Беспокоилась Кэтрин только о матери, которая решила остаться на службе у королевы вместе с Анной даже после того, как ее милость прошлым летом была удалена от двора. Теперь королева Екатерина жила в поместье Мор в Хартфордшире, ранее принадлежавшем кардиналу Уолси. Служили ей, как прежде, но на оставшихся при ней слуг король смотрел с подозрением, и над их головами сгущались тучи. Кэтрин могла только аплодировать матери, которая осталась верна своей госпоже, но тем не менее предпочла бы, чтобы та самоустранилась. Дядя Уильям наверняка мог получить для нее место у леди Анны. Он посодействовал тому, чтобы Эдвард Сеймур обеспечил пост при дворе закончившему учебу Уиллу, и теперь оба они – дядя и брат – были в большом фаворе у короля. Слава Богу, упрямая материнская верность королеве не повлияла на это. Но как знать. Король в последнее время отличался непостоянством, как она слышала, и мог лишить своей милости любого по мимолетному капризу. Ну почему мать и Анна не вернулись в Рай-Хаус! Но, может, не стоит корить свою родительницу, – упрекнула себя Кэтрин; вероятно, та знает, что делает, поступая так, как велит ей совесть.
В начале декабря, когда Кэтрин занималась радостными приготовлениями ко второму Рождеству в Киртоне, ей доставили письмо, надписанное элегантным почерком Анны.
«Дорогая сестра, у меня тяжелые вести» – так начиналось это послание. Кэтрин читала дальше, не в силах поверить. Мать умерла. Началось все с простуды, но потом болезнь перешла на легкие, и никто, даже личный врач королевы, не смог ее спасти.
Она ушла безвозвратно. Ее жизнь в этом мире теперь – закрытая книга. Ей было всего тридцать девять, еще рано умирать. Кэтрин не могла осознать случившегося; реальность смерти самого близкого человека потрясла ее слишком сильно. Она знала, что мать пребывает с Господом и нужно радоваться за нее, но как ей жить теперь, чем заполнить пустое место в сердце, прежде занятое матерью?
Кэтрин встала на колени посреди разложенных на полу подарков.
– Святая Мария, Матерь Божья, молись за нас, грешных, ныне и в наш смертный час, – произнесла она. – О Господь, даруй ей вечный покой. Милостивый Отче, услышь наши молитвы и утешь нас. – По щекам ее лились слезы. – О мама! – возопила Кэтрин.
В таком положении и застал ее вбежавший в комнату Эдвард.
Немного успокоившись, Кэтрин перечитала письмо Анны. Сестра сообщала: королева Екатерина была очень добра и сказала, что та может оставаться при ней сколько хочет. Ценя это благодеяние, Анна тем не менее призналась, что хотела бы уехать из Мора. Там было очень грустно, и тоска ее увеличилась вдвойне со смертью матери. Она не отказалась бы служить при дворе леди Анны, но чувствовала, что, позволяя себе мечтать об этом, предает королеву и память матери. Бедная Анна! В шестнадцать лет вполне естественно стремиться к радостям жизни. А какие радости могут ждать ее на службе у опальной королевы?
Уилл и дядя Уильям присутствовали на погребении. Мать положили рядом с отцом, в капелле Святой Анны монастыря Черных Братьев. Кэтрин провела целый день в церкви, молясь об упокоении ее души. Вскоре после этого дядя Уильям прислал посылку. Внутри Кэтрин нашла крестильную пелену королевы и семнадцать украшений, завещанных ей матерью. Когда блестящие вещицы высыпались из бархатного мешочка, Кэтрин с болью в сердце узнала любимое кольцо матери – с ромбовидным бриллиантом в оправе из черной эмали. Там были еще подвески, пара гранатовых браслетов, а также миниатюра с изображением короля и королевы – красивые вещи, которые рад был бы получить любой, но Кэтрин отдала бы их все за возможность вернуть мать.
Дядя Уильям написал, что Мод завещала деньги на основание школ и приданое для самых бедных девушек из числа своих многочисленных родственниц. Это был типичный для нее поступок, она всегда отличалась добротой. Кое-какие украшения мать оставила и своей невестке Энн Буршье, но их передадут ей лишь после того, как будет доведен до окончательного заключения ее брак с Уиллом. Читая это, Кэтрин удивленно вскинула брови. Энн, вероятно, уже исполнилось четырнадцать, и она вполне могла бы разделять ложе с мужем. Но, очевидно, они пока так и не начали жить вместе. Уилл никогда не упоминал о ней в письмах, и у Кэтрин сложилось впечатление, что он вполне доволен жизнью вдали от своей суженой. Брат и самой Кэтрин теперь казался таким же далеким, как Рай-Хаус. Ей очень хотелось бы находиться рядом с ним и дядей в столь горестное время. Это было бы так утешительно. Но на дорогах в ту пору стояла непролазная грязь, и поездка превратилась бы в тяжелое испытание.
Сестру Кэтрин тоже жаждала увидеть. Анна сообщила ей в письме, что король решил поучаствовать в ее судьбе и отныне является ее законным опекуном. Это принесет ей пользу, и ему тоже, ведь теперь она может рассчитывать, что король организует для нее достойный брак, хотя сама Анна предпочла бы иметь опекуном дядю Уильяма, не такого страшного, как король. Полученные от сестры известия снова навели Кэтрин на мысль о том, как сильно зависят молодые женщины от соизволений могущественных мужчин.
Эдвард был просто чудо. Он не упрекал Кэтрин за то, что она слишком много плачет, в отличие от священника в церкви. Всегда оказывался рядом, когда Кэтрин хотелось поговорить, развлекал ее бесконечными играми в карты или в кости. Трагедия сблизила их, и Кэтрин каждый день благодарила Бога за то, что Он послал ей такого замечательного мужа.
Однако все эти огорчения возымели свое действие. Робкая надежда, расцветавшая в ее теле, зачахла от страданий и вышла из нее с тяжелым кровотечением и болью. Эдвард даже не знал, что она ждала ребенка, – Кэтрин не успела ему сказать, – и был потрясен.
– У нас будет другой малыш, вот увидите, – утешал он ее, баюкая в объятиях. – Мы сделаем другого.
И Эдвард пытался, с обычной старательностью исполнял свой супружеский долг, но ничего не получалось. Очевидно, Господь не предусмотрел для Кэтрин такого утешения. Может, Он злился, что она осмелилась обращаться к Нему напрямую? Или просто знал, что для нее будет лучше? Не стоит ей подвергать сомнениям Его волю.
Глава 6
1533 год
Эдвард очень обрадовался, когда его назначили мировым судьей. Произошло это, разумеется, благодаря влиянию отца, тем не менее он намеревался оправдать оказанное доверие личными заслугами. Ему было двадцать пять, и он постепенно обретал вес в графстве.
На Богоявление, облаченный в новую черную мантию из мягкой шерстяной ткани и шляпу с брошью на полях, Эдвард присутствовал на заседаниях квартальной сессии суда в Линкольне, и на Пасху тоже. За последние годы он возмужал и стал настоящим красавцем, а судейская мантия придавала ему весьма солидный вид. Кэтрин махала рукой вслед мужу, надеясь, что они скоро увидятся вновь. Она будет скучать по нему, ведь он стал ей очень дорог.
Вернулся Эдвард меньше чем через неделю – бледный и в лихорадке, лежа в нанятых одним знакомым судьей носилках. Кэтрин помогла ему войти в дом и лечь в постель. Она сидела рядом с неподвижным супругом и обтирала его горячий лоб влажным полотенцем.
– Не умирай! Прошу, не умирай! – взывала к нему Кэтрин. – Милостивый Боже, спаси его ради меня!
Не теряя времени, Кэтрин вызвала врача из Сканторпа. Ожидая его появления, она приготовила настой из буковицы с полынью и дала выпить Эдварду. Вскоре после этого, когда дыхание больного стало поверхностным и затрудненным и он уже с трудом узнавал ее, Кэтрин поняла, что нужно послать за лордом и леди Боро, и отправила гонца в Гейнсборо на самом быстром скакуне. Потом позвала священника и вернулась к бдению у постели мужа, держа его за руку и желая всем сердцем, чтобы он выжил. Господь не может быть таким жестоким, чтобы забрать у нее еще и Эдварда. Она потеряла мать, нерожденного ребенка, и боль от этих утрат еще не утихла.
Врач приехал, осмотрел больного и покачал головой.
– Необходимо чудо, – сказал он, кладя руку на плечо Кэтрин. – Вы должны приготовиться, мистресс.
Она не чувствовала ничего, кроме страха и изумления. Этого не может быть!
Священник исполнил последние обряды над безучастным ко всему, тяжело дышавшим Эдвардом; лицо больного посерело, губы стали синими. Кэтрин опустилась на колени у его постели и молилась горячо, как никогда в жизни. Когда она наконец перевела взгляд на мужа, тот издал хриплый вздох и затих.
Кэтрин встала, онемев от потрясения. Эмоций не было никаких, только сильнейшее недоумение.
Позже в тот же день в Киртон прибыл лорд Боро с супругой. Он взял на себя заботы о похоронах. На леди Боро было больно смотреть. Ее муж, хотя и сбитый из более прочного материала, тоже с трудом сдерживал свои чувства. Он потерял старшего сына. Это тяжелый удар для любого мужчины.
Священник старался утешить их всех, призывал не подвергать сомнениям Господню волю, но благодарить за подаренную Эдварду жизнь и молиться о переходе души усопшего через Чистилище. Пока он говорил, Кэтрин осознала, что вообще не верит в существование такого места, как Чистилище, и удивилась самой себе.
Стоя рядом с семейством Бург у открытого фамильного склепа в церкви Святой Троицы в Гейнсборо, она думала только о том, что всего две недели назад Эдвард мечтал о поездке в Линкольн и накануне его отъезда они любили друг друга. Месячные наступили, как обычно, значит надежды на ребенка не было. Теперь наследником стал брат Эдварда Томас.
Кэтрин не плакала. Она постаралась исполнить наказ священника и не горевать, потому что сомневаться в мудрости Господа – это грех. Эдвард обрел вечную жизнь, и когда-нибудь они воссоединятся во Христе.
Вернувшись в Гейнсборо в носилках с леди Бург и Элизабет Оуэн, женой Томаса, Кэтрин присоединилась к родне и гостям за поминальной трапезой и почувствовала некоторое утешение от мысли, что, не достигнув еще двадцати одного года, стала довольно обеспеченной вдовой. А значит, обрела независимость и могла распоряжаться своей судьбой самостоятельно. Она надеялась, что лорд Боро сообщит ей о финансовых распоряжениях, которые он сделал на ее счет. Ждать пришлось недолго. Когда участники похорон разъехались, свекор сел рядом с Кэтрин за стол на помосте и сказал:
– Я распорядился о передаче вам вашего приданого. Вы получите поместья Окстед и Оллингтон в Кенте, а также Уэстклифф – в Эссексе. Кроме того, я отписал вам доходы от двух своих имений в Суррее и одного в Кенте. Мой поверенный пришлет вам документы и ключи от домов.
– Благодарю вас, милорд, – сказала Кэтрин, радуясь, что теперь свободна от обязательств по отношению к этому человеку. – Вы проявили большую щедрость.
– Скоро я уеду ко двору, – продолжил лорд Боро. – Вы слышали, что леди Анна объявлена королевой?
Кэтрин в изумлении уставилась на него. В последнее время она была так занята, так погружена в свои проблемы, что новости из мира за пределами Киртона проходили мимо нее.
– Папа даровал развод?
– Полагаю, что да. Король женился на ней тайно. Ходит много слухов о том, когда это случилось, потому что леди Анна явно ждет ребенка. Важно то, что теперь у нас королева, стоящая за реформы, и я, по крайней мере, рад служить ей. Меня назначили ее камергером.
Это очень высокая честь. Без сомнения, король или леди Анна были наслышаны о реформаторском рвении лорда Боро. Несмотря на это, Кэтрин подумала и о несчастной старой королеве, изгнанной от двора и наперекор ее воле лишенной прежнего положения. Как переживала бы мать! Хорошо, что она не увидела этих дней.
– Я рада за вас, милорд, – сказала Кэтрин.
Лорд Боро склонил голову:
– Этот брак может стать ответом на наши молитвы. Будем надеяться, в Англии скоро появится принц, в котором она так нуждается. – Потом он прищурил глаза и спросил: – Когда вы уезжаете?
Вздрогнув, Кэтрин поняла: он рассчитывает, что она покинет Киртон, хотя сама намеревалась пока остаться там и еще не построила никаких альтернативных планов. Вдруг ей стало ясно, что она больше не нужна Бургам. Без детей, которые приковали бы ее якорем к семье, присутствие рядом с ними вдовы покойного сына было избыточным.
– Я пока не думала об этом, – пролепетала Кэтрин. – Когда вы хотите, чтобы я уехала?
– Это не к спеху, но мы хотели бы, чтобы Томас с женой перебрались в Киртон, как только это станет возможно.
– Тогда я постараюсь подготовиться к отъезду как можно скорее, – сказала Кэтрин.
– А я позабочусь о том, чтобы мой поверенный побыстрее управился со всеми вашими делами, – поддержал ее рвение лорд Боро.
Часть третья
«Весьма тяжелое и опасное время»
Глава 7
1533–1534 годы
Вернувшись в Киртон, который показался ей совсем пустым, Кэтрин задумалась: что же ей теперь делать? Дядя Уильям написал, что в Рай-Хаусе ее ждут и всегда будут рады принять. Там жили тетя Мэри и их младшая дочь Марджери, еще не выданная замуж. Но Рай-Хаус уже не тот, каким был в те времена, когда кишел детьми и мать была жива. Кэтрин подумала, не поехать ли ей в какой-нибудь из доставшихся в приданое домов, где она могла бы жить независимо, но ни в Кенте, ни в Эссексе, ни в Суррее она никого не знала, а перспектива прозябать в одиночестве ей не улыбалась. Однако у нее имелись родственники на севере.
Три года назад отца Катберта назначили епископом Дарема, и еще он занял пост президента Совета Северных графств. Время от времени они переписывались; его послания были полны новостей, хотя Кэтрин заметила, что отец Катберт никогда не упоминает о Великом деле короля. Хорошо зная его, она подозревала, что добрый священник пригнул голову и держится подальше от эпицентра событий, не желая участвовать в них или навлекать на себя гнев монарха. Теперь, когда Кэтрин написала отцу Катберту о постигших ее несчастьях, он предложил ей поехать к одной общей для нее и Эдварда дальней родственнице.
Леди Стрикленд три раза овдовела. Она была замужем за сэром Уолтером Стриклендом, Вашим родственником, который умер пять лет назад. Потом вышла за младшего сына прежнего лорда Боро Генри, но тот умер меньше чем через год после свадьбы, а ее третий муж, которого, кажется, звали Дарси, почил в прошлом году. Недавно я видел ее, когда мне случилось поехать в Кендал. Она живет недалеко от замка Сайзерг в Уэстморленде и во время нашего теплого разговора призналась, что ей одиноко. Вы составите отличную компанию друг другу. Если хотите, я напишу ей и предложу, чтобы Вы приехали к ней жить на какое-то время. Сайзерг – отличный дом с прекрасным садом, и леди Стрикленд очень милая женщина. Я уверен, это поможет Вам оправиться.
Чем дольше Кэтрин думала об этом, тем более привлекательной становилась для нее идея отправиться в Сайзерг. Леди Стрикленд, похоже, была идеальной компаньонкой, и в ее обществе печальные воспоминания ослабят хватку. Кэтрин согласилась на предложение отца Катберта и написала ему, а потом очень обрадовалась, получив послание от самой леди Стрикленд, в котором та говорила, что будет счастлива видеть Кэтрин в своем доме и примет ее как родную.
На сердце у Кэтрин полегчало. Она приказала паковать вещи. Печалила ее лишь необходимость оставить безотказную Элинор. Лорд Боро приказал ей отныне служить Элизабет Оуэн.
В тот день, когда к дому подъехали конные носилки, которые увезут ее из Киртона навсегда, Кэтрин обошла дом, в каждой комнате вспоминая Эдварда, и наконец всплакнула о нем. Трудно было оставить его в прошлом и отпустить из своего сердца, но нужно смотреть в будущее.
Поездка заняла целую неделю. Кэтрин и ее эскорт, миновав Йоркшир и Пеннинские холмы, попали в более дикую и малонаселенную местность. Небо широко простиралось у них над головой, а перед глазами открывались восхитительные пейзажи.
Замок Сайзерг прочно стоял на плоской равнине в окружении мягко очерченных холмов. Четырехъярусная башня и примыкающее к ней здание были сложены из древних серых камней, сильно выветрившихся. Замок был больше и внушительнее, чем Гейнсборо или Рай-Хаус. Кэтрин затрепетала от радости, увидев, что вокруг него разбит прекрасный сад. Ей будет очень хорошо здесь.
Навстречу гостям вышла леди Стрикленд – миловидная женщина лет тридцати пяти, с кудрявыми золотистыми волосами, которые выбивались из-под ее французского капора. На ней было черное платье из добротной материи, а на шее висела камея memento mori[4 - Помни о смерти (лат.).] с изображением черепа. Однако с виду эта дама вовсе не казалась скорбящей вдовой.
– Мистресс Бург, моя дорогая, как приятно видеть вас. Добро пожаловать в Сайзерг!
Кэтрин спустилась из носилок и обняла хозяйку замка, а та в ответ поцеловала ее в щеку и провела через крыльцо в холл. Там, выстроившись в ряд, ждали дети. Кэтрин насчитала девятерых: три мальчика и шесть девочек; все они выглядели неуемными и озорными. В них совершенно не чувствовалось сдержанности, присущей детям Бургов. Как только всех детей представили и леди Стрикленд отпустила их играть, они бросились врассыпную, смеясь и толкаясь. Потом хозяйка пригласила Кэтрин сесть вместе с ней за полированный стол; управляющий принес им вина и маленьких пирожных. Кэтрин сразу полюбилась ее новая компаньонка. Эта женщина умела сопереживать, обладала мудростью и остроумием, она была из тех редких натур, которым сразу хочется доверить все свои сердечные тайны.
После того как они поели, леди Стрикленд повела Кэтрин в приготовленную для нее спальню, расположенную в башне.
– Замок старый. Думаю, ему лет двести. Я управляю им, пока мой старший сын Уолтер не достигнет совершеннолетия – это случится в следующем году, – но мы с ним договорились, что я и дальше буду жить здесь. К счастью, все мои мужья оставили деньги на приданое дочерям, хотя найти подходящую партию непросто, могу вам сказать. Но торопиться некуда. Вот мы и пришли.
Она открыла тяжелую дубовую дверь, и Кэтрин вошла в большую светлую комнату с тремя окнами в форме трилистника, устроенными в алькове. Тут стояла дубовая кровать под балдахином с зелеными дамастовыми занавесками, на полу лежал турецкий ковер, а у очага помещалось кресло с высокой спинкой. Явилась горничная с тазом, кувшином для умывания и полотенцем из голландского полотна; все это она поставила на сундук под окном.
– Уборная там, – сказала леди Стрикленд, указывая на дверь в углу. – Если вам что-нибудь понадобится, позвоните.
На каминной полке стоял маленький ручной колокольчик.
– Превосходно, – отозвалась Кэтрин. – Вы очень добры.
– Можете жить здесь сколько хотите, – с улыбкой отозвалась леди Стрикленд. – Я буду рада вашему обществу.
Кэтрин жилось замечательно. В часы досуга она читала хозяйские книги, с удовольствием проводила время на винокурне, где для развлечения готовила духи и варенья. Леди Стрикленд – Кэт, как теперь называла ее Кэтрин, – без конца уговаривала гостью остаться у нее. В благодарность та тратила немало времени на обучение дочерей хозяйки, вспоминая заветы матери, считавшей крайне важным давать образование девочкам. У мальчиков – Уолтера, Томаса и Роджера – был учитель, но он противился тому, чтобы их сестры тоже посещали уроки. Кэтрин не одобряла его методы, так как этот наставник принуждал своих учеников к скучной зубрежке, и постаралась сделать так, чтобы в противовес ему девочки – Элизабет, Анна, Мэри и Агнес Стрикленд – занимались с удовольствием. Младшие – Анна Бург и Фрэнсис Дарси – были еще слишком малы для учебы, но всегда принимали участие в общих играх. Это был счастливый дом, он вызывал у Кэтрин пронзительно сладкие воспоминания о Рай-Хаусе.
Анна написала ей, что благодаря влиянию дяди Уильяма ее назначили фрейлиной к королеве Анне. Екатерина отпустила ее, дав свое благословение; она, несомненно, понимала, почему родные хотели, чтобы Анна удалилась от нее.
В следующем послании подробно описывалась коронация новой королевы и прекрасные платья, которые получили фрейлины.
Я сама чувствовала себя королевой. В процессии я видела твоего ужасного лорда Боро, который нес шлейф ее милости. Он был одет в парадное платье и мантию из белой ткани с горностаевым подбоем и выглядел по-королевски, как и она.
Отец Катберт тоже присутствовал на коронации, но не так торжествовал.
Толпа стояла молча, когда мы проходили, и я ощущал исходившую от людей враждебность. Некоторые отпускали замечания по поводу неуместности девичьего белого платья, когда женщина на шестом месяце беременности. Я видел лорда Боро, который очень кичится собой. При дворе ходят слухи, будто король обругал его за то, что он забрал барку бывшей королевы и сжег ее герб.
Кэтрин легко могла представить лорда Боро за этими занятиями.
Было ясно, что Анна восхищается новой королевой и стала ярой сторонницей религиозных реформ. Кэтрин не обсуждала это с Кэт, так как та держалась старых взглядов. В часовне Сайзерга с высокими балочными потолками никогда не зазвучит чтение Библии на английском языке, если это будет зависеть от хозяйки замка. Так что лучше не затевать с ней споров о религии. Для Кэт тут и спорить было не о чем, но Кэтрин, глаза которой раскрыл не кто иной, как лорд Боро, начинала задумываться: а правильна ли старая вера? Тем не менее она всегда корила себя за такие кощунственные мысли.
Месяцы пролетали быстро, как бывает всегда, когда человек наслаждается жизнью. Две женщины каждый день катались на лошадях. Иногда охотились с соколами. Однажды летним полднем они поехали в замок Кендал, принадлежавший предкам Кэтрин; он стоял на возвышенности, откуда открывался вид на город. Это была настоящая крепость с башнями на углах и толстыми стенами, заросшими плющом, отчего все здание имело заброшенный вид. Женщины пешком поднялись на холм, потому что Кэтрин хотела зайти внутрь, но ворота оказались запертыми.
– Только подумайте, я могла бы родиться здесь или расти, – задумчиво проговорила она.
Кендал находился очень далеко от дома, в монастыре Черных Братьев, где теперь хозяйничал Уилл.
– Я бы предпочла не заходить внутрь, – сказала Кэт, скривив лицо. – Там, вероятно, все в запустении и страшно.
– Тем лучше! – рассмеялась Кэтрин и побежала вниз с холма. Как здорово быть молодой, незамужней, беззаботной и жить так, как тебе нравится, ни от кого не завися.
Они отвязали лошадей и поехали в Кендал, где поглазели на разложенные в лавках товары и зашли в приходскую церковь: там были похоронены дед Кэтрин, сэр Уильям Парр, и некоторые другие ее предки. Потом женщины вернулись в Сайзерг, поужинали с детьми и мирно провели вечер за вышиванием и разговорами.
