– Что такое… – произнес Косьма, и его слова гулко отдались под сводами. – Тулли, там кто-то внизу.
– Господин? – Тертуллиан сделал шаг и повел фонарем. Затем вытащил короткий меч и двинулся вниз по ступеням.
У Димитрия перехватило дыхание.
– Что, во имя Быка и Пса, вы тут делаете? – спросил Косьма Дука, увидев мальчиков. В голосе его мешались удивление и гнев.
– Я велел Шарлю идти со мной, – сказал Дими. – Он не виноват.
– Стратиг, я виноват, – возразил Шарль на превосходном солдатском греческом. – Мы сделали эту глупость вместе.
Димитрий готов был умереть на месте. Наместник поднял брови.
– Мы не хотели заходить в тупик, – сказал Дими.
Тертуллиан хохотнул, а Дими закончил:
– Если вы нас выпустите, мы сейчас уйдем.
Лицо у Косьмы Дуки стало очень суровым, но в то же время задумчивым. Наверное, такой вид был у Аполлона, когда Гермес украл его коров. Дими лишь надеялся, что им это так же сойдет с рук.
– Тертуллиан, – ледяным тоном произнес Косьма, – об этом ходе ведь никто не должен знать, кроме нас?
– До сего дня никто и не знал, стратиг.
Косьма медленно кивнул.
– Тертуллиан, озаботься, чтобы они не выдали тайну.
– Да, наместник.
Инженер двинулся на мальчиков, держа выставленный меч на высоте груди. Дими глянул на клинок, потом на отца. Оба были равно безжалостны.
Дими шагнул вбок, закрыв собой Шарля.
– Non, – сказал его друг, и они встали рядом у стены.
Тертуллиан вонзил меч в трещину между камнями. Раздался щелчок.
Открылась еще одна панель, как наверху.
– Идите, Кастор, Поллукс. – От смеха Косьма еле-еле мог говорить.
Шарль и Дими, пригнувшись, юркнули через дверь в недостроенную галерею и выбежали из дворца.
За ужином о происшествии не было сказано ни слова, но Косьма Дука был весел и много говорил о планах на зиму и весну среди французов. Он так их и называл: не Gauli, а Franciscoi. И его взгляд, когда он смотрел на Дими, был как солнце после месяца дождя.
– Бык должен умереть, – изрек голос в темноте.
Димитрий стоял неподвижно, перебарывая дрожь. Ему завязали глаза алой шелковой повязкой, не пропускавшей свет, раздели его и стянули руки за спиной мягкими тугими жилами. Затем подняли, понесли, снова поставили на холодный камень… но где это, он не знал, только что его несли вниз по лестнице. Мистерии всегда происходили под землей.
– Но кто убьет быка? – спросил другой голос.
Дими не мог разобрать, кто говорит, хотя и понимал, что должен знать этих людей. Необходимость стоять неподвижно и удерживать равновесие со связанными руками не давала ему сосредоточиться.
– Митра, – произнес первый голос. – Митра – друг всякого скота, он убьет быка.
– Убьет ли он друга? – спросил второй. – Он не согласится.
Жар омывал Димитрия со всех сторон, пламя гудело совсем близко. Пахло серой и нефтью. По всему телу выступил пот, капли мгновенно высыхали, стягивая кожу. Он стоял перед лицом Солнца.
– Митра убьет быка, – произнес голос Солнца; мучительный жар как будто пульсировал вместе со словами. – Ибо таково мое веление, а он – воин и должен повиноваться… Где ворон?
– Здесь, о Солнце, – ответил Димитрий, стараясь не глотнуть воздух из печи.
– Ты должен доставить мое повеление Митре, на Землю под нами, – сказало Солнце. – Он должен убить быка, ибо без малой смерти не будет новой жизни. Отнесешь ли ты мое повеление?
– Да.
– Тогда, ворон, расправь крылья.
Пламя коснулось запястий, и Дими почувствовал, что его руки свободны. Он поднял их над головой.
– Ворон, ты владыка вышнего воздуха. Крылья понесут тебя на Землю.
Пламя с шипением погасло. В лицо Дими ударил обжигающе холодный ветер.
Он двинул босой ногой и не ощутил пальцами ничего, кроме несущегося снизу воздуха. Тогда он раскинул руки и отдался воздушному потоку, не зная, как глубока бездна. Ветер оглушал, голова кружилась, холод был хуже жара, кожа пошла мурашками. Дими знал, что где-то наверху, в обычном мире, сейчас декабрь.
Ветер стих. Дими качнулся, не чувствуя своего тела. «Гермес, защитник ворона, помоги мне», – взмолился он, однако за звоном в ушах различил лишь смех плутовского бога.
На плечо ему легла рука – сильная рука воина с мозолями от меча.
– Ворон, я вижу, ты спустился на луче самого Солнца; зачем ты явился ко мне?
На жуткое мгновение Дими ощутил слабость в коленях и подумал, что не сможет заговорить, однако в следующий миг силы вернулись.
– Ты Митра, и ты должен убить быка.
Рука крепко держала его за плечо.
– Кто так сказал? Посланец ли ты Аримана, желающего смерти быку?
– Я принес повеление Солнца, – ответил Димитрий. – Оно сказало, что быку до?лжно умереть.
– Да будет так, – проговорил Митра, и, хотя Дими хорошо знал легенду, его изумила горечь в словах Владыки.
Митра убрал руку с плеча Дими. Мгновение тот стоял, голый и одинокий, затем на плечи ему накинули одеяние, ноги вставили в обувь. С глаз сорвали повязку, и он заморгал в свете огня.
Он был в длинном сводчатом зале. В обоих концах зала горел огонь, вдоль стен тянулись колонны; между колоннами, будто за трапезой, возлежали на ложах посвященные.
Некоторые были в черных подпоясанных одеяниях и черных капюшонах из перьев, с клювами над глазами. Двое таких воронов стояли рядом с Димитрием. Они завязали на нем пояс и возложили ему на голову капюшон.
Человек в алом одеянии и фригийском колпаке – высший из посвященных, носящий звание отца, – положил руку на серп у себя за поясом и ударил посохом.
– Хайре, иерос коракс! – провозгласил отец всех собравшихся, и братья ответили хором: «Радуйся, священный ворон!» Вороны, стоящие рядом с Димитрием, отвели его к остальным, и началось следующее посвящение.
Димитрий завороженно разглядывал механизм: через отверстие в полу вдували сперва греческий огонь, затем холодный воздух. Помост, казавшийся таким невообразимо высоким, поднимался над полом всего на ладонь.
Двое желавших стать воронами не прошли испытания; один потерял равновесие при прохождении через воздух, другой лишился чувств перед лицом Солнца. Огонь потушили в тот миг, когда юноша начал на него падать. Обоих подняли и, не снимая с них повязок, без единого слова унесли двое посвященных третьего уровня, именуемых воинами. Через год, если пожелают, юноши смогут повторить попытку. Мистерии – для отважных.
Когда все, прошедшие испытание, заняли свои места, подали священную трапезу – мясо убитого быка, зажаренное на длинных кинжалах, и бычью кровь в кубках, а потом – крепкое красное вино.
То был день братства, день, когда Митра родился, чтобы принести всем людям новую жизнь: двадцать пятый день декабря, год от основания Города 1139-й.
Август, год от основания Города 1140-й, от Разделения 305-й.
Косьма Дука смотрел в потолок спальни. Глаза у него были тусклые, словно камешки, волосы свалялись, щеки запали, а на руках, сжимающих одеяло, сквозь кожу проступали жилы.
Это неправда, думал Димитрий, глядя на лежащего. Не может лев Митры быть таким, и Аполлон бессмертен.
Однако подле Косьмы Дуки были врачи, и щупали его, и прислушивались к звукам его тела, и часами вглядывались в склянки с его телесными жидкостями, и все говорили, что конец близок. Димитрий думал, что если исцеление невозможно, то лучше бы врачи оказались правы, и ненавидел себя за эту мысль.
По углам комнаты день и ночь горели благовонные свечи, защищающие от сглаза; на дверях и окнах висели обереги, преграждая путь демонам-убийцам. Ифигения скупила у городских аптекарей весь запас аликорна, потратив на это целое состояние; во все, что Косьма ел, в каждый кубок его вина добавляли по щепотке. При том, как мало он ел, запаса должно было хватить лет на сто. Немудрено, что никто не видел живых единорогов, думал Дими, при такой-то цене на их рог в мире, где столько отравителей.
На прошлой неделе через Алезию проходил молодой человек, назвавшийся колдуном; он пообещал вылечить наместника, а за это потребовал золото и девицу-служанку для полуночного ритуала. Косьме лучше не стало. Легкая конница Карактака настигла колдуна и привезла обратно. Он все еще был забрызган девичьей кровью.
Всего месяц назад работники стеклили окна новой резиденции, Косьма со склона холма отдавал им указания. Димитрий, подходя, окликнул отца; тот повернулся… и осел на землю, преклоняя колени перед чем-то невидимым…
Думали, что это солнечный удар, что наместник перетрудился, что был одет слишком жарко для летнего дня. Однако Косьма не мог говорить. Очень скоро он перестал вставать, а затем и садиться. Теперь двигались только глаза, и когда Димитрий ловил на себе их взгляд, ему чудилась в них какая-то просьба.
Снаружи раздался истошный вопль. Дими выглянул в окно. Двое воинов волокли колдуна прочь от Тертуллиана, который стоял с раскаленным на огне кинжалом. Еще один человек никогда не станет византийским императором.
Выходя из комнаты, Димитрий чуть не столкнулся с матерью. С ней были его сестры. Зоя несла маленький тамбурин, Ливия – серебряный кимвал, и Дими понял, что они пришли из храма Кибелы. Он надеялся, что они помянули душу служанки.
За дверью он сунул руку под рубаху, коснулся серебряного медальона, ощупью нашел ворона и кадуцей. Диск был холодным, словно обычный кусок металла. Говорят, Митра бессмертен и все его служители приобщаются к вечности. В декабре, средь огня и воздуха, казалось, что и впрямь есть нечто вечное; теперь наступил август с жаркой сыростью и запахами болезни, а если Косьма Дука умирает, то может умереть и любой другой бог.
Дими спустился в библиотеку, рассчитывая найти Лукиана, но там был дядя Филипп – перелистывал две книги, кроме которых вообще ничего не читал: «Хронографию» Михаила Пселла с цветистыми словесными портретами императоров-Дук, Константина X и Михаила VI, и пятивековой давности эпическую поэму «Дигенис Акрит». В ней сын женщины из рода Дука и сирийского царя разбил варварские полчища и основал волшебное княжество на реке Евфрат.
Димитрий вышел наружу. У ворот дворца спешивались несколько человек – знатные французы из города. Среди них были и отцы его друзей. Дими огляделся.
Да, так и есть. Шарль, Жан-Люк, братья Реми и остальные подъезжали к воротам. Дими помахал и пошел к ним. Почему-то бежать сегодня казалось неправильным. Возможно, из-за солнца.
– Добрый день, бонжур, рад вас видеть.
– Наши отцы получили послание наместника, – сказал Ален Реми. – Ему намного лучше, Дими?
Жан-Люк добавил:
– Мы принесли за него жертву Секване. Мы все вместе.
Димитрий не знал, что ответить.
– Вы хотите сказать, послание от Лукиана.
– Не от заместителя, – сказал Шарль. – Я видел письмо, там написано: Дука, стратиг. Почерк очень неровный, но мы ведь знаем, что наместник тяжело болел.
– Не… не понимаю. – Димитрий повернулся к дому, пытаясь сообразить. Косьма Дука не мог взять перо и написать свое имя, сколь угодно неровно. Лукиан не стал бы писать за него. Так кто этот, посягнувший на власть, плеонектис…
Филипп.
– Подождите меня здесь, – сказал Дими и двинулся к дому.
Он успел дойти до лестницы, когда из двери в портик, шатаясь, выступила его мать. Она была простоволоса, а головной убор сжимала в руках. Димитрий в ужасе бросился к ней.
– Матушка, идемте в дом, – сказал он. – Где дядя Филипп, матушка?
– Занят, – ответила она заплетающимся языком, – занят мужскими делами с одетыми в штаны вождями галльской преисподней… А это твои друзья-варвары?
Лицо у нее опухло от слез, и сейчас она вновь заплакала. Вином от нее не пахло.
– Спроси их… – Она вскинула руку и закричала: – Вы! Галлы!
Затем протиснулась мимо Дими к мальчикам. Дими ринулся за матерью, но удержать ее не решился.
Ифигения сказала громко:
– Мне нужен вампир.
Никто не шевельнулся. В недвижном воздухе висела пахнущая навозом пыль.
– Вы оглохли? Не понимаете языка? Дими, переведи. Скажи им, что мне нужен вампир, я заплачу золотой имперской монетой.
– Матушка, что ты говоришь?
Она повернулась к нему, держа в руках смятый головной убор, из глаз текли слезы.
– У тебя башка деревянная? Твой отец умирает. Ты дашь ему умереть или поможешь мне его спасти?..
– Аримановым змием?! – еле выговорил Дими.
Ифигения дала ему пощечину. Боли не было, но Дими уставился на мать. Щека горела, глаза щипало, и он знал, что если сморгнет, то расплачется.
Димитрий прошел мимо нее к своим воинам и тихо спросил по-французски:
