Кристина Юрьевна Юраш "Паучий Случай"

– А в туфельку нагадили коты! – исправляла я на столике. – В итоге все закончилось хорошо!

Я смотрела на красавца. Он смотрел на меня.

Я – профессиональная няня. А профессиональная няня знает простое правило. Никогда не противоречить воспитанию. В семье веганов я смотрю Чипполино, жую капусту и ругаю трупоедов. Лишь урчание живота выдает тягу к котлетам.

Лицо его величества почему-то помрачнело. Он смотрел на бокал и молчал.

– Я так понимаю, что у вас что-то случилось. Это не мое дело, я знаю, – осторожно начала я.

На меня подняли взгляд.

– И я ни коим образом не хочу вмешиваться в воспитание, – добавила я. Выражение глаз не предвещало ничего хорошего.

– Но, может быть, ребенку лучше знать правду? – шепотом закончила я. – Ему так проще будет. Я уверена.

Красивые глаза опустились вниз. На губах дрогнула улыбка. Рука сжала бокал так, что он лопнул. Алое вино потекло по руке. Крупными каплями оно упало на пол. Ножка бокала звякнула об пол.

– Вон, – послышался шепот. – Вон отсюда. Делай то, что тебе сказано. Ты для него никто.

– Это вы для него с каждым днем становитесь никем, – ответила я. И испугалась своих слов. Но это была правда!

Глава шестая. Мамонт

Я смотрела на его величество. И прижимала к груди исправленную сказку.

Он медленно встал со своего кресла. Почему-то мне казалось, что ему очень не хотелось это делать.

В этот момент невидимый оркестр быстро проиграл в голове похоронный марш. Ободрил меня, так сказать! Мои зубы отбили чечетку. Танцующие ребята понесли мой гробик в сторону пламенного заката. Жаль, на моей безвременной могилке некому будет поливать слезами цветы. И удобрять соплями.

Чем ближе его величество приближалось ко мне, тем меньше я понимала, что можно от него ожидать! Я не сильно умею читать по глазам. В основном я привыкла читать по губам. Но красивые губы были сомкнуты в одну линию.

Брови сошлись на переносице. Наверное, он был бы ослепительно красив, если бы улыбнулся. Хоть раз. По-настоящему. Но что-то мне подсказывало, это случится уже после моей безвременной кончины. Однажды, когда я этого не увижу.

Я – девушка не из робкого десятка. Скорее, из пугливой сотни. Или опасливой тысячи.  Мысли смешались в голове.

Вблизи он выглядел еще красивее, чем издали. Что обычно мужчинам не свойственно.

На всякий случай я заглянула ему за спину. Где-то в комнате затаился фотошоп. Других объяснений красоте у меня нет!

Мне казалось, что его уже полюбили все красавицы этого мира. И не красавицы тоже. Если мерить любовь, то только очередями. И я стою последней с табличкой: « Кончился мужик».

О чем я только думаю! Ко мне писец крадется семимильными шагами! А я думаю про красоту мужика, который вот – вот задушит меня голыми руками. Наверное…

Опустив глаза, я честно пыталась насладиться последними секундами своей жизни.

Пока ничего не происходило. Я на всякий случай подняла глаза. Видимо, в них был всего один вопрос: «Когда пойдем казниться?».

Взгляд, который смотрел на меня, был странным. Рассеянным. Как-будто, он смотрит на меня и думает о чем-то своем. Я впервые видела такие глаза.

– Кто ты такая, чтобы давать мне ценные указания? – послышался голос. Я почему-то не могла отвести взгляд. И смотрела прямо в черноту его жгучих глаз.   Видимо, так умирают суслики после слов: «Привет, змейка!».

– Извините, – прошептала я. Мама всегда говорила, что вежливые люди живут дольше. Видимо, мама чего-то не знала про человеков-пауков.

– За что? – спокойно и равнодушно спросило его величество.

– За то, что не стала лицемерить, – пожала плечами я. – Ребенку нужен отец. Пример. Вы ни разу не брали его на руки. При мне точно. А ему это нужно…

Я поднесла руку к шее. Мне казалось, что так проще будет спрятать ком в горле.

– Тебе придется смириться с тем, что я – отвратительный отец, – послышался голос. Судя по интонациям, где-то обещали заморозки.

– Иначе тебя бы здесь не было, – произнесло его величество.  – Еще одно правило. Чем меньше вы попадаетесь мне на глаза, тем лучше.

– «Вы» – это я и ваш сын? – спросила я, сглатывая.

– Теперь да, – послышался ответ. – Ты и наследник. Ни тебя, ни его я видеть не желаю. Когда я захочу видеть вас, вам сообщат.

– Чем же мы так провинились? – вздохнула я. – Ладно, я! А он?

– Ты слишком много разговариваешь, для няни, – услышала я ответ. – И слишком много думаешь, для женщины.

Из моей дрожащей руки вылетели листики со сказкой. Я  присела и стала нервно собирать их. Ничего не понимаю! Так, вот еще один листик. Его сюда. Этот листик сюда. Это начало сказки. А где конец, который он правил?

– А где ваш конец?– спросила и подняла глаза. Мой взгляд уперся в черный бархат штанов. Аккурат в нужное место.

– Я … не вижу… вашего… к-к-конца, – пронесло меня по рельсам заготовленной фразы.

В каждой женщине живут две противоположности. Скромность и любопытство.

Скромность требует опустить глаза. Любопытство – оценить все по шкале: «угрожающе стучать по спичечному коробку» до «сломать стол одним ударом!».   Но во мне победила дружба.

Мои глаза забегали. Я покраснела, как школьница, у которой на уроке физкультуры треснули штаны. В душе тут же проснулся парикмахер. Поэтому я просто нервно поправляла волосы. Уже раз двадцатый. Одну и ту же прядь. За ухо.

Мне протянули листок. Я дрожащей рукой взяла его и … Не знаю, как так получилось, но соприкоснулась с его рукой.  К моим щекам прилила свежая порция краски.

Пару секунд я пыталась отобрать листок. Если бы я так отбирала зарплату, то умерла от голода. Его удивленные глаза опустились на наши пальцы.

– Вон отсюда, – послышался голос.

Мне очень хотелось сказать что-то умное.

– Паучий случай, – икнула я, напирая на дверь.

Дойдя до комнаты, я юркнула в дверь и тихо сползла по ней. Все в порядке! Это просто потому, что он красивый. До этого красивых мужиков я видела только в магазине. На полочке мужских товаров. И в рекламе. Такое чувство, что где-то есть заповедник. Там красивые мужики сбиваются в стаи. По ограждению пущен ток. На ограждении висят обугленные трупы одиноких и отчаянных женщин.  И раз в день в заповедник приезжает машина. Отлавливает пару особей для рекламы. А вечером снова выпускает на волю.

– Мама дорогая, – в сердцах едва слышным шепотом выдохнула я. Мои руки прижимались к пылающим щекам.

– Ма! – послышалось звонкое и радостное. Паукан, который до этого как бы спал, уже скакал мне навстречу.

– Ма-а! – радовался он.

Вот так всегда! Можно орать сколько влезет «Иди кушать!». Рядом с ухом! Три раза охрипнуть. Один раз осипнуть. Похоронить кучу нервов. И понять, что с таким же успехом могла наорать на любую стенку.

Но стоит произнести на другом конце мира. Шепотом. Неразборчиво. Себе под нос: «Печеньки!». Как тебя найдут в аду. Вытащат из могилы. Растолкают. Распинают. И спросят: «Где?!!!».

– Мама! – радости были полная пушистая попа.

В этот момент я многое поняла. Оказывается, по образованию я – труп! И работать по специальности я буду очень скоро!

–Ма-ма! –громко, звонко и так радостно выдал Паукадл.

Мне срочно хотелось найти пульт, чтобы убавить на нем громкость.

Вот так всегда. Тебе порвали колготы, обрызгали из лужи, на голову насрал голубь? Твоя единственная мысль – никого из знакомых не встретить? Ты пробираешься домой, как партизан? Петляешь дворами, прячешься, как чемпион мира по пряткам? И тут на тебе! Бывший с нынешней, успешная одноклассница, Людочка дочь маминой подруги, тетя Зоя – главная сплетница, журналисты, Годзилла, пришельцы, мужчина твоей мечты.

Они все, как чувствовали. И не зря в этот момент в дверь постучали. Я схватила паукана и зажала то, что предположительно являлось ртом.

На стол прозвенел поднос с кашей. Служанка с любопытством осмотрелась. И направилась к двери. Она вышла за двери. Я выдохнула и отпустила паукана.

Через минуту дверь резко открылась: «Простите, я забыла ложечки». В этот момент паукан не стерпел. Показать свою эрудицию было для него делом чести.

– Мама! – заорал он. Ложечки медленно легли на столик. Служанка смотрела на меня хитрым взглядом. «Я знаю, что ты сделала прошлым летом!», – читалось в ее коварных глазах.

Мне хотелось ее убить. А труп спрятать под кроватью. Но у меня не было опыта убийства. Смущала неопытность. И пример, который я подаю наследнику.

Служанка медленно и чинно вышла за порог. Стоило двери закрыться, как в коридоре послышалось: «Тышь-дышь-дышь!».  «Ваше величество!», –  оповестил голос вдалеке.

Паукан сидел у меня на подушке.

– Мама? – спросил будущий виновник моей преждевременной.

У меня было ровно минуты три, чтобы выкрутиться. Глаза бегали по комнате.

Мне хотелось как в детстве. Спрятался, а неприятности ходят и плачут: «Вылезай! Я не могу тебя найти! Я хочу писять и домой!»

А что если мы занимаемся буквами? Вот такое непроизвольное ранее развитие! А что? Чем раньше начнем, тем лучше для наследника!

Дрожащая рука схватила перо, нарисовала большую букву «А» на весь лист. «Аист», – написала я. Моя рука штамповала кривой алфавит. «М» – мамонт. Дальше можно не пробовать.

Дверь открылась. Я сидела на кровати со стопкой букв. Паукадл сидел передо мной.

– М – мамонт! – громко произнесла я. В моих руках мелькнула бумажка. – Давай повторим сначала!

– Мама! – выдал паукан. Я робко подняла глаза и улыбнулась.

– Ма-монт! – поправила я.

– Маман, – выдал паукан к моему облегчению.

– Ма-монт! – еще раз повторила я.

– Ипусий слусяй! – вздохнул паукан и стек с кровати. Он недоверчиво подошел к отцу. Тот не обратил на него внимания. Маленькая пушистая лапка потянулась в сторону бледной руки. Но рука украдкой отодвинулась. Король не удостоил сына даже взглядом.

Мне показалось, что он нарочно отводил глаза.

– Возьми его на руки, – потребовало его величество. Я подбежала к паукану, схватила его на руки. И снова это чувство. Как будто меня нежно закутывают в одеяло. И бархатистый голос шепчет на ушко сладкие непристойности.

– Почему у меня складывается впечатление, что нянька нужна няньке? – прихлопнули меня вопросом.

– А что не так? – пожала я плечами. – Мы учим буквы.

– Что это за слово такое? «Мамонт»? – произнесло его величество. Он смотрел на меня равнодушным взглядом. Где-то палач уже проверял острие  топора.

–Мамонт? Это в нашем мире … эм… – замялась я. Зачем наследнику толстенький волосатый вымерший слон, я не успела придумать.

– Я жду, – на меня смотрели черные глаза.

– Мамонт – это няня… В переводе с древнего интернетовского языка,– соврала я. Ложь мне понравилась.

– Значит, мамонт – это няня? – повторил отец. – Ну что, мамонт, будем проверять? Мага сюда! Живо!

Служанка покорно метнулась за двери. «Мамонт» резко оказался на грани вымирания.

– Скажи мне, неужели я плохо с тобой обращаюсь? А, мамонт?  – послышался вопрос. «Мамонт» сделал вид, что в тундре.

– А почему он редко превращается в ребенка? – спросила я. Предательский румянец щедро заливал мои щеки.

Мой вопрос так и остался без ответа. Зато его величество взяло мой «алфавит».

– Плохо, что ты не знаешь половины букв. После буквы «м» есть еще буквы. «А» -это что? – мне ткнули бумагой.

– Аист? – захлопала ресницами я. Мне срочно нужен грузовой аист. Пусть он унесет меня отсюда!

– Неправильный ответ. А – автократия, – отрезало его величество.

– Мне кажется, что это не совсем понятно, – замялась я.

– Люди тоже не понимают, что значит безграничная власть жестокого тоталитарного режима, – ответило его величество. – «Б» у нас что?

– Бал! – решила подыграть я.

– Рано ему еще о балах думать. Б – это богатство, – произнес отец. Он бросил на пол очередной листок. – «В» у нас что?

– Власть! – ответила я. Мой взгляд тревожно посматривал в сторону двери. – Г – государство, д – деньги, е …