Димитрий посмотрел на запад и увидел приближающиеся тучи. За четыре года в этой стране он полюбил ее ливни и особенно те чудесные зимние дожди, которые зовутся снегом. Однако сейчас ветер, несущий тучи, знаменовал перемены; говорил, что отныне ничто не будет прежним.
В тот вечер ужин прошел невесело. Дими помалкивал, считая, что и без того сказал слишком много. Косьма ушел в свои мысли и почти не говорил. Ифигения начала было рассказывать про купленные ковры, но никто не заинтересовался, и она тоже умолкла. Зоя и Ливия, младшие сестренки Дими, чувствуя общую атмосферу, благоразумно держали рот на замке.
Таким образом форум остался свободен для брата Косьмы Филиппа, что было куда хуже любого молчания. Для Ифигении Дукини имперский трон был мечтой, для Филиппа Дуки – видением. У него и впрямь бывали видения, и тогда он бился на полу, прокусывая себе язык.
Косьма рассказывал Дими, что много лет назад Филипп был прекрасным начальником конницы, но упал и ударился головой. Теперь он говорил кругами и зигзагами. Много лет он носил тогу вместо пристойных чулок и котты, но никто не возражал, потому что тоги легче стирать.
Если Фортуна, как некоторые утверждают, богиня, то с ней не поспоришь. И Филипп всегда будет старшим братом Косьмы. К тому же (добавлял отец Дими другим голосом) хорошо известно, в Риме и в Городе, и даже в Галлии и Британии, что сам божественный император Юлий страдал падучей.
Однако порой Филипп бывал ужасен.
– И тогда я сказал, ха, ты, Палеолог, дважды посягнувший, зову я тебя, во?первых, на имя божественного Константина, во?вторых, на титул императора, ха, ты, Палеолог, диплеонектис, ты думал, что уничтожил Дук, сделав их царями жалкой галльской земли. – В узкие окна стучал дождь, пламя светильников колыхалось. Глаза у Филиппа расширились, и он продолжал: – Но семя, брошенное в землю, пускает корни, да, и растет лоза, и смотри, как бы она не вползла на краденую багряницу твоего ложа, узурпатор Палеолог, и не обвила твою кривую шею. Так я сказал. Сказал бы, будь я там. Ох, Косьма, брат, малыш, почему ты не взял меня с собой противостать этой твари в ее мраморном логове?
Филипп смотрел прямо на Димитрия. Дими молчал, а про себя думал, есть ли вообще смысл говорить хоть с кем-нибудь в семье.
– Довольно, брат, – ровным голосом ответил Косьма. – Довольно душить императоров, довольно красть багряницу.
Эти слова не подействовали. Они никогда не действовали. Однако Дими помнил, что отец говорил: иногда надо все равно идти в наступление, даже в гору.
– Нет, Косьма, младший брат, ты меня не обманешь! – Филипп хлопнул себя по полуголой ляжке и откинулся на ложе – Дими испугался, что у него вновь начинается припадок. – Филипп храбр, но Косьма хитер, как и говорила наша мать! Он застигнет Палеологов спящими на их поддельных крашеных шелках, и его сын, дигенис[16 - Двоерожденный (греч.).]…
Дими выпрямился на ложе и велел слуге унести его тарелку. Он говорил по-французски; если обеденных прислужников ловили на том, что они понимают греческий или латынь, их немедленно прогоняли.
– Мне можно идти, отец?
Косьма угрюмо кивнул. Ифигения смотрела растерянно. Филипп ничего не замечал. Димитрий вставил ноги в кожаные паттены и вышел как можно бесшумнее и незаметнее.
В коридорах было темно, в окна барабанил дождь. Дими прошел мимо фрески, изображающей победу Цезаря над Верцингеторигом. Краски подновляли много раз. Дальше висела шпалера, изображающая Разделение Галлии. Триста четыре года назад император Мануил Комнин и британский король Генрих II разделили земли от Северного моря до Средиземного.
Димитрий не понимал, как черта, проведенная на карте, покончила с войной. Англия – такая крошечная страна, как бы она устояла перед Империей, отправь туда Мануил свои легионы?
Димитрий знал, что во времена Старой Империи легионы в Британии были. Их привел божественный Юлий. Был цезарь Узких морей во времена, когда мощь Империи составляли легионы, а не законники.
Мать Дими уже выбрала в новом дворце место, где повестить шпалеру с Разделением, но фреску, сказали инженеры, перенести не удастся – слишком она старая и хрупкая. Димитрий решил, что после переселения на холм будет иногда сюда заходить, смотреть на Цезаря.
«Победы Новой Империи, – думал он, ведя рукой по шпалере, цепляя ногтями нити. – Победы писарей. Победы законников. Но я буду помнить тебя, о Цезарь».
Быть может, когда-нибудь снова будет цезарь – или стратиг – Узких морей. Если отец прав, то ему, Димитрию, предстоит стать полководцем… Однако сейчас, наслушавшись обеденных речей дяди Филиппа, он не мог о таком и думать.
В соседней комнате, библиотеке, горела лампада. Дими знал, что там Лукиан, заместитель отца по управленческой части, и все равно по какой-то причине, а может, и без причины, сбросил кожаные сандалии и в одних чулках тихо вошел в комнату.
Лукиан сидел на высоком табурете перед пюпитром, подобрав на колени белое одеяние. Сбоку от него стояли перья и чернильницы, а также камень, чтобы чинить перья. Лампада с лупой ярко освещала страницу, которую он писал, глаза внимательно смотрели через линзы очков, завязанных на затылке черной лентой.
Дими знал, что шуметь нельзя. Малейший звук, и Лукиан поставит кляксу или криво нарисует букву, и тогда Дими пожалеет, что не остался слушать дядю Филиппа.
Лукиан был египтянин, с докторской степенью Александрийского университета; стратиги обычно брали себе помощника из невоенных. Его настоящее имя по-гречески было неблагозвучно – «как непристойное слово», объяснял он, – поэтому он стал зваться Лукианом. Лукиан был смуглолицый и тощий, как палка – самый худой евнух, какого Димитрию случалось видеть. Он как будто никогда не ел, а вместо вина пил травяной отвар. Его религией было нечто чрезвычайно заумное под названием «знаниизм».
Дими стоял совершенно неподвижно и смотрел, как Лукиан изящно водит гусиным пером по бумаге, выводя угловатые буквы официального византийского алфавита, кириллицы. Дими прочел: «14-й доклад университетскому руководству. По прочтении сжечь».
«Напоминаю вам, что теории… – (рука Лукиана закрывала часть написанного), – …в данном случае это человеческие существа, а не цифры. Впрочем, я полагаю…»
Лукиан наморщил нос, затем осторожно поднял перо от бумаги и обернулся.
– Добрый вечер, Димитрий. – Лукиан улыбнулся, изогнув губы под острым углом. – Тебе книга нужна или я?
– Ни то ни другое. Я просто… гуляю. Что ты пишешь?
Лукиан взглянул на пюпитр, вздохнул, потом взял чистый лист и накрыл написанное.
– Очередное самооправдательное письмо людям, которые требуют объяснений, но никогда не понимают написанное.
Димитрий отлично знал, как это бывает.
– Лукиан… почему стольких императоров звали Константинами? Это ведь как-то… непочтительно по отношению к Божественному?
Дими знал, что вопрос глупый – тем более что десятый Константин был Дукой. Но это позволяло не спрашивать о том, о чем ему хотелось спросить – про обязанности пограничного наместника, – и не получить ответ, который его наверняка огорчит.
Лукиан задумался. Иногда он не отвечал Дими или отсылал того за ответом к отцу, но никогда не отмахивался от его вопросов как детских или глупых.
– Не знаю, так ли много одиннадцать Константинов за одиннадцать веков. Иоаннов тоже было много. Но. Ты знаешь, что у нас нет закона о престолонаследии: всякий, кто может добраться до трона и удержать его – за счет происхождения, силой либо по инерции… или как-нибудь еще… тот и есть истинный император. За некоторыми исключениями. – Евнух глянул на свой пах.
– Да, знаю. – Если что Дими и знал слишком хорошо, то именно это.
– В любой исторической книге ты прочтешь, что первый Константин умер в своей имперской постели и уберег оба глаза. И если не считать Констанция, который ничего не мог поделать со своей природой, думаю, императоры старались возродить лучшее, что было в правление Божественного Основателя. Магия имен, если хочешь. Это трудно считать непочтительностью. Даже если это не помогло третьему Константину, шестому и седьмому.
Димитрий кивнул:
– Спасибо, Лукиан.
– Не за что, Димитрий. – Оба носили длинные официальные титулы, но в личном разговоре можно было обходиться именами.
Дими повернулся к выходу.
– Димитрий…
Он обернулся. Евнух на табурете казался тощей белой птицей. Свет лампады звездами вспыхивал в его очках.
– …вполне подходящее имя для императора.
Дими кивнул и ушел к себе, гадая, знает ли Лукиан, о чем он думает, если ему самому это не вполне понятно.
– Ложись! Vite! Быстро!
Услышав шепот Шарля, Дими бросился на живот и тут же пожалел, что не надел бригандину[17 - Бригандина – доспех, в котором металлические пластины наклепывались под стеганую основу.]. Впрочем, кожаный дублет легче и двигаться в нем проще.
Рядом Шарль медленно приподнял голову над недостроенной стеной, за которой они прятались.
– Вроде все ушли. Готов?
Дими встал на четвереньки.
– Готов.
– Тогда давай.
Они перелезли через стену – две скользящие тени в осенних сумерках.
Сегодня они играли в Великий Набег. Недостроенный дворец был замком чародея в Срединной Африке, Дими – Ричардом Львиное Сердце, а Шарль – Юсуфом ан-Насиром. Дими хотел был восточным государем, но Шарль не пожелал быть англичанином, даже великим.
Все остальное было просто. Работники – зачарованные стражи черного колдуна – обладали глазами василисков: если государей заметят, им конец. Кабинет наместника – убежище чародея, и если они доберутся туда живыми, то добрая дамасская сталь, меч и ятаган, покончат с демоном.
Они перебегали по склону, перебираясь через строительные леса и брошенные инструменты, замирая при звуке голоса и движении тени. Лестница не охранялась, и они тихо спустились по ней, два государя в башмаках с мягкими подошвами.
– Здесь, брат мой Юсуф, – прошептал Дими, – мы должны разделиться, чтобы нас не убили вместе у самой цели.
– Oui, C?ur-de-Lion[18 - Да, Львиное Сердце (фр.).]. – Шарль говорил не по-арабски, но это не имело значения. И волосы у него были достаточно темные для турка, такие же темные, как у Дими. – Твою руку, мой западный брат?
Дими пожал Шарлю руку и подумал, что они и впрямь очень похожи. Шарль страдал, что его не допустили к мистерии, однако это их не рассорило. Ричард Львиное Сердце поклонялся Аполлону, а Юсуф Салах ад-Дин – Ормузду, однако они жили, воевали и умерли рядом как братья по оружию.
Они разняли руки и пошли в разные стороны, Шарль налево, Дими направо.
Дими шел вдоль стены. Земля была мягкая, сильно и приятно пахло мокрой травой. Он выковырял из-под ногтей каменную пыль.
Впереди стена поворачивала и склон обрывался. Сразу за углом должно быть большое окно кабинета. Было и маленькое окошко, всего в шаге справа…
Нет, подумал Дими, король Ричард не полез бы в окошко, как вор. Он свернул за угол. Впереди мелькнула тень. Пока взгляд стража его не убил, Дими ухватился за подоконник и запрыгнул внутрь.
Шарль точно так же запрыгнул с другой стороны окна; оба разом приземлились на пол и одинаково пригнулись. Потом указали друг на друга пальцем и сказали одновременно: «Я думал, ты…» – и покатились от хохота.
Шарль вскочил.
– Ага, колдун черной страны, государи Востока и Запада пришли положить конец твоему гнусному правлению! Ты первый, Львиное Сердце.
Дими изобразил, что выхватывает меч, но помедлил.
– Разом.
Шарль улыбнулся и вытащил кривую саблю. Дими видел узорчатый клинок так же ясно, как собственный меч.
– Давай.
Димитрий пропорол чародею живот, Шарль снес ему голову. Они отсалютовали друг другу клинками, вытерли их о плащ чародея и убрали, цокнув языком, чтобы изобразить звук стали, входящей в ножны.
Шарль сказал:
– Mon ami Coeur-de-Lion[19 - Мой друг Львиное Сердце (фр.).]…
– Да, царь Иерусалима?
– А колдуны не проклинают своих убийц?
Димитрий глянул на воображаемый труп.
– Я и забыл. Может, это неправда.
Тут они услышали голоса и приближающиеся шаги.
– Все-таки правда, – сказал Дими.
– В окно?
– Может, они пройдут мимо.
Мальчики сдвинулись чуть ближе к двери, вжались в стену и прислушались.
– Это мой отец, – сказал Дими, – и…
– Стена движется, – перебил Шарль.
Каменная панель, к которой они прислонились – по виду неотличимая от остальной стены, – повернулась на невидимых петлях.
Шарль и Дими переглянулись и шагнули внутрь.
Там было темно. Дими сделал шаг назад, не нащупал ногой пола и ухватился за стену, чтобы не упасть. Глаза потихоньку привыкали к темноте – немного света проникало через узкую щель наверху. Дими увидел лестницу, ведущую вниз, во мрак.
– Подземелье? – прошептал Шарль.
– Вряд ли. Подземелье должно быть с другой стороны дома. Это, наверное… митреум.
– Тогда мне туда нельзя.
– Мне тоже. Но и здесь оставаться нельзя. И к тому же он наверняка еще не достроен.
Они спустились в молчании, слыша лишь шорох собственных шагов и стук крови в ушах.
– Думаю, она поворачивает, – сказал Дими.
Но лестница не повернула, а закончилась тупиком.
– Ловушка, – чуть слышно выговорил Шарль. – Вроде тех, что строители пирамид делали для грабителей. Как ты думаешь, камни нас раздавят или мы тут задохнемся?
– Здесь есть свет и воздух. – Дими указал на щели в потолке. Однако слово «пирамиды» напомнило ему о Лукиане, и он подумал, что в щели может проникнуть не только воздух.
Сверху раздались голоса. Свет фонарей залил стены и ослепил мальчиков. Дими понял, что там его отец и Тертуллиан, инженер.
