– И поповских, и дьяконских, и дьячковских. Всех поил. Соседские мужики приходили, бабы – и им подносил.
Мужик с сожалением прищелкнул языком и сказал:
– Скажи на милость, а я и не знал. Вот незадача-то! Пришел бы я, так, пожалуй, и мне поднес бы…
– В лучшем виде поднес бы. Тут он чухонца поймал, который раков вез, купил у него раков и его напоил. Ребятишки, что грибы принесли, и те были пьяны.
– Оплошал я, оплошал. И который раз так. Я жерди лавочнику возил. И дернула меня нелегкая жерди возить! Ах ты, пропади он совсем! Да ведь кто ж его знал, что он загуляет! Я думал, что он на охоте, по лесу бродит.
– Ведь уж всегда он так.
– Да ведь два дня. Я думал, что он день отгулял да и на охоту.
– Осенью раз на порошу по зайцам приехал, так четыре дня гулял и все не мог остановиться. Так из избы и не выходил. Напьется – спать, проснется – опять пить. Баню тогда даже для него топили, чтоб хмель выпарить и с чистым сердцем за зайцами идти, а он в бане выпарился – пунш после бани стал пить, да так с чем приехал, с тем и уехал.
– Тс… То есть веришь, кляну себя, что я не знал, что он гуляет. А все жена. Поезжай, говорит, за жердями, лавочник жерди возит к себе на двор. И ты, Амфилотей Иринеич, с ним пил?
– Малость выпил, а так, чтобы настоящим манером – не удалось. Где же мне! Я с немцем-аптекарем в лес ходил, выводков ему указывал. Немец уж дорвался до охоты, так часов семь по лесу бродил, а когда мы вернулись в избу – все уже выпито было и Петр Михайлыч сидел и клевал носом. Совсем готов. «Разбуди, – говорит, – меня в пять часов, чтобы на охоту идти» – и свалился на лавку. Постель мы ему постлали, перетащили его – и вот спит до сих пор, – рассказывал егерь.
– И так-таки никаких остатков после него не осталось? – допытывался мужик.
– Полторы бутылки пива осталось – я выпил. Коньяку на донышке с полрюмки было – тоже выпил, а больше ничего.
– Так вечером, стало быть, он сегодня на железную дорогу поедет, к вечернему поезду, что ли?
– Да почем же мне-то знать! Ты знаешь его характер! Характер нравный. Купец богатый, загульный, так что ему! Вот пойти опять побудить его.
Егерь выбил из трубки золу, спрятал трубку в карман и поднялся со ступенек. На крыльцо вышла баба с ведром грязной воды и, услыша слова егеря, заговорила:
– Проснулся уж, ругается за стеной и самовар требует.
– Проснулся? Ну, вот и отлично.
Мужик двинулся на крыльцо.
– Куда ж ты лезешь! – остановил его егерь. – Надо ему еще умыться подать. Дожидайся своего термину. Умоется, за чай сядет – вот и позовем тебя.
– Понимаешь ты, у меня лошадь в ночном, и должен же…
– Ну и пусть будет в ночном.
– Амфилотей! – послышался из избы хриплый голос.
– Иду, иду, ваша милость, – откликнулся егерь и направился в избу.
Баба, выплеснув ведро грязной воды, стояла еще на крыльце.
– Второй день чертит и все еще не может отправиться на охоту, – рассказывала она, подмигнув мужику. – Вчера шесть гривен мне дал, дай бог ему здоровья.
– За что?
– А утенка у меня на огороде подстрелил. И утенок-то ледащий. Аграфена с красной смородиной пришла – ей тридцать копеек, а и смородины-то на гривенник.
Мужик слушал и с досады даже бросил шапку на землю, сняв ее с головы.
– И черт меня дернул с этими жердями возиться! Ведь и мне бы что-нибудь перепало. Он меня любит. Всегда Стакан да Стакан, так Стаканом и называет. И имени мне христианского нет, чтобы Степаном меня назвать.
– Дьяконскому сыну, пропойному-то, Антошке-то, за представление и песни жилетку свою подарил. Очень уж он его распотешил, – продолжала баба.
– Фу ты, пропасть! – махнул рукой мужик и с досады даже плюнул. – Ведь и мне перепало бы от него что-нибудь.
– В лучшем виде перепало бы. Ашотке двугривенный… «Глаза, – говорит, – у тебя шустрые, вот тебе двугривенный»… Ущипнул за щеку и дал. Ваське за грибы…
– Ах ты господи! – вздыхал мужик. – А все жена… «Вози, – говорит, – жерди».
– И девки были… Девкам на полтину пряников, на тридцать копеек орехов, а уж пива что! Ты знаешь ли, ведь он вчера два ящика пива споил всем.
– Ох, не рассказывай!
– Закусок разных в жестяных коробочках привез, шесть бутылок вина – и ничего этого не хватило. Яичницу я ему стряпала, уху варила, грибы жарила, раков кипятила. И боже мой, что у нас тут вчера было! Вот не знаю, чем сегодня обрадует. Утку ему сейчас буду жарить, что он вчера у меня убил.
– Анисья! Ставь самовар! – опять послышался в избе хриплый голос.
– Да уж поставлен, поставлен, – откликнулась баба. – Сейчас закипит. Подам.
Из избы выбежал мальчишка в красной рубахе, босой и без шапки.
– Куда ты, Ванюшка?
– К кабатчику! За ромом! Петр Михайлыч послал! – крикнул мальчишка, махнул в воздухе рублевой бумажкой и пустился бежать.
– Опять, стало быть, чудить будет, – улыбнулась баба, покачала головой и направилась в избу.
2
В избе, на старинном красного дерева диване с клеенчатым сиденьем и с деревянной спинкой, сидел приехавший из Петербурга охотник Петр Михайлыч. Это был плотный мужчина купеческой складки, с рыжеватой подстриженной бородкой на рябоватом лице, сильно опухшем от вчерашнего пьянства. Редкие и мокрые после умыванья волосы, только сейчас расчесанные, прилипли у него к вискам. Смотрел он на свет щурившись и покуривал папиросу. Перед ним пыхтел на столе самовар и стояла полубутылка простого кабацкого рома. Петр Михайлыч был в одном нижнем белье и в войлочных туфлях на босую ногу и говорил вертевшемуся перед ним егерю:
– Вот, брат Амфилоша, хорошее-то вино вчера зря вылакали, а теперь приходится за кабацкий ром приниматься. Садись к столу, голова.
– Благодарим покорно, Петр Михайлыч, а только мой совет вам – не очень с утра-то на ром наваливаться. Лучше после.
– Отчего? – спросил охотник.
– Как отчего? Какая же после этого будет охота, ежели вы с утра в градус придете! Ведь на охоту надо идти, а выводки-то куропаток у меня в четырех верстах отсюда.
– Чудак-человек, да ведь опохмелиться-то надо же после вчерашнего. Ведь башка трещит.
– Мой совет: лучше опохмелиться стаканчиком водки и закусить огурчиком или яишенкой. Сказать Анисье, так она живо на шестке яичницу сварганит. Право слово, выпейте лучше простой водки, а ром ведь он ослабляет. Не в себе будете.
– Хм… Ты говоришь: водки. А водка у нас есть или посылать надо?
– С пару-то стаканчиков и у меня найдется – один про вас, а другой про меня. А уж потом чайком с лимончиком запьем, только без рому, яишенкой закусим и, благословясь, в путь. Послушайтесь вы меня.
– Водки-то бы действительно хорошо. Ну, давай.
– Стряпать, что ли, яичницу-то? – послышался из-за перегородки женский голос.
– Стряпай, стряпай, Анисья, – отвечал егерь, достал из кармана ключ, полез в стоящий в углу сундук и достал оттуда бутылку с остатками водки. – Даже и с три стаканчика найдется, – прибавил он, посмотрев бутылку на свет.
– Вот и ладно. Садись.
Егерь хотел было сесть, но вспомнил и сказал:
– Там мужик Степан вас дожидается на дворе. Спрашивает, когда обратно на железную дорогу поедете.
– А! Стакан? Да что ему так загорелось? Будет день, и будут мысли.
– Вот и я то же самое ему сказал, а он лезет: доложи, говорит.
– Я здесь, батюшка Петр Михайлыч! – послышалось из кухни. – Со здоровьем вашу милость пришел поздравить. Прикажите войти.
– Или услыхал, что водку люди хотят пить? Войди, войди, чертова игрушка.
Вошел мужик Степан и поклонился.
– Чай да сахар вашей милости. Со здоровьем честь имею вас поздравить, – заговорил он.
– Ты зачем пришел-то?
– А узнать, когда, ваша милость, на железную дорогу ехать изволите. Ежели сегодня утречком, то нужно приготовить лошадь, потому она у меня на лугу.
– Лошадь! Чудак-человек, я еще и на охоте не был. Или тебе так уж очень выжить меня хочется?
– Зачем выживать, Петр Михайлыч? Мы такому охотнику завсегда рады, вы у нас господин, можно сказать, на редкость, а должен же я свое дело справить, ежели вы изволили подрядить меня, чтобы и обратно вас на железную дорогу отвезти.
– Ночью сегодня поеду. Справляйся к ночи.
– Вот и отлично. Стало быть, я и лошадь в ночное пускать не буду. А уж так я кляну себя, Петр Михайлыч, что я на вчерашний пир к вам не попал! Дураком себя называю. – Да ты дурак и есть.
– Это точно, ваше степенство. Жерди лавочнику с реки возил. А какая заработка?
– Нет, ты и так дурак, без этого дурак.
– Пусть будет по-вашему, ваше степенство, – улыбнулся мужик. – А вот водочки мне поднесите стаканчик, чтобы со здоровьем вашу милость поздравить.
– Водки, брат, мне и самому мало. Тут только мне да егерю.
– Да ведь в один монумент к Астахову в кабак спорхать можно.
– Нет, уж ты пей ром. Вот ром, есть.
– Ну, ром так ром. Доброму вору все впору, ваше благоутробие.
Петр Михайлыч стал наливать ром в стаканчик. Запахло жареным маслом. Егерь, уходивший в это время в соседнюю комнату, явился со сковородкой яичницы на тарелке. Сзади его Анисья несла огурцы на тарелке. Через несколько минут все выпили.
– Важно! – говорил Петр Михайлыч, потирая ладонью желудок и прожевывая огурец.
– Кушайте, кушайте яишенку-то, пока горяча, – предлагал ему егерь.
– Вот на еду-то меня и не тянет. Поем. Куда торопиться! Вишь, она как еще горяча, яичница-то, даже кипит в ней масло.
– Меня самого, ваше степенство, на еду никогда не тянет наутро, коли я с вечера загулял, – сказал мужик и прибавил: – Да оно и лучше. Водка без еды всегда ласковее пьется. А только, ваша милость, без второго стаканчика нельзя, – улыбнулся он, – поднесите уж и второй. Ведь я в двух сапогах хожу. Да и сами-то вы…
– Амфилотей! Найдется мне там в бутылке еще стаканчик водки? – спросил егеря охотник.
– Найтиться-то найдется, Петр Михайлыч, а только лучше бы вы спервоначалу яишенки…
– Ах ты господи! Ну чего ты меня оговариваешь! Чего под руку говоришь! Терпеть я этого не могу.
– Да ведь на выводков нам идти надо, вот я из-за чего.
– И на выводков пойдем. Все будет… А только не говори мне под руку. Через это самое у меня икота всегда делается.
– Да ведь я к тому, что еще утро. Лучше же мы в дорогу с собой фляжечку захватим и на легком воздушке в леску…
– То само собой. Наливай.
Мужик бросился наливать Петру Михайлычу остатки водки, а себе ром.
– И чего ты, в самом деле, их милости, Петру Михайлычу, препятствуешь? Какую ты имеешь праву? – обратился он к егерю.
– Ну, ну, ну! Не тебе меня учить политике! Я тридцать пять лет с господами охотниками. Я егерь, прирожденный егерь, а ты мужик, сиволдай, – огрызнулся на него егерь. – Я с графами да с князьями бывал.
– И я графа Льва Петровича возил. Чего бахвалишься!
– Стакан! Оставь его! Не суйся! – крикнул на мужика охотник. – Пей.
– Еще раз со здоровьем, ваша милость, поздравляю! – сказал мужик и выпил стакан.
Выпил и охотник. В голове его уже порядочно шумело. Егерь опять приступил к нему:
– Съешьте вы хоть кусочек яишенки-то. Иначе зачем было и требовать ее?
– Ты требовал. А я ни в одном глазе… Вот ежели бы раков…
– Да не желаете ли, ваша милость, я сейчас побегу и скажу, чтобы мальчишки ловили в речке? – засуетился мужик. – Ведь у нас только для господ и ловят.
