут сигнала, чтобы приступить к штурму.
Гаубицы умолкли.
Некоторое время с крепостных стен Познани вяло отбрехивались минометы, давая понять, что гарнизон готов к предстоящему штурму. Потом умолкли и они.
Чуйков вновь приник к стереотрубе. Познань, подсвеченная пожарищем, полыхавшим вблизи крепостных стен, на сей раз выглядела особенно сумрачно. С наскока такой город не взять, это совсем не тот случай. Но он непременно падет. Остается только вопрос: какой ценой? Обернется ли это вторым Сталинградом, когда пришлось воевать за каждую улицу, дом, этаж, шли бои на уничтожение, или же немцы теперь будут сдавать один форт за другим?
А что, если попробовать избежать предстоящего сражения? Ведь командование гарнизона не может не понимать, что город обречен. Взятие Познани – всего лишь вопрос времени.
– Виталий Андреевич! – Командующий повернулся к начальнику штаба, что-то мерившему на оперативной карте металлической линейкой. – Давай предложим немцам жесткий ультиматум – сдать город! Заявим, что у них нет другого выхода. В случае дальнейшего сопротивления они будут уничтожены!
– Предложить-то, конечно, можно, – сдержанно отреагировал на это Белявский. – Вот только я не уверен в том, что они согласятся.
– А ты что думаешь, Алексей Михайлович? – обратился Чуйков к члену Военного совета армии генерал-майору Пронину.
– Мысль хорошая, – ответил тот. – Может, и пройдет. Жить-то каждому хочется. Я тут своих агитаторов подключу. Они зачитают через громкоговорители все, что нужно. На что уделить особое внимание в обращении?
– Нужно обрисовать общую картину, сообщить гарнизону о том, что сейчас происходит на других фронтах. Врать не стоит, сказать лучше так, как есть. Боевая обстановка на всех участках у немцев выглядит удручающей. Город остался в окружении, соседние немецкие части уже давно отошли к Одеру. Дадим им на обдумывание нашего предложения три часа. Если откажутся, будем штурмовать город, но в этом случае пусть на наше милосердие не рассчитывают.
– Приказ понял. Сделаем все так, как нужно, лично займусь, – член Военного совета генерал-майор Пронин открыл тяжелую металлическую дверь и шагнул в невысокий узкий проем.
Самые важные информационные сообщения генерал-майор Пронин составлял сам. Подобное происходило не часто, но сегодняшний случай был особенный. Распоряжение ему отдал сам командующий армией. Кто знает, а вдруг удастся взять город без крови? Случалось, конечно, когда немцы оставляли без боя какой-нибудь населенный пункт, но вот чтобы такой крупный и важный центр, такого не было ни разу.
Устную пропаганду Красная армия всегда вела очень активно. Чаще всего она проходила прямо на переднем крае, откуда агитаторы сообщали немецким подразделениям о скверном положении дел на фронте. Нередко обращение к противнику было адресным, если разведке удавалось узнать звание и фамилию командира соединения, а то и просто какого-нибудь рядового пехотинца. Такая работа давала результат, обеспечивала сильный психологический эффект. Нередко зачитывались перехваченные письма родственников солдат вермахта. Речь в них шла о том, что в действительности в Германии дела обстоят далеко не так радужно, как сообщает доктор Геббельс. Гражданские люди в тылу испытывают настоящую нужду. Такие письма больнее всего били по нервам солдат, сидящих в окопах и переживавших за свои семьи. Значительную помощь в устной пропаганде оказывали перебежчики, по себе знавшие беды солдат и открыто говорившие об этом.
В ежедневных устных передачах они рассказывали об успехах Красной армии, что не могло не подтачивать боевой дух в рядах вермахта. Нередко после удачного эфира на советскую сторону с листовками в качестве пропусков переходили целые подразделения. Чем ближе наши войска приближались к Берлину, тем больше появлялось немецких солдат, желающих воткнуть штык в землю.
Вернувшись в штаб, генерал-майор Пронин полистал материалы о перебежчиках. Их было немного. Чаще всего они становились агитаторами, работавшими с громкоговорителями. Эти люди заползали на нейтральную полосу, закапывались как можно глубже в землю, маскировались дерном и ветками, а потом через конусовидную жестяную трубу зачитывали послание, адресованное точно таким же солдатам вермахта, какими прежде были и они сами.
Техническое оснащение этого процесса в ходе войны менялось. Сейчас все больше использовались звуковещательные установки на базе грузовика с выносным рупором, часто закрепленным на лыжах или колесах. Такие машины практически ежедневно передвигались вдоль линии фронта и подчас одолевали значительные расстояния. Зимой рупор чаще всего закреплялся на санках, которые под прикрытием ночи можно было перевезти на любой участок.
Полистав материалы допросов немецких перебежчиков, генерал-майор Пронин не без удивления отметил, что многие сведения, полученные от них, в информационно-психологическом воздействии на противника использованы пока что не были. А зря! В рассказах перебежчиков фигурировали конкретные фамилии командиров и солдат, которые стоило бы упомянуть.
В первую очередь следовало рассказать о деяниях коменданта крепости генерал-майора Гонелла, убежденного нациста. Другого на такой важный город не поставили бы! Этот матерый фриц только за последнюю неделю подписал приказы о расстреле трех офицеров и одиннадцати солдат за разговоры о высоких боевых качествах Красной армии.
Генерал-майор Пронин взял из папки чистый листок бумаги и принялся быстро писать:
«Немецкие солдаты и офицеры! Вас предали, вы находитесь в окружении частей Красной армии, передовые отряды которой уже подошли к Одеру и скоро станут штурмовать Берлин. Вас же оставили в Познани умирать за интересы нацистской верхушки. Только такие отпетые нацисты, как комендант города генерал-майор Гонелл, могут гнать своих солдат на верную смерть. Коменданта города как военного преступника ожидает трибунал и заслуженная кара…»
Генерал-майор Пронин закончил писать ультиматум и внимательно перечитал его. Со ссылками на конкретные фамилии немецких офицеров послание получилось эмоциональным, приобрело большую достоверность, что весьма важно в агитационной работе. Оставалось только перевести его на немецкий и отдать в политотдел армии.
Генерал-майор вызвал адъютанта, белобрысого ухоженного старшего лейтенанта лет двадцати пяти, и распорядился:
– Отнеси в политотдел армии. Там у них есть четверо офицеров, вполне прилично знающих немецкий. Пусть немедленно переведут. Хотя капитан тут один неплохо это делал. Он из разведки, кажется.
– Капитан Велесов.
– Точно, он самый и есть. Пусть переведет. Объяснишь ему, что дело срочное. Только поделикатнее с ним, он парень с характером. Давить не нужно, не тот случай. Этот Велесов и так жилы из себя рвет, чтобы штабу помочь. Было бы хорошо, чтобы он еще сам и прочитал текст перед немцами через громкоговоритель.
– Понял вас, товарищ генерал-майор.
Капитан Велесов внимательно посмотрел на старшего лейтенанта и с неохотой взял у него листок, на котором убористым разборчивым подчерком был написан ультиматум, адресованный немцам. Михаил прочитал текст. Слова резкие, грамотные, очень правильные. От них пахло порохом.
Лампа-коптилка, изготовленная ротным умельцем из стреляной гильзы сорокапятимиллиметровой пушки, под которой для безопасности лежал кусок аккуратно вырезанной жести, бросала красное пламя на лист. Оно делало его кровавым.
У Михаила имелись все основания отказать в просьбе старшему лейтенанту. Неважно, что он адъютант генерал-майора Пронина. В политотделе армии есть офицеры, прекрасно владеющие немецким. Но вот на его личную беду прошел слушок о том, что в этом деле он лучший. Потому и несут ему с тех пор всякие воззвания в то самое время, когда он имеет право отдыхать. Если так пойдет и дальше, то отцы-командиры вообще пригласят его на должность штатного толмача.
Полтора часа назад капитан Велесов с группой, состоявшей из четырех человек, перешел Варту и углубился на территорию немцев для уточнения передовой линии. Они выявили ложные окопы с макетами танков, а у самой крепостной стены обнаружили две хорошо замаскированные огневые точки с пулеметами «МГ?34» на станках. О результатах тотчас было доложено по радио в штаб дивизии. Там обещали, что эти места будут накрыты артиллерией перед самым наступлением.
Обратно разведчики выбирались тяжело. Перед нейтральной полосой они угодили под осветительную ракету, были обнаружены, обстреляны из стрелкового оружия и закиданы минами. В результате один боец был убит выстрелом из винтовки, а другому осколки разорвавшейся мины перебили обе ноги.
В какой-то момент, когда мина шандарахнула рядом, капитану Велесову подумалось, что это последний его переход через линию фронта. Однако гнутый пушечный лафет, за которым он прятал голову, мужественно принял на себя весь ворох раскаленных осколков.
Часа полтора они лежали под непрерывным огнем. Когда грохот малость поутих, разведчики подхватили убитого и раненого, стали перебираться от одной ямы к другой. Они прятались за кочки, заползали в расщелины и ложбины, пока не добрались до нейтральной полосы, на которой стоял старинный костел, покалеченный снарядами.
Укрывшись за его стенами, бойцы по разрытой снарядами земле проползли еще метров триста до своих окопов, после чего, совершенно обессиленные, скатились на их дно и еще долго пыхтели, не в силах отдышаться. Так что нахлебались герои-разведчики в этот раз полной ложкой.
Вернувшись из штаба, капитан Велесов написал похоронку на убитого бойца. Парня было жаль. Пацан совсем, ему едва исполнилось двадцать. Боевого опыта немного. Целый месяц в разведку просился, уважили его наконец-то, а оно вон как обернулось.
Этот солдатик почему-то верил, что даже в этом кошмаре сумеет уцелеть, рисковал понапрасну, удаль свою показывал. Да вот только пуля ни для кого не делает исключений. Вжался бы в землю, сделался бы на несколько минут ее частью, переждал бы пальбу из винтовок, а он, дразня смерть, приподнял голову и тотчас же ткнулся лицом в грязный снег.
До этого парень как-то обмолвился, что где-то на Южном Урале, откуда он был родом, его дожидается красавица-невеста. Не суждено… Вряд ли эта девчонка станет долго горевать. Она выйдет за другого, а вот матери будет тяжко.
Велесову хотелось подобрать подходящие слова, хоть как-то смягчить материнское горе, но в голову лезла всякая казенная канцелярщина. Михаил измотал себя до глубины души, но написал так, как оно и было, поведал матери горькую правду о сыне.
После всего пережитого ему следовало отдохнуть, укрыться байковым одеялом на жестких солдатских нарах, забыться хотя бы на пару часиков глубоким сном и ни о чем не думать. Михаил уже снял с натруженных ног сапоги и вытянулся на лежанке, испытывая каждой клеткой измотанного тела сладостную истому. Тут-то вдруг к нему и явился белобрысый адъютант генерал-майора Пронина.
Обычно на запросы высокого начальства принято реагировать без малейшего промедления, не считаясь ни с какими обстоятельствами. Совершенно неважно, устал ты или нет. Однако в этом случае присутствовала одна тонкость. Формально Михаил мог отказаться от выполнения этого поручения. Дело не его. Специалистов по немецкому языку и без того достаточно. Вдобавок ему по уставу положено хорошо выспаться перед выполнением следующего задания.
Именно поэтому в штаб генерал-майор Пронин капитана не вызвал, велел адъютанту поговорить с ним лично, в его блиндаже. Ход лукавый, ничего не скажешь, не придерешься. Пришел не кто-нибудь из рядового или сержантского состава, а сам адъютант члена Военного совета армии. Обычно таким офицерам не отказывают.
Стараясь не демонстрировать своего недовольства, капитан Велесов прочитал ультиматум.
«У генерал-майора Пронина определенно литературный талант. После войны он наверняка примется писать мемуары», – подумал Михаил, взял со стола остро заточенный карандаш и принялся переводить текст на немецкий.
Он старался писать поразборчивее, так, чтобы буквы ложились одинаковым рядком, управился с этим быстро, перечитал то, что у него вышло. Получилось весьма дельно. Даже где-то художественно.
– Все, готово. Возьми. – Капитан невольно глянул на часы и отметил про себя, что гонец украл у него сорок минут заслуженного отдыха.
Если завалиться на боковую прямо сейчас и проспать часа полтора так, чтобы никто больше не тревожил, то он еще сумеет восстановиться.
– Тут такое дело… – старший лейтенант замялся.
У парня, похоже, проснулась совесть, что совершенно не мешало ему мучить вконец уставшего разведчика.
– Дело очень важное. Вы прекрасно знаете немецкий язык. Может, вы и прочитаете? Дело идет о тысячах спасенных жизней! – старший лейтенант твердо посмотрел на Велесова.
– Прочитать? Перед кем? – осведомился тот.
– Перед немцами, на передовой. Через громкоговоритель.
А вот это уже откровенный перебор! За последние двое суток он практически не спал, трижды ходил за линию фронта. Командование готовило штурм, уточнялись разведданные. Капитан сделал даже больше, чем начальство планировало. Оставалось только удивляться, как он до сих пор не рухнул от усталости.
Капитану Велесову потребовалась долгая минута, чтобы подобрать ответ. На вполне обоснованный гнев у него просто не было сил.
– Я устал, мне нужно немного отдохнуть. Прочитать сумеет любой сержант. Незаменимых людей у нас нет, – проговорил он.
– Никто не сумеет прочитать так, как вы, товарищ капитан. Может, даже обойдется без штурма. Вы должны помочь, – настаивал старший лейтенант.
Несмотря на внешнюю мягкость, этот парень умел добиваться своего.
– Неужели вы не хотите использовать такую возможность, чтобы спасти тысячи солдатских жизней?
Старший лейтенант бил наотмашь по самым чувствительным местам, смотрел твердо и прямо, был уверен в собственной правоте, прекрасно осознавал, что требует чего-то особенного. Обычно в устных информационных сводках были задействованы хорошо образованные бойцы, с десятью классами за плечами, умеющие грамотно читать по-немецки. Но это простые солдаты! Велесов же был офицером!
«Неужели в штабе армии так слепо верят в силу нашей пропаганды? – подумал капитан. – Хотя кто его знает. Каких только чудес на свете не бывает. Три дня назад после одного такого обращения сдался целый взвод немецких пехотинцев».
– Вы предлагаете мне стать агитатором? – с улыбкой спросил Велесов.
