Птолемей откинул с глаз прядь чёрных волос и поклонился.
– Спасибо тебе, Рехит, – сказал он.
Бартимеус
1
Времена меняются.
Когда-то, давным-давно, мне не было равных. Я мог летать по небесам на клочке облака и, проносясь мимо, взметал за собой пыльные бури. Я проходил сквозь горы, возводил замки на стеклянных столпах, валил леса одним дуновением. Я высекал храмы из костей земных и водил войска против легионов мертвецов, а потом арфисты десяти стран слагали песни в мою честь, а летописцы десяти веков записывали мои подвиги. Да! Я был Бартимеус – стремительный, точно гепард, могучий, точно боевой слон, опасный, точно атакующий аспид!
Но это все когда было…
А теперь… Ну, прямо теперь я лежал посреди полночной улицы и постепенно делался плоским как блин. А почему? А потому, что на мне покоилось опрокинутое здание. Его вес давил на меня. Мышцы растягивались, связки лопались, и как я ни тужился, а сдвинуть его не мог.
В принципе, ничего постыдного в том, чтобы пытаться спихнуть с себя упавшее на тебя здание, нет. Я уже сталкивался с подобными проблемами – это часть моей работы[8 - Вот, к примеру, был случай, когда на меня обрушилась часть великой пирамиды Хуфу. Это произошло тёмной безлунной ночью на пятнадцатый год её строительства. Я охранял ту зону, где трудилась моя группа, когда несколько известняковых блоков упали вниз, весьма болезненно придавив одну из моих конечностей. Отчего это произошло, так и осталось невыясненным, но я сразу заподозрил моего старинного приятеля Факварла, который работал по другую сторону пирамиды вместе с конкурирующей бригадой. Жаловаться вслух я не стал – я просто выждал время, пока моя сущность не исцелилась. И позднее, когда Факварл возвращался через Западную пустыню с грузом нубийского золота, я устроил небольшую песчаную бурю, в результате чего Факварл потерял сокровища и вызвал гнев фараона. У него ушла пара лет на то, чтобы собрать все золото среди барханов и отряхнуть с него песок.]. Однако если здание прекрасно и величественно, это всё же не так унизительно. А на этот раз жуткое строение, которое сорвали с основания и обрушили на меня с большой высоты, не отличалось ни величиной, ни величием. Это была не стена храма, не гранитный обелиск и не узорчатая крыша императорского дворца.
Нет. Здание, под которым я беспомощно корчился на земле, точно бабочка на лотке коллекционера, было построено в двадцатом веке и назначение имело весьма специфическое.
Ну ладно, признаюсь: это был общественный туалет. Довольно чистый и просторный, но тем не менее. Я был только рад, что никаких арфистов и летописцев поблизости не оказалось.
В качестве оправдания могу заметить, что у вышеуказанного туалета были бетонные стены и толстая железная крыша, и жестокая аура последней способствовала ослаблению моих и без того ослабевших членов. Кроме того, внутри, несомненно, находились различные трубы, бачки и изрядно тяжёлые краны, что тоже добавляло веса. И тем не менее для джинна моего уровня весьма унизительно быть придавленным подобным строением. По правде говоря, унижение тяготило меня куда больше, чем сама постройка.
Вода из раздавленных и полопавшихся труб струилась и капала на меня сверху и уныло утекала в канаву. Лишь голова моя торчала из-под одной из бетонных стен, тело же целиком находилось в ловушке[9 - Разумеется, очевидным решением проблемы было бы сменить облик – превратиться, скажем, в призрака или в клочок дыма и таким образом выплыть на свободу. Но этому мешали две вещи. Во-первых, мне было трудно менять облик – очень трудно, даже в лучшие времена. А во-вторых, стоило мне ослабить свою сущность, готовясь к превращению, давление извне тут же разнесло бы её в клочья.].
Это что касается отрицательных сторон моего положения. Однако была и положительная: я больше не мог участвовать в битве, что шла на улице предместья.
Битва была довольно скромная, особенно на первом плане. Почти ничего и видно-то не было. Свет в окнах потух, фонарные столбы завязались узлами. На улице было темно, хоть глаз выколи, сплошная чернота. В небе сияло несколько холодных звёзд. Раз или два вспыхнули и погасли какие-то невнятные сине-зелёные огни, точно взрывы глубоко под водой.
На втором плане было погорячее: там было видно, как две враждебные стаи птиц кружат и кидаются друг на друга, пуская в ход крылья, клювы, когти и хвосты. Такое хамское поведение было бы не к лицу даже чайкам или другой плебейской птице; а оттого, что это были орлы, все смотрелось ещё более шокирующе.
На более высоких планах бытия птичьи обличья исчезали и становился виден истинный облик сражающихся джиннов[10 - Ну, то есть более истинный. На самом-то деле там, откуда мы родом, все мы подобны друг другу в своей всепроникающей бесформенности. Однако любой дух имеет облик, который ему подходит и который он использует, чтобы воплотиться здесь, на Земле. На более высоких планах наши сущности отливаются в эти обличья, в то время как на более низких мы принимаем облик, уместный в данной ситуации. Слушайте, такое ощущение, что я вам все это уже рассказывал!]. Если смотреть с этой точки зрения, в ночном небе буквально кишели стремительные силуэты, искажённые формы и рваные тени.
Правил честной игры не соблюдал решительно никто. Я видел, как один из джиннов ударил своего противника в живот шипастым коленом и тот кубарем улетел за трубу, приходить в себя. Позор! Будь я среди них, уж я бы поступил совсем не так![11 - Я бы сначала ткнул его коленом, потом саданул в глаз концом крыла, а потом ещё пнул в лодыжку для верности. Так оно куда эффективнее. Эти молодые джинны такие бестолковые, просто зла на них не хватает!]
Но меня среди них не было. Меня вывели из строя.
Ладно бы ещё, если бы это был какой-нибудь африт или марид. Это я бы пережил. Но нет же, нет! По правде говоря, меня повергла во прах какая-то джиннша третьего разбора, из тех, кого при обычных обстоятельствах я мог бы свернуть в трубочку и выкурить после обеда заместо сигары. Оттуда, где я лежал, мне было её видно. Её хрупкую женственную грацию слегка портили только свиное рыло и длинная кочерга, которую она сжимала в копытцах. Джиннша стояла на почтовом ящике и орудовала своей кочергой с таким проворством, что правительственные войска, частью которых я номинально являлся, никак не осмеливались к ней подступиться. Грозная была тётка. Похоже, ей доводилось работать в Японии, судя по её кимоно. Если честно, её простоватый вид ввёл меня в заблуждение, и я подошёл к ней слишком близко, не воздвигнув Щита. И не успел я опомниться, как раздалось пронзительное хрюканье, что-то просвистело в воздухе и – бац! – на меня свалился сортир, а я был уже слишком утомлён, чтобы из-под него выбраться.
Однако мало-помалу моя сторона брала верх. Чу! Вот явился могучий Кормокодран – по пути снёс фонарный столб и зашагал дальше, размахивая им, точно прутиком; вот пронёсся Ходж, рассеивая дождь отравленных стрел. Ряды противника редели, а уцелевшие духи принимали все более жалкие обличья. Я увидел несколько крупных насекомых, которые отчаянно жужжали, пытаясь увернуться, один-два клока тумана, которые судорожно извивались, парочку крыс, которые рванули в бега. И только свиноматка упорно сохраняла прежний облик. Мои коллеги ринулись вперёд. Один из жуков рухнул наземь, оставив после себя только спиральное облачко дыма; клок тумана разнесло двойным Взрывом. Враг обратился в бегство, и даже свинья поняла, что игра окончена. Она изящно спрыгнула на крыльцо, кувырнулась оттуда на крышу и пропала. Победители ринулись в погоню.
На улице воцарилась тишина. Мимо моих ушей по-прежнему струилась вода. Вся моя сущность, от макушки до пят, отчаянно ныла. Я испустил тяжкий вздох.
– Какой ужас! – хихикнули рядом. – Дева в беде!
Не могу не отметить, что я, в отличие от кентавров и великанов, сражавшихся бок о бок со мной, в тот вечер принял человеческий облик. Я обернулся девушкой: хрупкая фигурка, длинные чёрные волосы, отчаянная отвага в глазах. Нет, разумеется, я не старался быть похожим ни на кого конкретного.
Говорящий вышел из-за угла общественной уборной и остановился поточить ноготь об обломок трубы. Он не стремился выглядеть поизящнее, а потому, как обычно, носил облик одноглазого гиганта с буграми мышц и длинными белокурыми волосами, заплетёнными в замысловатую, слегка девчачью причёску. Одет он был в бесформенную грязно-синюю робу, которую сочли бы отвратительной даже в средневековой рыбацкой деревушке.
– Бедная прекрасная дева не в силах вырваться из ловушки!
Циклоп тщательно оглядел один из своих ногтей, счёл его слишком длинным, яростно откусил кончик мелкими острыми зубами и принялся полировать его о шершавую стену туалета.
– Может, подсобишь встать? – осведомился я.
Циклоп окинул взглядом пустынную улицу.
– Ты бы поосторожнее, цыпочка, – посоветовал он, небрежно привалившись к стенке строения, так что оно сделалось ещё тяжелее. – По ночам тут разгуливают опасные личности. Джинны там, фолиоты всякие… зловредные бесы… Они могут тебя обидеть.
– Хватит, Аскобол! – рявкнул я. – Ты прекрасно знаешь, что это я!
Циклоп театрально захлопал своим единственным, густо накрашенным глазом.
– Бартимеус?! – картинно изумился он. – Не может быть! Да неужто великий Бартимеус попался в такую простую ловушку? Должно быть, ты некий бес или мулер, который осмелился подражать его голосу и… Но нет, я ошибся! Это и впрямь ты. – Он вскинул бровь, – Невероятно! Подумать только, до чего дошёл благородный Бартимеус. Хозяин будет очень, оч-чень недоволен.
Я собрал последние крупицы своей гордости.
– Все хозяева – явление временное, – ответил я. – И унижения тоже преходящи. Я просто жду своего часа!
– О, разумеется, разумеется! – Аскобол взмахнул горилльими ручищами и сделал небольшой пируэт. – Прекрасно сказано, Бартимеус! Да, ты даже в чёрные времена не теряешь присутствия духа. Ничего, что твои лучшие дни позади, что теперь ты не могущественней блуждающего огонька![12 - Блуждающие огоньки – это мелкие духи, которые выбиваются из сил, стараясь не отстать от времени. На первом плане они видны как мерцающие язычки пламени (хотя на прочих планах они больше похожи на прыгающих кальмаров). В былые времена волшебники использовали блуждающие огоньки, чтобы заманивать непрошеных гостей в ямы и топи. Урбанизация все переменила: теперь блуждающие огоньки парят над открытыми люками, выполняя обязанности предупреждающих сигналов, и в этом качестве действуют куда менее эффективно.] Не важно, что завтра тебе, скорее всего, придётся подметать пол в хозяйской спальне, вместо того чтобы парить, оседлав вольный ветер. Ты – пример для всех нас!
Я улыбнулся, оскалив белые зубы.
– Аскобол, – сказал я, – в упадок пришёл не я, а мои противники. Я сражался с Факварлом Спартанским, с Тлалоком Толланским, с хитроумным Чу из Калахари. От наших битв трескалась земля и реки обращались вспять. И я выжил. А кто мои враги теперь? Кривоногий циклоп в юбочке. Когда я отсюда выберусь, думаю, этот новый конфликт долго не протянется.
Циклоп шарахнулся назад, точно укушенный.
– Сколь зловещие угрозы! Стыдись, Бартимеус! Мы ведь на одной стороне, разве не так? Несомненно, у тебя были веские причины укрываться от битвы под этим ватерклозетом. Будучи вежливым джинном, я не стану донимать тебя расспросами, хотя сдаётся мне, что твоя обычная любезность тебе изменяет.
– Двух лет непрерывной службы никакая любезность не переживёт! – сказал я. – Я зол и измучен, сущность моя непрерывно зудит, и унять этот зуд я не в силах. От этого я сделался опасен – и ты в этом скоро убедишься. В последний раз, Аскобол: убери эту штуку!
Ну, он ещё немного побухтел и побурчал, однако же моя похвальба оказала своё действие. Одним движением волосатых плеч циклоп поднял чёртов сортир и снял его с меня. Строение с грохотом опрокинулось на противоположный тротуар. Несколько пожеванная девушка с трудом поднялась на ноги.
– Ну наконец-то! – сказал я. – Не очень-то ты торопился на помощь.
Циклоп смахнул какой-то сор, приставший к халату.
– Извини, – ответил он, – но до того я был слишком занят сражением и помочь тебе никак не мог. Но все хорошо, что хорошо кончается. Хозяин будет доволен – по крайней мере, моими стараниями.
Он искоса взглянул на меня.
Но теперь, когда я наконец вернулся в вертикальное положение, я больше не собирался трепаться. Я обвёл взглядом соседние дома, оценивая нанесённый им ущерб. Ничего страшного. Несколько проломленных крыш, выбитые окна. Стычка обошлась малой кровью.
– Французы, что ли? – спросил я. Циклоп пожал плечами – что было немалым подвигом, учитывая, что шея у него отсутствовала.
– Может быть. А может, чехи или испанцы. Кто их знает. Нас теперь со всех сторон норовят клюнуть. Ну ладно, время не ждёт, мне надо ещё проверить, как идёт погоня. Оставайся залечивать свои раны и ушибы, Бартимеус! Выпей чайку с мятой, попарь ноги в ромашке, и что там ещё прописывают старичкам… Адью!
Циклоп подобрал свои юбки и мощным прыжком взмыл в воздух. За спиной у него развернулись крылья и мощными, загребающими взмахами понесли его прочь. Летел он с неповторимой грацией офисного сейфа, однако же летел. А у меня на это сил не было. Надо сперва передохнуть…
Черноволосая девушка пробралась к обломку трубы, валяющемуся в соседнем саду. Медленно, охая и кряхтя, точно дряхлая старуха, она перешла в сидячее положение и уронила голову на руки. Закрыла глаза.
Чуть-чуть отдохнуть. Пяти минут хватит.
Время шло, близился рассвет. В небе гасли холодные звезды.
Натаниэль
2
Великий волшебник Джон Мэндрейк завтракал у себя в гостиной, сидя в плетёном кресле у окна, как то вошло у него в обычай в последние несколько месяцев. Тяжёлые шторы были небрежно отдёрнуты в сторону. Небо за окном было тяжёлым и серым, и плотный, слоистый туман пробирался между стволами деревьев на площади.
Круглый столик, за которым сидел волшебник, был выточен из ливанского кедра. Нагревшись на солнце, дерево источало приятный аромат, но этим утром столик был тёмным и холодным. Мэндрейк налил кофе в стакан, снял с тарелки серебряную крышку и взялся за яичницу с карри и беконом. На полочке над тостами и крыжовенным вареньем лежали аккуратно сложенная газета и конверт с кроваво-красной печатью. Держа стакан в левой руке, Мэндрейк отхлебнул кофе, а правой в это время развернул газету на столе. Взглянул на первую полосу, хмыкнул и потянулся за конвертом. На полочке, на специальном крючочке, висел нож слоновой кости для бумаг. Мэндрейк отложил вилку, одним уверенным движением вскрыл конверт и вынул сложенный пергамент. Это он прочёл внимательно, хмуря брови. Потом снова сложил письмо, сунул его обратно в конверт и со вздохом вернулся к трапезе.
В дверь постучали. Мэндрейк, несмотря на то что рот у него был набит беконом, отдал приказ. Дверь бесшумно распахнулась, и в комнату застенчиво вошла стройная молодая девушка с портфелем в руках.
Девушка остановилась.
– Прошу прощения, сэр, – начала она, – я не слишком рано?
– Вовсе нет, Пайпер, вовсе нет. Мэндрейк махнул ей рукой и указал на стул по другую сторону своего столика.
– Вы завтракали?
– Да, сэр.
Девушка села. На ней были тёмно-синие юбка и жакет и безупречно белая блузка. Прямые тёмно-русые волосы зачёсаны со лба назад и заколоты на затылке. Девушка положила портфель себе на колени.
Мэндрейк подхватил на вилку кусок яичницы с карри.
– Извините, я, с вашего разрешения, продолжу завтракать, – сказал он. – Я сегодня не спал до трёх часов, в связи с последним инцидентом. На этот раз в Кенте.
Госпожа Пайпер кивнула.
– Я слышала об этом, сэр. В министерство поступил доклад. Вылазку удалось подавить?
– Да, по крайней мере, насколько можно судить по моему шару. Я отправил туда несколько демонов. В любом случае, в ближайшее время мы это узнаем. Ну-с, так что же вы мне приготовили на сегодня?
Госпожа Пайпер расстегнула портфель и вынула стопку бумаг.
– Ряд предложений от секретарей, сэр, касательно пропагандистской кампании в отдалённых регионах. Вам на утверждение. Идеи новых плакатов…
– Что ж, давайте взглянем.
Он отхлебнул кофе, протянул руку.
– Что-нибудь ещё?
– Протокол последнего заседания Совета…
– Потом почитаю. Сперва плакаты.
Он окинул взглядом первую страницу.
– «Поступи на службу – послужи своей стране и повидай мир!» Ну и что это такое? Реклама туристической фирмы? Размазня какая-то… Говорите, Пайпер, говорите, я слушаю.
– Вот последние материалы из Америки для первых полос газет, сэр. Я их слегка причесала. Думаю, из осады Бостона можно сделать нечто вполне приличное.
– Ну да, сделать упор на героическую попытку, а не на позорный провал…
Он пристроил бумаги на колено и принялся мазать тост крыжовенным вареньем.
– Хорошо, я попытаюсь написать что-нибудь на эту тему, только попозже. Ага, вот это неплохо: «Защищай родину и заслужи вечную славу!» Хорошо. Тут предлагают изобразить деревенского парня с мужественным лицом, но как насчёт того, чтобы изобразить на заднем плане семейную группу – скажем, родителей и младшую сестрёнку, которые выглядят очень уязвимыми и с восхищением взирают на него? Поставим на семейные узы.
Госпожа Пайпер энергично закивала.
– Да, сэр, и его жену тоже.
– Нет. Нам нужны холостяки. Когда солдаты не возвращаются, именно их жены причиняют больше всего неудобств.
Он захрустел тостом.
– Других писем нет?
– От мистера Мейкписа, сэр. Доставлено бесом. Справляется, не заглянете ли вы к нему сегодня утром.
– Не могу. Слишком занят. Может быть, попозже.
– Кроме того, его бес принёс вот этот листок? – И госпожа Пайпер виновато протянула сиреневую бумажку. – Приглашение на премьеру его пьесы в конце недели. Называется «От Уоппинга до Вестминстера». История восхождения к славе нашего премьер-министра. Судя по всему, это будет вечер, которого мы никогда не забудем.
Мэндрейк застонал.
– Ну да, видимо, это замечательная вещь. Бросьте в корзину. У нас есть дела поважнее, чем толковать о театре. Что ещё?
– Мистер Деверокс разослал докладную записку. Ссылаясь на «тревожные времена», он распорядился поместить наиболее ценные сокровища нации в специальное хранилище в подвалах Уайтхолла. Они останутся там вплоть до соответствующего распоряжения премьер-министра.
Мэндрейк поднял глаза и нахмурился.
– Сокровища? Как то?
– Это не уточняется. Я подозреваю, это будут…
