– Взялся откуда-то и ходит, – продолжала Оляна некрасиво, как оручая тетка. – А ребятишки его гладят, тискают, потом руки в рот… Славик, видно, и подхватил от него. Пошел отсюдова!
Котенок послушно скрылся под машиной… Сергеев затушил окурок. Спросил, чтоб прервать паузу после неловкой сцены:
– А почему вас Оляной называют, а не Ольга? Если на сей раз это не ваш секрет.
Она снова изменилась – из агрессивной превратилась в смущенную. Улыбнулась углами губ, опустила глаза. Наверное, ей нравилось, когда об этом спрашивали. Или что-то приятное вспомнилось. Заткнула за ухо нить волос. Цвет вроде как пепельный, но в то же время живой, переливающийся…
– Бабуся… бабушка так называла, а потом и все стали. Я не против. Ольга как-то официально очень…
– Да, бабушки умеют правильное придумывать.
– Она и не придумала. У них на Западе такое имя частое… Ее с родителями оттуда после войны на Восток переселили. Людей мало было, на заводах надо было работать.
– Интересно.
Да, было интересно, но выпитое в ресторане отпускало, не хотелось терять это состояние легкого опьянения. А зовущую тяжесть бутылки в кармане Сергеев чувствовал каждую секунду.
– Что ж, Оляна, пойду. Дела.
– Вы из-за того, что они с Запада?
– Что?
– Уходите сразу… Что они оттуда? Враги…
– Да вы что! – Его рассмешила эта ее замысловатая логика; рассмешила и испугала. – Нет-нет. Не берите в голову вообще. Дела просто. Еще посидим завтра, поболтаем. Да?
– Да…
– Спокойной ночи, Оляна. Не грустите.
Она как потерявшаяся посмотрела на него и повторила бесцветно:
– Да…
* * *
А ночью стали долбить в дверь, в окно. Сергеев вскочил, заметался по комнате, не понимая, где он, что происходит. Он был еще пьян, долбеж выдернул из самого глубокого, такого уютного сна. Не выдернул, а выдрал. Так щипцы выдирают из челюсти здоровый зуб…
– Кто? – хрипло, морщась от давления в голове, закричал Сергеев. И ожидал почему-то голос Виктора- Вити: «Выходи, разберемся».
Но услышал другое:
– Откройте, это полиция.
«С какого хрена? – И следом более осмысленно: – За что?»
Мелькнуло, что Оляна покончила с собой. Сергеев ушел, а она повесилась… Нет, вряд ли… Скорее, это именно по его душу. Он читал, что здесь время от времени арестовывают людей. То ли настоящих шпионов, то ли шьют шпионство, подготовку терактов. А он наверняка вызывает подозрение. Поселился в ноябре у моря, шарится по окрестностям, явно что-то вынюхивает. И вот нагрянули.
«Нагрянули». Сергеев с ужасом почувствовал, что если надавят, то он признается, что шпион, быстро придумает про себя какую-нибудь правдоподобную чушь. Это не над сценарием корпеть.
– А что случилось?
– Откройте. – За окном стоял молодой высокий парень в гражданском. – Нам понятые нужны.
Понятые. Значит, с Оляной… Дура.
– Что случилось? – повторил Сергеев.
– Необходимо присутствовать при обыске. Не бойтесь. Вот удостоверение.
Человек приложил к стеклу корочки. Фото. «МВД России… Старший лейтенант полиции… дознаватель…»
Удивляясь их силе – хотя вполне могли оказаться липой, а человек грабителем, – Сергеев отпер дверь. Отпирая, мысленно останавливал себя, пугал тем, что сейчас получит в лицо, что лишится ноутбука, денег… Но отпирал.
– Извините, что в такой час, – сказал человек, не делая попыток войти. – У ваших соседей обыск. По протоколу необходимы понятые. Чтоб весь дом на уши не поднимать, решили к вам. Пройдемте?
– Сейчас оденусь… А у каких соседей? – «Неужели у Алины с теткой?»
– Вон там, через дверь… Паспорт не забудьте.
Спустя минуту Сергеев шел по террасе к крайней квартире. Спину щекотали капли воды – пытался взбодриться испытанным способом, умывшись холодной водой. Вроде бы получилось.
– Проходите, – пригласил дознаватель как радушный хозяин.
На кухне стояли девушка Алина в пижаме и наброшенной на плечи кофте и пухленькая в легкой, короткой ночнушке. За столом сидел следователь или второй дознаватель, писал.
– Итак, – обратился первый к Сергееву и Алине, – проживающий здесь Петренко… э-э…
– Михаил Степанович, – подсказал второй.
– Потише, пожалуйста, разговаривайте, – сухо, но без всякого волнения, попросила пухленькая, – ребенок спит.
– Да, извините… Петренко Михаил Степанович подозревается в краже парового котла. Сейчас мы проведем осмотр квартиры. Задача понятых, то есть вас, удостоверить факт нахождения или не нахождения здесь котла… Конечно, его здесь быть не может, – продолжил первый доверительно и даже с некоторой ироничностью, – он попросту в дверь не влезет. Но протокол мы составить обязаны. Игорь, планировку квартиры описал?
– Угу.
– Итак, пройдемте сюда…
Сергеев и Алина заглянули в одну комнату, потом во вторую, потом в душ.
– Котла нет, – как-то облегченно констатировал первый. – Верно?
Сергеев и Алина покивали.
– Так и укажем в протоколе.
Второй, который Игорь, стал писать.
– Пожалуйста, ваши паспорта… Спасибо.
Сергеев уже бывал понятым. Один раз на станции метро «Цветной бульвар» присутствовал при обыске явно обдолбанного паренька, позже – в отделении тогда еще милиции на Малой Никитской, где шмонали подозреваемого в воровстве бумажника. И всегда его поражало спокойствие участников. И ментов, и попавшихся, и их, понятых.
Наверняка большинство задержаний происходит с криками, агрессией, заламыванием рук, искренним или притворным возмущением. Но эмоции быстро испаряются и начинается рутина: череда отлаженных операций, не требующих эмоций. Даже если бьют, чтоб сознался, то без настоящей злобы, расчетливо, может быть, с неохотой.
И сейчас процесс обыска, вернее, его имитация, составление протокола происходили предельно обыденно. И жена того, кто сейчас торчит в обезьяннике или уже в СИЗО, скорее всего, получит срок, выглядела спокойной, вернее, просто хотящей вернуться в кровать, с которой ее подняли… Она не плакала, не спрашивала, что грозит мужу, не давила на жалость, а стояла и ждала, когда эти мужчины допишут свой протокол и уйдут. И даже голых, крупных своих ног не стеснялась. А что стесняться? Это ее дом. Дома можно и так…
* * *
– Прочитайте.
Сергеев взял лист, пополз глазами по малоразборчивым завитушкам слов. Быстро устал, и некоторое время просто смотрел в одну точку, делая вид, что читает. Пожал плечами:
– Вроде, всё так.
– Тогда распишитесь.
Алина взглянула на протокол, наверное, ужаснулась, что нужно столько всего осилить, обернулась к Сергееву: «Точно можно подписывать?» Он кивнул. Она для приличия постояла с листом в обеих руках, шагнула к столу.
– Где?
– Здесь. И вот здесь.
Скребущий звук плохого шарика в ручке, побежавшего по лежащей на твердом бумаге. Потом еще один.
– Паспорт можно? – напомнил Сергеев.
Дознаватель подал паспорта.
– Мы свободны?
– Да-да, конечно, – с каким-то сожалением, а может, с печальной завистью ответил тот. – Спасибо.
Вышли с Алиной на террасу. Было прохладно, почти светло от множества крупных, ярких звезд.
– Покурим?
– Да, надо. – Она сделала движение, словно достает сигареты из бокового кармана. – А, я же в кофте, блин. Пачка в худи осталась.
– В чем? – не понял Сергеев.
– В худи… Ну, в толстовке. Не хочу туда-сюда шариться – тетку разбужу. И так испугалась, что у нее истерика начнется, когда это стучать начал.
– Н-да… Может, мои подойдут. «Кент» восьмерка.
– Давайте… Паровой котел какой-то… сюр какой-то вообще.
Закурили.
– Умка молчит, – заметила Алина. – Иногда по полночи гавкает без всяких причин, а тут…
– Да, странно.
Но на самом деле не это было странно. Вернее, всё было странно. И жутковато.
– Ментов все боятся, – придумал нечто вроде шутки. – Даже алабаи.
Алина хмыкнула.
– Первый раз в таком качестве? – спросил.
– В каком?
– Понятой.
– Да. А вы?
– Бывало. Неприятное ощущение. – Хотелось проговорить вслух то, о чем думал минут пятнадцать назад. – У Солженицына роман есть… «В круге первом», и там сцена, где героя арестовывают, и начинается процедура обыска, оформления… Всё так отлажено. Никто не кричит, не нервничает. Такой механизм, и люди как смазанные детальки. И мы вот такими детальками сейчас с вами побыли.
– Что-то они от нее не выходят, – вместо согласия или протеста сказала Алина.
– Может, договариваются…
Сергеев сказал это специально с неопределенной интонацией и смотрел в лицо девушки. Она сначала не отреагировала на его голос, на взгляд, но вот глянула коротко, отвела глаза, потом еще. Зацепилась.
Позже он очень ругал себя, обидно обзывал, что промедлил, поступил не так, как надо было, как велела природа. Не эти придуманные человечеством ритуалы, а природа… Оправдывался тем, что она в пижаме, еще и этой шерстяной старушечьей кофте. Вот если б в короткой ночнушке… Такое оправдание только усиливало досаду: может, тебе теперь надо, чтоб женщина сама с себя всё сбросила, легла, ноги раздвинула и умоляла в нее войти?
Да, повел себя как мудень. Вместо того чтоб обнять в те секунды, когда Алина смотрела ему в глаза, он тоже смотрел. Не дождавшись его действий, отвернулась, а он предложил:
– Не против чаю у меня выпить? Всё равно сейчас вряд ли уснем…
И тут же понял, как это жалко, унизительно-лживо прозвучало. Это если бы в лесу встретились самец и самка, и самец, вместо того чтобы вскочить на нее, стал бы… Да нет, у животных тоже есть ритуалы. Но приглашение на чай… Еще бы предложил звездами полюбоваться.
Алина засуетилась, не зная, куда деть окурок, зачастила:
– Нет, нет, спасибо. Пойду. Тётя… Она рано просыпается и меня начинает дергать. Рано ложится и рано просыпается… До свидания.
* * *
С той ночи всё пошло не так.
Ну, не всё и не сразу. Поначалу Сергеев и не заметил перемен, лишь потом, вспоминая, нашел эту точку, от которой начался обратный отсчет. А может быть, придумал ее. Ведь нужно же делить свою жизнь на этапы, на периоды. И вот был здесь период какого-то внутреннего очищения, подъема, а после той ночи наступил период сползания обратно…
Насколько ночь была тихой и ясной, настолько утро оказалось ветреным и пасмурным. Сергеева и разбудили тугие удары в окна; поначалу, в полусне, представлялось, что это опять пришли менты, и он прятался от них глубже под одеялом. Но открыл глаза, посмотрел и увидел сизые сгустки туч, бегущие по не- бу, колышущиеся деревья. Даже новые стеклопакеты не спасали от сочащегося холода.
