– Я был очень огорчен.
– Ну, все это в прошлом. Я уже пережила.
Последовала еще одна неловкая пауза.
– Здесь мало что изменилось, – сказал он, оглядывая квартиру.
– Мама никогда не стремилась на страницы «Дома и сада», – сказала я. – Впрочем, если бы она даже захотела привести в порядок квартиру – а она не горела таким желанием, – с деньгами всегда было туго. Хорошо еще, что не повышали арендную плату, иначе ей пришлось бы отсюда съехать.
– Сколько сейчас берут за месяц?
– Тысячу восемьсот, что вполне терпимо для этого квартала. Но она все равно ворчала на дороговизну.
– А она что-нибудь унаследовала от дяди Рэя?
Рэй был брат матери, причем весьма состоятельный – крупный бостонский юрист, но он всегда держал дистанцию и не спешил помогать сестре. Насколько я могла судить, в детстве они не были особенно близки, а потом и вовсе разошлись, после того как Рэй и его жена Эдит открыто выразили недовольство ее замужеством. Но надо отдать должное Рэю: он все-таки соблюдал кодекс аристократа и «жил по правилам». Так что после скоропостижной смерти моего отца он помог сестре финансами, предложив оплачивать образование ее двоих детей. Возможно, потому, что у Рэя и Эдит не было своих детей (а мама была единственной родственницей Рэя), им была не в тягость такая благотворительность. Но, даже будучи детьми, мы с Чарли понимали, что наш дядя не хочет иметь с нами никаких отношений. Мы никогда его не видели. Мама тоже не встречалась с ним. На Рождество каждый из нас получал от него в подарок чек на двадцать долларов. Когда Чарли учился в бостонском колледже, Рэй ни разу не пригласил его в свой таунхаус в Бикон Хилл. Меня тоже не звали в гости, пока я училась в колледже Смита и раз в месяц наведывалась в Бостон. Мама, объясняя нам причину его холодности, говорила: «В семье всякое бывает». И тем не менее следует отдать должное этому типу: благодаря его поддержке мы с Чарли имели возможность учиться в частных школах и колледжах. Но с тех пор как я в 1976 году окончила колледж Смита, мама больше не видела денег от брата и до конца своих дней остро нуждалась. Когда Рэй умер в 1998 году, я рассчитывала на то, что маме перепадут кое-какие средства (тем более что Эдит опередила своего мужа, отправившись на тот свет тремя годами ранее). Но никакого наследства она так и не получила.
– Ты хочешь сказать, мама не говорила тебе, что Рэй не оставил ей ни цента? – спросила я.
– Она сказала только, что он умер, и больше ничего.
– Это когда ты звонил в девяносто восьмом?
Чарли уставился в пол.
– Да, верно, – тихо произнес он. – Но я и не думал, что ее вот так запросто вычеркнут из завещания.
– Да уж. Рэй все завещал сиделке, которая ухаживала за ним после смерти Эдит. Бедная наша мамочка, вечно ее облапошивали.
– И как же ей удавалось сводить концы с концами?
– У нее была маленькая пенсия от школы. Потом еще социальная страховка… вот, пожалуй, и все. Я предлагала ей свою помощь, но она, разумеется, отказывалась. Хотя я и могла себе это позволить.
– Ты все там же, в рекламном агентстве?
– Боюсь, что да.
– Но ты теперь, наверное, занимаешь высокий пост?
– Всего-навсего старший копирайтер.
– По мне, так звучит солидно.
– Деньги платят неплохие. Но в нашем деле есть такая присказка: «везучий копирайтер – это оксюморон». Хотя жаловаться грех: работа есть, к тому же позволяет оплачивать счета. Жаль только, что мама не разрешала мне оплачивать ее счета. Она твердо стояла на своем и ни за что не хотела брать у меня деньги. В общем, одно из двух: либо она подпольно играла в канасту, либо занималась прибыльным бизнесом от организации «Гёрлскауты».
– Ты намерена избавиться от этой квартиры? – спросил Чарли.
– Ну, уж точно не собираюсь устраивать здесь музей… – Я в упор посмотрела на него: – Знаешь, тебя ведь нет в завещании.
– Я… мм… не удивлен.
– Собственно, и наследовать-то особо нечего. Незадолго до смерти она сказала мне, что у нее есть небольшая страховка и какие-то акции. Может, тысяч на пятьдесят в общей сложности. Очень плохо, что ты не общался с ней в последние полгода. Поверь мне, она не хотела вычеркивать тебя из завещания и вопреки всему надеялась, что ты все-таки позвонишь хотя бы раз. После того как ей сказали, что рак неизлечим, она ведь написала тебе, разве не так?
– Она ни словом не обмолвилась в письме о том, что умирает, – сказал он.
– А что-то изменилось бы?
Он снова отвел взгляд. Мой голос был по-прежнему твердым и спокойным.
– Ты не ответил на ее письмо, ты не ответил на мои сообщения, которые я оставила на автоответчике. Что, должна сказать, было твоей стратегической ошибкой. Потому что, если бы ты показался ей на глаза, сейчас бы делил со мной эти пятьдесят штук.
– Я бы никогда не претендовал на долю…
– Ах да. Принцесса настояла бы…
– Не называй так Холли.
– С чего вдруг? Она ведь Леди Макбет в этой истории.
– Кейт, я действительно пытаюсь…
– Сделать что? «Залечить раны»? Достичь «согласия»?
– Послушай, я никогда не имел ничего против тебя.
– Я тронута. Очень жаль, что мама не видит этого. Она всегда наивно надеялась, что все помирятся и, возможно, она снова увидит своих внуков с Западного побережья.
– Я собирался позвонить…
– Собирался – этого недостаточно. Собирался, но не собрался.
Мой голос стал громче. До меня вдруг дошло, что гостиная опустела. Это заметил и Чарли, потому что он прошептал:
– Пожалуйста, Кейт… я не хочу возвращаться с таким плохим…
– Чарли, а чего ты ожидал, черт возьми? Мгновенного примирения? «Поля чудес»? Что посеешь, то и пожнешь, приятель.
Кто-то умиротворяюще коснулся моей руки. Тетя Мег.
– Отличная проповедь, Кейт, – сказала она. – И я уверена, Чарли уже уяснил твою точку зрения.
Я перевела дух. И, чуть успокоившись, произнесла:
– Да, я надеюсь.
– Чарли, сходи на кухню, налей себе что-нибудь выпить, – предложила Мег.
Чарли сделал, как велели. Драчунов развели по углам.
– Успокоилась? – спросила Мег.
– Успокоишься тут, как же, – проворчала я.
Она усадила меня на диван. Устроившись рядом, заговорщически зашептала мне:
– Отстань ты от парня. У меня с ним был разговор на кухне. Похоже, у него какие-то серьезные проблемы.
– Что еще за проблемы?
– Четыре месяца назад его сократили. «Фитцгиббон» перекупила какая-то голландская международная корпорация, и половину персонала сразу выгнали.
«Фитцгиббон» был фармацевтическим гигантом, и Чарли трудился там последние двадцать лет. Свою карьеру он начинал как торговый представитель в долине Сан-Фернандо, постепенно дорос до должности регионального директора продаж по округу Ориндж. И вот теперь…
– И насколько все серьезно? – спросила я.
– Суди сама: чтобы прилететь сюда, ему пришлось занять у друга денег на билет.
– Господи!
– А учитывая то, что двое его детей учатся в колледже, с точки зрения финансов положение у него критическое. Ему не позавидуешь.
Меня вдруг пронзило чувство вины. Бедный идиот. Всю жизнь Чарли не везет. Просто какой-то фатальный неудачник.
– Насколько я поняла, и на семейном фронте дела неважные. Принцесса явно не из тех жен, кто готов поддержать мужа в трудную минуту…
Мег вдруг резко замолчала, толкнув меня в бок локтем. Чарли вернулся в гостиную с переброшенным через руку плащом. Я встала.
– Почему с плащом? – спросила я.
– Мне нужно возвращаться в аэропорт, – сказал он.
– Но ты ведь только два часа как приехал, – возразила я.
– Завтра у меня очень важная встреча, – смутился он. – Собеседование. Я сейчас… ээ… без работы.
Я перехватила взгляд Мег, умоляющий не выдавать ее. Воистину семейная жизнь напоминает паутину, сплетенную из секретов и мелких заговоров типа «только не говори своему брату…».
– Мне очень больно это слышать, Чарли, – сказала я. – Извини, что я тебе столько всего наговорила. Сегодня тяжелый день и…
Чарли заставил меня замолчать, коснувшись моей щеки легким поцелуем.
– Будем на связи, хорошо? – сказал он.
– Все зависит от тебя, Чарли.
Брат оставил мою реплику без ответа. Он лишь печально пожал плечами и направился к двери. На пороге он обернулся. Мы встретились глазами. Наш молчаливый диалог длился всего долю секунды, но мы успели сказать друг другу: прости меня, пожалуйста.
И в это же мгновение я почувствовала огромную жалость к брату. Он был таким потерянным, побитым жизнью, загнанным в угол, словно олень в лучах направленных на него прожекторов. Жизнь обошлась с ним сурово, и теперь он был воплощенное разочарование. Я искренне сочувствовала ему, по себе зная, каково это – оказаться неудачником. Потому что, если бы не мой сын, меня бы точно нельзя было считать образчиком личного успеха.
– Прощай, Кейти, – сказал Чарли. Он открыл дверь.
Я отвернулась от брата и шагнула в туалет. Когда через пару минут я вышла оттуда, его уже не было, и я вздохнула с облегчением.
Порадовало и то, что гости начали прощаться. Среди них были парочка соседей, какие-то давние подруги матери – хрупкие старушки на восьмом десятке, пытающиеся вести светские разговоры, бодриться и не особо задумываться о том, что их сверстницы уходят из жизни одна за другой.
К трем часам разошлись все, кроме Мег и Розеллы – крупной жизнерадостной доминиканки средних лет, которую я наняла два года тому назад убираться в маминой квартире дважды в неделю. Вышло так, что она стала круглосуточной сиделкой, после того как мама выписалась из клиники Слоун-Кеттеринг.
– Я не хочу умирать в какой-то серой комнате с флуоресцентными лампами, – сказала она мне утром того дня, когда врач-онколог сообщил ей, что надежды больше нет.
– Ты не умрешь, мама, – услышала я собственный голос.
Она потянулась ко мне из постели и взяла мою руку:
– С эскулапами не совладать, дорогая.
– Доктор сказал, что это может длиться долгие месяцы…
Ее голос был спокойным и даже умиротворенным:
– Это если считать от начала болезни. А в моем положении – три недели максимум. И честно говоря, это даже больше, чем я ожидала…
– Но разве не ты учила меня, что нужно всегда, всегда надеяться на лучшее, мама? – О господи, что я несу? Я крепче сжала ее руку: – Я не то хотела сказать. Просто…
Она с укором посмотрела на меня.
– Неужели ты так ничего и не поняла во мне? – сказала она.
Прежде чем я подыскала нужные слова, она нажала кнопку вызова медсестры:
– Я собираюсь попросить медсестру помочь мне одеться и собрать вещи. Так что, если ты оставишь меня минут на пятнадцать…
– Я сама одену тебя, мама.
– Не стоит, дорогая.
– Но я хочу.
– Пойди лучше сделай себе чашечку кофе, дорогая. Медсестра сама со всем справится.
– Почему ты не хочешь позволить мне…? – заныла я, словно подросток.
Мама только улыбнулась, зная, что переиграла меня.
– А теперь иди, дорогая. Но не задерживайся дольше, чем на пятнадцать минут, потому что, если я не уйду отсюда до полудня, они выставят счет еще за сутки.
– И что с того? – Мне хотелось рвать и метать. – «Голубой крест» все равно оплатит.
Но я заранее знала, каким будет ее ответ.
