– Просто она меня все время так называет. Мне просто интересно, типа, кто же это такая. – Анни на миг замирает от ужаса и лепечет: – Извините, что сказала «типа».
Миссис Салливан нагнувшись, треплет мою девочку по руке:
– Ну что, добилась своего, напугала ребенка, Барбара, – укоряет она подругу.
– Я просто хотела поправить ее, – вздыхает миссис Ку нц.
– Отлично, но сейчас для этого не время и не место, – строго замечает миссис Салливан и подмигивает Анни. – А почему тебе это так важно, детка? Знать, кто такая эта Леона?
– Бабушка, по-моему, грустит по ней, – отвечает Анни так тихо, что я еле улавливаю слова. – А я так мало о ней знаю, понимаете? О своей бабушке, в смысле. Мне ее так жалко, хочется ей помочь, но не знаю как.
На этих словах в кафе входят новые посетители, незнакомые мне седой мужчина и молодая блондинка, и я, обслуживая их, упускаю часть разговора Анни со старыми дамами. Блондинка выбирает кусочек морковного торта, спросив предварительно, нет ли у нас чего-нибудь диетического – у нас ничего такого нет, – а ее спутник (на вид он старше ее на несколько десятков лет, слишком стар, чтобы томно пожимать ей руку и чмокать в ушко) заказывает эклер. Когда они уходят и я снова могу посмотреть на Анни, она сидит за столиком рядом со старушками.
Глянув на часы, я уже собираюсь напомнить Анни, что через несколько минут ей надо выходить, чтобы не опоздать в школу, но застываю на месте, увидев выражение ее лица, серьезное и искреннее. В последнее время я привыкла к дочкиному ворчанию и закатыванию глаз – со мной она только так и ведет себя, – но в эту минуту Анни совершенно другая, она совсем не ломается. Я сглатываю.
Потом вхожу в зал с губкой и спреем, чтобы заодно с уборкой послушать их разговор. Дамы, как я понимаю, рассказывают Анни историю появления Мами на Кейп-Коде.
– В городке все девушки были влюблены в Теда, твоего прадедушку, – рассказывает миссис Кунц.
– Да еще как! – Миссис Салливан обмахивается газетой. – Помню, в выпускном классе я все тетрадки исписала его именем рядом со своим.
– Он был постарше нас, – добавляет миссис Кунц.
– На четыре года, – кивает миссис Салливан. – Он уехал учиться в колледж – в Гарвард, ты знаешь, – но каждые несколько недель приезжал домой погостить. У него была машина, красивая, редкость по тем временам. Конечно, все девушки на него заглядывались.
– Очень был приятный молодой человек, – соглашается миссис Кунц, – и вступил в армию, как и многие другие, после Пёрл-Харбора.
Старушки разом умолкают, рассматривают собственные руки. Я догадываюсь, что они вспоминают других молодых людей, которых они потеряли тогда, много лет назад. Анни ерзает на сиденье и наконец не выдерживает:
– И что было дальше? Он на войне познакомился с моей прабабушкой, да?
– В Испании, кажется. – Миссис Кунц, ища подтверждения, оглядывается на миссис Салливан. – Его ранили где-то на севере Франции или в Бельгии, по-моему. Я никогда не слышала эту историю в подробностях; здесь все долго считали его пропавшим без вести. А я была уверена, что он погиб. Но ему как-то удалось бежать в Испанию, и твоя прабабушка тоже там оказалась.
Анни торжественно кивает, будто знает эту историю наизусть, хотя мой дедушка умер за двенадцать лет до ее рождения.
– Она, конечно, француженка, твоя прабабушка Роза. Насколько я понимаю, ее родители умерли, когда она была совсем еще девочкой, и она решила уехать из Франции, где бушевала война, так? – подхватывает нить повествования миссис Салливан, посматривая на миссис Кунц.
Миссис Кунц кивает:
– Мы так и не узнали, где именно и как они познакомились, но мне тоже кажется, что Роза жила тогда в Испании. Но какой же это был год – сорок четвертый? – когда мы вдруг услышали, что Тед вернулся в Америку и что он женат на девушке из Франции?
– Конец сорок третьего, – поправляет миссис Салливан. – Я точно помню. Мне тогда как раз исполнилось двадцать.
– Ах, ну да-да, конечно. Ты лила горючие слезы прямо в именинный торт. – Миссис Кунц подмигивает Анни. – Она в школе по-детски влюбилась в твоего прадеда, прямо голову потеряла. А твоя прабабушка его похитила.
Миссис Салливан корчит гримаску.
– Она была на два года младше нас, да еще этот экзотический французский акцент. На мальчиков акцент ведь так действует!
Анни опять кивает с серьезным видом, как будто речь идет о чем-то, интуитивно ей понятном. Я прячу улыбку, притворившись, будто поглощена удалением особо упрямого пятна. Ни разу бабушка не рассказывала мне о том, как они познакомились с дедушкой. Мами вообще редко вспоминала прошлое, и мне интересно послушать, что еще помнят старушки.
– Потом Тед защитил диплом и нашел работу в Нью-Йорке, в средней школе, – рассказывает миссис Кунц. – А уже после этого они с твоей прабабушкой вернулись сюда, на Кейп-Код. Это когда он получил работу в школе «Си Оутс».
Мой дед, защитивший диссертацию по школьному образованию, был директором престижной частной школы в соседнем городке. В те времена в ней учились дети от дошкольной группы до двенадцатого класса, а сейчас там только старшие классы. Туда я собираюсь отдать Анни в девятом классе – обучение для нее будет бесплатным, в память о дедушке.
– А… кхм… бабушка тогда уже была? – спрашивает Анни. – Когда Мами и мой прадедушка сюда переехали?
– Да, твоей бабушке Жозефине было тогда – сколько же – лет пять, пожалуй? Или шесть, когда они переехали? – отвечает миссис Салливан. – Они вернулись на Кейп в пятидесятом. Я точно это помню, потому что в тот же год я вышла замуж.
Миссис Кунц кивает.
– Да, Жозефина, если не ошибаюсь, пошла в первый класс, когда они перебрались сюда.
– А Мами тогда открыла кондитерскую? – продолжает спрашивать Анни.
– Мне помнится, это случилось на несколько лет позже, – колеблется миссис Кунц, – но это, наверное, знает твоя мама.
И она окликает меня: «Хоуп, дорогая!»
– Что такое? – поднимаю я голову, сделав вид, что не слышала их разговора.
– Анни спрашивает, когда твоя бабушка открыла эту кондитерскую.
– В пятьдесят втором году, – отвечаю я. Смотрю на Анни, а она на меня. – Ее родители, мне кажется, держали такую же кондитерскую во Франции.
Кроме этого никаких других подробностей о прошлом Мами я не знаю. Она никогда не рассказывала мне о том, как жила до знакомства с дедом.
Анни, игнорируя меня, снова отворачивается к пожилым дамам.
– А кого-нибудь по имени Леона вы, значит, не знаете? – настаивает она.
– Нет, – повторяет миссис Салливан. – Может, так звали подружку твоей прабабушки во Франции?
– Здесь-то у нее никогда не было близких подруг, – замечает миссис Кунц. Потом, бросив на меня виноватый взгляд, поспешно добавляет: – Она очень милая, разумеется. Просто держалась немного особняком, вот и все.
Я киваю и задумываюсь, а была ли в том вина Мами. Она, конечно, немногословна и замкнута, но мне почему-то не кажется, что миссис Кунц, миссис Салливан и другие жительницы городка встретили новую соседку с распростертыми объятиями. Вдруг делается ее страшно жалко.
Я снова гляжу на часы.
– Анни, тебе пора. А то в школу опоздаешь.
Глаза превращаются в узкие щелочки, и в один миг прежняя Анни исчезает, теперь она снова ненавидит меня.
– Нечего мной командовать, ты мне не начальница, – бурчит она.
– Вообще-то, юная леди, – вмешивается миссис Кунц, стрельнув глазами в мою сторону, – мама действительно твоя начальница. Ведь она отвечает за тебя, пока тебе не исполнится восемнадцать лет.
– Неважно, – еле слышно бормочет Анни.
Она поднимается из-за стола и несется на кухню. И через секунду выскакивает оттуда с рюкзаком.
– Спасибо, – на бегу благодарит она миссис Кунц и миссис Салливан. – В смысле, спасибо, что рассказали мне про прабабушку.
Не удостоив меня взглядом, Анни распахивает дверь и, сделав шаг, оказывается на Мэйн-стрит.
Когда я уже закрываюсь, заглядывает Гэвин, чтобы вернуть запасной комплект ключей, который я дала ему два дня назад. На нем все те же джинсы с дырой на бедре – с последней нашей встречи она лишь чуть-чуть увеличилась.
– Трубу я вам починил, – говорит он, а я наливаю ему кофе – последняя чашка на сегодня. – Посудомоечная машина работает как новенькая.
– Прямо не знаю, как вас благодарить. Гэвин улыбается.
– Спорю, знаете. Все мои слабости вам ведомы. Пирог «Звезда». Штрудель с корицей. Холодный кофе. – Он заглядывает в свою чашку, картинно выгибает бровь и делает глоток.
Я хохочу, несмотря на смущение.
– Я прекрасно понимаю, что должна заплатить вам кое-чем посущественнее выпечки, Гэвин. Простите меня.
Он смотрит на меня снизу вверх.
– Мне не за что вас прощать, – улыбается он. – Вы просто недооцениваете мою любовь к вашим произведениям.
Я бросаю на него укоризненный взгляд.
– Серьезно, Хоуп, все отлично. Вы делаете все что можете, стараетесь изо всех сил.
Я вздыхаю, укладывая последние из оставшихся мариципанно-розовых пирожных в плоскую пластиковую коробку, которую на ночь поставлю в морозильник.
– Выходит, что «изо всех сил» недостаточно, – шепчу я себе под нос.
Утром Мэтт занес мне кипу документов, а я даже не полистала их, хотя и понимаю, насколько это важно. Эти бумаги меня пугают.
– Вы себя недооцениваете, – говорит Гэвин. И, не дав мне ответить, продолжает: – Стало быть, Мэтт Хайнс тут частенько бывает.
Он отпивает еще кофе. Я поднимаю голову, оторвавшись от коробок с выпечкой.
– Он приходит по делам, – объясняю я, недоумевая, с чего это я перед ним оправдываюсь.
– М-м-м. – Вот и весь ответ Гэвина.
– Мы с ним встречались в старших классах, – добавляю я. Гэвин рос в Бостоне – как-то вечером на веранде он рассказывал мне о своей школе в Пибоди – и поэтому я думаю, что ему неизвестно о наших былых отношениях с Мэттом.
К моему удивлению, он замечает:
– Знаю. Но это было очень давно. Я киваю:
– Это было очень давно.
– Как Анни, справляется? – Гэвин снова меняет тему разговора. – Со всей ситуацией между вами и вашим бывшим и со всем прочим?
Я смотрю на Гэвина. За последнее время никто об этом не спрашивал. Сама удивляюсь, поняв, насколько я благодарна ему за этот вопрос.
– Спасибо, все в порядке, – машинально отвечаю я, но, помолчав немного, поправляюсь: – Вообще-то сама не знаю, почему я так говорю. Ничего у нас не в порядке. Анни злится на меня в последнее время, а я не понимаю, как мне себя вести. Я вроде бы догадываюсь, что где-то там, внутри, прячется настоящая Анни, но сейчас дочка только норовит побольнее меня обидеть.
Не знаю, с чего это я с ним разоткровенничалась. Но Гэвин просто медленно кивает, на лице его не заметно осуждения, за что я ему благодарна. Я начинаю влажной тряпкой протирать прилавок.
– В ее возрасте такие вещи трудно пережить, – говорит Гэвин. – Я был всего на пару лет старше, когда мои родители разводились. У нее просто все в голове перепуталось, Хоуп. Но она с этим справится.
– Вы думаете? – сдавленным голосом спрашиваю я.
– Я знаю. – Гэвин встает, подходит и накрывает мою руку своей. Я перестаю протирать стойку и смотрю на него. – Она хорошая девчонка, Хоуп. Я наблюдал за ней летом, когда делал у вас ремонт.
У меня на глаза наворачиваются слезы, и я чувствую себя страшно неловко. Украдкой смаргиваю их.
– Спасибо. – Я выдерживаю паузу и отнимаю руку.
– Если я могу чем-то помочь… – произносит Гэвин. Не закончив фразу, он смотрит мне в глаза так пристально, что я краснею и отворачиваюсь.
– Вы очень добры, Гэвин, – говорю я. – Но уверена, вы сможете найти лучшее занятие, чем заботиться о старушке из кондитерской.
Бровь у Гэвина снова выгибается дугой.
– Не вижу тут никаких старушек.
– Это очень любезно с вашей стороны, – шепчу я, – но вы молодой, холостой… – Я делаю паузу. – Вы ведь холостяк, кажется?
– С утра вроде был.
Я стараюсь не обращать внимания на неожиданное чувство облегчения, охватившее меня при этих словах.
– Ну, мне все-таки тридцать шесть, скоро будет семьдесят пять. Я разведена и на грани финансового краха. И еще я мать ребенка, который меня ненавидит. Разве вам не лучше заняться чем-то… ну, не знаю, чем обычно занимаются молодые, свободные люди?
– Чем занимаются молодые, свободные люди? – повторяет Гэвин. – Чем же это, например?
– Не знаю. – Я чувствую себя довольно глупо. Сто лет не думала о себе как о молодой. – Ходить по ночным клубам?
Гэвин разражается громким смехом.
– Ну да, ну да, как раз ради здешних многочисленных клубов я и переехал сюда, на Кейп. Да и сейчас вообще-то я как раз возвращаюсь с сабантуя.
Я улыбаюсь, но мне не смешно.
– Знаю, что это звучит глупо. Но опекать меня не нужно. Да, хлопот у меня невпроворот. Но со своими проблемами я всегда справлялась сама. И сейчас справлюсь.
– Разок довериться кому-то можно, вы же сами понимаете, – мягко втолковывает мне Гэвин.
Раздраженно вскинув голову, я открываю рот, чтобы ответить, но он меня опережает.
– На днях я уже говорил, что вы хорошая мать, – продолжает он. – Вам просто пора перестать сомневаться в себе.
