Я больно закусила губу. В глазах закипели слезы. Я бросила взгляд на могилу отца. Вот и все. Вот и все. Теперь я круглая сирота.
На мое плечо легла чья-то крепкая рука. Я обернулась. Это был Мэтт. Я проигнорировала его участие. До меня вдруг дошло, что мы с Этаном остались одни. Только мы вдвоем, и больше никого.
Священник в очередной раз выразительно посмотрел на меня. Да-да, я поняла, мы заканчиваем.
Я положила руку на крышку гроба. Она была холодной на ощупь. Я убрала руку. Пожалуй, достаточно для прощального жеста. Я снова закусила губу, сдерживая себя. Потом взяла за руку сына и повела его к машине.
Мэтт ждал нас у лимузина. Он тихо заговорил:
– Кейти, я только хотел…
– И знать ничего не хочу.
– Я просто хотел сказать…
– Говорю ли я по-английски?
– Пожалуйста, выслушай…
Я дернула ручку дверцы:
– Нет, я не буду слушать тебя…
Этан тянул меня за рукав:
– Папа пригласил меня в кино. Можно я пойду, мама?
Только тогда я поняла, что смертельно устала.
– У нас поминки… – расслышала я собственный голос.
– Этану будет лучше провести время в кино, ты не находишь? – сказал Мэтт.
Да, пожалуй. Я закрыла лицо руками. И почувствовала себя глубоко несчастной.
– Пожалуйста, можно мне пойти, мама?
Я взглянула на Мэтта:
– Когда ты привезешь его домой?
– Я подумал, что ему, наверное, захочется переночевать у нас.
Похоже, он тотчас пожалел о том, что употребил последнее местоимение во множественном числе, но продолжил:
– Утром я отвезу его в школу. И если тебе нужно, он может остаться еще на пару дней…
– Отлично, – сказала я, не дав ему договорить. Потом опустилась на корточки и обняла сына. – Ты мне друг, Этан? – ни с того ни с сего вдруг спросила я.
Он робко посмотрел на меня и чмокнул в щеку. Мне бы очень хотелось принять это как утвердительный ответ, но я уже знала, что буду переживать из-за того, что так и не услышала его, остаток дня… и ночь. Одновременно терзаясь мыслями, какого черта я вообще задала этот глупый вопрос.
Мэтт хотел было тронуть меня за руку, но в последний момент передумал.
– Всего хорошего, – сказал он, уводя Этана.
И снова на мое плечо легла чья-то рука. Я смахнула ее, как муху, и сказала, даже не оборачиваясь:
– Я больше не в силах принимать соболезнования.
– Ну и не принимай.
Я закрыла лицо ладонью:
– Извини, Мег.
– Скажи три раза «Аве Мария» и садись в машину.
Я послушно выполнила ее команду. Мег забралась в машину следом за мной.
– А где Этан? – спросила она.
– Проведет остаток дня со своим отцом.
– Вот и хорошо, – сказала она. – Можно подымить.
Она полезла в карман за сигаретами, а другой рукой постучала в стеклянную перегородку. Водитель включил зажигание и медленно тронулся с места.
– Слава богу, можно убраться отсюда, – сказала Мег, закуривая сигарету. После первой затяжки она застонала от удовольствия.
– Курить обязательно? – спросила я.
– Да, обязательно.
– Но это же убьет тебя.
– А я и не знала.
Лимузин вырулил на главную кладбищенскую дорогу. Мег взяла меня за руку своими тонкими варикозными пальцами.
– Как ты, милая? – спросила она.
– Бывало и получше, Мег.
– Ну ничего, потерпи еще пару часов, и это дурацкое мероприятие закончится. А потом…
– Потом я выпаду в осадок.
Мег пожала плечами. И крепче сжала мою руку.
– Где Чарли? – спросила я.
– Возвращается в город на метро.
– Какого черта он это делает?
– Так он представляет себе покаяние.
– Когда я увидела его в таком состоянии, мне стало его по-настоящему жалко. Если бы только он снял телефонную трубку, ему бы удалось исправить свои отношения с матерью.
– Нет, – сказала Мег. – Ничего бы он не исправил.
Когда лимузин подъехал к воротам, я снова увидела ту женщину. Она уверенно шагала по дорожке, и ее походка была удивительно легкой для женщины ее возраста. Мег тоже заметила ее.
– Ты ее знаешь? – спросила я.
Вместо ответа она равнодушно пожала плечами.
– Она была у могилы матери, – сказала я. – И простояла там почти до самого конца.
Мег снова пожала плечами.
– Может, какая-то ненормальная из тех, кому нравится слоняться по кладбищам, – предположила я.
Когда мы поравнялись, она посмотрела в нашу сторону и тут же отвела взгляд.
Лимузин вырулил за ворота кладбища и свернул налево, по направлению к Манхэттену. Я откинулась на сиденье, чувствуя себя совершенно разбитой. Какое-то время мы молчали. Потом Мег ткнула меня в бок локтем:
– Ну и где мои двадцать баксов?
2
Пятнадцать человек из двадцати присутствовавших на похоронах вернулись на квартиру моей матери. Возникла толчея – что неудивительно, ведь последние двадцать шесть лет своей жизни мама ютилась в крохотной квартирке на пересечении 84-й улицы и Вест-Энд-авеню (и даже в тех редких случаях, когда она принимала гостей, я не помню, чтобы за раз собиралось больше четырех человек).
Мне никогда не нравилась эта квартира. Тесная. Плохо спланированная. Юго-западное расположение на четвертом этаже означало, что окна выходили во двор, и в них редко заглядывало солнце. Гостиная одиннадцать на одиннадцать футов, такого же размера и спальня, маленький совмещенный санузел, кухня десять на восемь с допотопной техникой и обшарпанным линолеумом. Все в этой квартире выглядело старым, изношенным и отчаянно нуждалось в обновлении. Три года назад мне удалось уговорить маму перекрасить стены – но, как это часто бывает в старых квартирах, свежий слой эмульсии и блеска лишь подчеркнул убожество плохо заделанных швов и грубо оштукатуренных стен. Ковры пестрели истертыми залысинами. Мебель требовала реставрации. Те немногие технические новшества, что имелись в квартире (телевизор, кондиционер, стереосистема сомнительного корейского производства), морально устарели, причем давно и безнадежно. За последние несколько лет, как только у меня появлялось немного свободной наличности (что, признаюсь, случалось не так уж часто), я предлагала матери поменять телевизор или купить микроволновую печь. Но она всегда отказывалась.
– Как будто тебе больше не на что потратить деньги, – говорила она.
– Но ведь ты моя мама, – возражала я.
– Лучше купи что-нибудь Этану или себе. Мне вполне достаточно того, что у меня есть.
– Но с таким кондиционером ты заработаешь себе астму. А в июле так вообще сваришься заживо.
– У меня есть электрический вентилятор.
– Мама, пойми, я просто пытаюсь тебе помочь.
– Я знаю, дорогая. Но у меня действительно все хорошо.
Последние два слова она произносила с особым выражением, однозначно давая понять, что спорить бессмысленно. Тема закрыта.
Она всегда и во всем себе отказывала. Ей не хотелось быть кому-то в тягость. И поскольку она была аристократкой, «белой костью», гордость не позволяла ей становиться объектом благотворительности. Для нее это было равносильно потере лица, краху личности.
Мне на глаза попалась группа фотографий в рамках на столике возле дивана. Я подошла и взяла в руки до боли знакомый снимок. Мой отец в армейской форме. Таким его сфотографировала моя мать на военной базе в Англии, где они познакомились в 1945 году. Это была первая и единственная в ее жизни заморская авантюра – больше она никогда не покидала берегов Америки. А тогда, по окончании колледжа, она записалась добровольцем в Красный Крест, и вышло так, что судьба забросила ее в штаб союзных войск под Лондоном, где она работала машинисткой. Там и произошла ее встреча с неотразимым Джеком Малоуном, репортером «Старз энд Страйпс», американского военного вестника. У них случился роман, побочным следствием которого оказался Чарли. С тех пор они не расставались.
Ко мне подошел Чарли. Он посмотрел на фотографию, которую я держала в руках.
– Хочешь забрать ее с собой? – спросила я.
Он покачал головой.
– У меня дома есть копия, – сказал он. – Это мое любимое отцовское фото.
– Тогда я возьму себе. У меня так мало его фотографий.
Мы молча постояли какое-то время, не зная, что еще сказать друг другу. Чарли нервно покусывал нижнюю губу.
– Тебе лучше? – спросила я.
– Да, все нормально, – сказал он, привычно отводя взгляд. – Ты справишься?
– Я? Конечно. – Ответ мой прозвучал бодро, как будто это не я только что похоронила свою мать.
– Сын у тебя замечательный. А это был твой бывший муж?
– Да… мой красавец. Ты разве не встречался ним прежде?
Чарли покачал головой.
– Ах да, я забыла. Ты ведь не был на моей свадьбе. А Мэтта не было в городе, когда ты приезжал в прошлый раз. В девяносто четвертом, кажется?
Чарли пропустил мимо ушей мой вопрос и вместо этого задал свой:
– Он по-прежнему работает в теленовостях?
– Да, только стал большой шишкой. Как и его новая жена.
– Да, мама говорила мне о твоем разводе.
– В самом деле? – удивилась я. – И когда же она успела? В тот раз, когда ты позвонил ей в девяносто пятом?
– Мы общались и позже.
– Ты прав, извини. Совсем забыла, ты ведь поздравлял ее с каждым Рождеством. Значит, во время очередного ежегодного поздравления ты и узнал, что Мэтт бросил меня.
