– Геннадию Васильевичу казалось, что так мое имя звучит намного ласковее. В общем, читаю я эту надпись и уже вижу, как сижу за рулем роскошного белого Mercedes, который он подарит мне на нашу свадьбу, как открываю шкаф, полный самой дорогой одежды, а в моей сумочке лежат билеты до Стамбула, где меня ждет обед с непревзойденным Кемалем! Я машу будущему мужу рукой, прыгаю от восторга, наблюдая за постепенно спускающимся белым куполом. И вот они с инструктором приземляются. Я бегу, кричу: «Да! Я согласна! Да! Да!» – разводит она руки в стороны. – А он помер, экстремал недоделанный!
– Как?!
– У болвана случился инфаркт, когда они с инструктором спрыгнули с самолета! Мой Mercedes тут же испарился, шкафы опустели, а Кемаль пошел обедать с другой, втрескавшейся в него теткой! И тут же, как зеленые мухи на свежее мясо, налетели внуки, детишки, детишки детишек! Целое стадо! А я на этого старика угробила несколько месяцев своей жизни! Благо, что он мне хотя бы какие-то подарки оставил! Появилась его старшая дочь, которая ничего знать о нем не хотела, и стала требовать от меня немедленно съехать из его пентхауса! Представляете, какая сучка? Прав у меня никаких не было и я…
– Ты? – требовательно смотрит на нее бабушка.
– Потихоньку вынесла то, что могла. Правильнее сказать то, что останется незамеченным.
– Гортензия! – подскакивает бабушка на ноги. – Ты что, обчистила хату умершего старика?!
– Эта девка ничерта не смыслит в антиквариате! Она собиралась продать пентхаус и уехать в Европу, совершенно не подозревая, от каких драгоценностей избавляется!
– А ты у нас стала в этом разбираться!
– Представь себе, сестричка! Сейчас сюда едет ценный груз, общей стоимостью в несколько миллионов!
– Это ведь воровство!
– Черта с два! Ты даже представить себе не можешь, что я была вынуждена делать этому старикашке, чтобы до него, наконец, дошло, что я – та самая!
– Меня сейчас вырвет, – говорю я, не в силах избавиться от навязчивых образов голого старого мужика и моей юморной, но тоже голой тетушки.
– Ой, ну что вы смотрите на меня так, словно я лишилась благоразумия!
– Его у тебя отродясь не было.
– Зато мне есть, что рассказать детям и внукам, потому что я жила и живу на полную катушку и делаю только то, что доставит удовольствие мне!
– Кувыркаться со стариком – завидное удовольствие?
– Вы не поверите! – хохочет тетушка Гортензия. – Я ведь убедила его в том, что он настоящий половой гигант!
– ГОРА! – злится бабушка. – Здесь же Роза!
– Девочка ничего не слышит! Мы ложились в постель, – рассказывает она, – я накрывала его одеялом, а потом просто садилась све…
– Гортензия!
– Стоило мне немного покачать матрас, как старикашка моментально засыпал! – смеется она, не замечая наши обалдевшие лица. – На утро я хвалила его упорство, твердость, смекалку и…
– Доброе утро, – раздается знакомый, урчащий, волнующий всю меня голос. Всё во мне съеживается от злости, но в той же мере трепетно отзывается на ласкающий звук. – Приятного аппетита.
– Ох, Максим! – подскакивает мама. – Доброе утро! Прошу вас, присаживайтесь!
Бабушка подпрыгивает от радости и здоровается. Улыбка тетушки Гортензии свидетельствует о её одобрении. Поворачиваю голову к Максиму, который, как и всегда, хорош собой. Белая футболка, темные джинсы, дорогущие солнцезащитные очки… Впрочем, его улыбка стоит намного дороже.
– Привет, – здоровается он со мной.
– Привет, – стараюсь я улыбнуться.
Бабушка знакомит его со своей старшей сестрой и предупреждает, что та немного с придурью.
– Я тоже, – подмигивает он тетушке Гортензии и та моментально превращается в растаявший белый шоколад. – Прошу прощения за внезапный визит, но мне нужно поговорить с Азалией.
– Так вы не останетесь с нами?
– Извините, Мелисса, но не сегодня. Обещаю, что в ближайшие дни обязательно составлю вам компанию.
– Мы будем ждать! – радуется тетушка Гортензия. – Любите шашлычок? Картошку на костре?
– Обожаю.
Радости у всех полные штаны. Мне так жаль моих наивных девочек, которые слепо верят в слова гадкого и подлого человечишки, что хочется плакать от стыда. Спешу скорее увести Максима за пределы нашего двора. Мне кажется, я не спала всю ночь. Мысли о его бессовестности и моем положении съедали последние остатки спокойствия и веры в лучшее. Я всё пыталась заставить себя подумать об аборте, хотя бы представить развитие этого варианта, но у меня так больно сжималось сердце, что я начинала снова рыдать и проклинать этого чертового кретина, который сейчас, ничего не подозревая, продолжает идти за мной. Мы останавливаемся возле его машины, по кузову которой я очень хочу провести гаечным ключом. Когда поворачиваюсь к нему, мне стоит не малых усилий изображать из себя ту Азалию, к которой он привык.
Дуру, я имею в виду.
– Ты не заболела? У тебя темные круги под глазами, – говорит Максим, коснувшись ладонью моего лица. – Если это из-за меня и той нашей ссоры…
– Нет, не беспокойся, – отмахиваюсь я. – Роллы, которые мы ели, оказались не свежими. Простое отравление. Но мне уже лучше, правда.
Да я лучше отравлюсь или грипп подхвачу, чем позволю ему думать, что мой нездоровый вид хоть как-то связан именно с ним!
А, впрочем, нет. Болячек мне не надо. Я же беременна!
Черт!
– Что ты хотел? – спрашиваю я, прочистив горло. Складываю руки на груди, установив между нами безопасное расстояние. – Что-то срочное?
– Во-первых, я хотел помириться. Ещё вчера, – усмехается Максим, – но ты была занята чем-то очень «важным». А, во-вторых, хотел пригласить тебя на кое-какое мероприятие, которое, уверен, тебе понравится. И вообще, я соскучился.
– Максим, мы расстались, – напоминаю я.
– Брось, Азалия, – улыбается он. – Мы просто повздорили немного. Я наговорил тебе глупости, за что искренне прошу прощения.
– Какие именно глупости? – улыбаюсь я.
– Что? – усмехается он, глядя на меня.
– Ты сказал, что наговорил мне «глупости». Я и спрашиваю тебя, какие именно?
– Я не хочу повторять те свои…слова.
– Почему?
– Потому что мне и без того стыдно перед тобой. Я просто прошу прощения.
– Ты заметил, что у тебя всё через «просто»? Просто повздорили. Просто прошу прощения. Просто. Просто. Просто.
– Азалия, чего ты хочешь от меня? – сощуривается он.
Не знаю! Но меня наизнанку выворачивает от его пофигизма и океанского самомнения! Думал, приедет сюда, погладит ладошкой по лицу и я кинусь ему на шею?
Мой взгляд скользит по сверкающей машине, которая важна для Максима не столько своей высокой стоимостью, сколько непревзойденной уникальностью, какую она дарит ему. Эта груда элитного железа взамен на мое сердце.
– Отвали от меня, – говорю я, пробежав глазами по сверкающим черным дискам. – Понял?
– Я виноват перед тобой и я понимаю это…
– Ты мне наскучил, Максим. Я весь месяц болтала о себе в надежде, что и ты позволишь узнать тебя. Но не тут-то было. Секс, разговоры обо мне, секс, разговоры обо мне. Надоело, – пожимаю я плечами. – Ещё и жить с тобой? Ты и правда не в ладах со своей головой.
– Мне нечего о себе рассказывать.
– И мне уже тоже, – усмехаюсь я. – Очень тебя прошу, забудь сюда дорогу.
– Ты ведь это не всерьез!
– Очень даже всерьез. Слушай, у меня работы вагон и маленькая тележка. В добавок ко всему к нам приехала тетя-криминал, так что, сам понимаешь, забот уйма. Мужчина мне будет в тягость. Всего тебе хорошего, Макс.
– Ты не можешь меня бросить, милая! – с наглым смешком бросает мне Максим, когда я едва подхожу к калитке. Оглядываюсь, сжимая в кулаках кипящую ярость. – Не можешь.
– Это ещё почему?
– Ты любишь меня.
Нахал.
Наглец.
КРЕТИН!
– Не хочется тебя расстраивать, но разве в этом мире кто-то способен полюбить настолько задубевший и иссохший на солнце коровий кизяк, как ты?
В воздухе взрывается нервный смешок, который секундой позже сменяется потемневшим от недовольства взглядом.
– Кто, прости?
– Что «кто»?
– Как ты меня назвала? – крадется он ко мне. – «Коровий кизяк»?
– Только не говори, что ты не знаешь, что такое «кизяк»!
– Я прекрасно знаю, что такое «кизяк», мне только не понятно, почему ты меня снова оскорбляешь?
– Потому что я прошу тебя отвалить от меня, но ты же не догоняешь с первого раза, а когда твою тошнотворную идеальность поддеть смешной простотой, твои извилины сразу начинают работать, и ты оживаешь!
– «Коровий кизяк» – это «смешная простота»? – свирепствует его взгляд.
– Разумеется! Если бы я хотела деликатничать, что предусматривает твое раздутое в рюшах самомнение, то я выразилась бы иначе. Сказал бы, что свежайшее, блестящее и ещё источаемое пар собачье дерьмо не достойно любви! Согласись, первый вариант был более, чем обидный? Или нет? – издеваюсь я.
– Единственное, что ты умеешь, так это без задержек выплевывать оскорбление за оскорблением!
– По крайней мере, я настоящая, с открытым сердцем и душой, а в таких, открою тебе секрет, очень легко влюбиться! То ли дело ты: сухой, пустой и…кизяк, короче говоря.
Максим определенно не был готов к такому повороту событий. Вероятно наш вчерашний телефонный разговор ничего в нем не всколыхнул, но сейчас мое поведение очень даже забеспокоило его надменное величие. Парадокс в том, что как бы Максим не хотел сейчас послать меня на все четыре стороны, дать мне равноценный ответ на «коровий кизяк» и вообще сделать так, чтобы больше мы не встречались, он не может себе этого позволить. Ведь тогда ему ничего не останется, как признать свое поражение и лишиться дорогущего железа. Потому ему придется терпеть и выносить мои выходки, которые с каждым днем будут только изощреннее. О! Я это обещаю! За бессонную ночь мне пришло в голову слишком много идей, как усложнить ему жизнь и при этом выиграть МНЕ десять миллионов. Придется, конечно, посвятить в свой план Маргариту, а мне этого совсем не хочется, ибо я и ей не доверяю до конца. Она что-то скрывает, я это чувствую. Но, к сожалению, мне не обойтись без её, так скажем, глубокого знания обо всей этой продажной семейке.
– Ну, так что? Мы всё выяснили, надеюсь? – выдавливаю я улыбку.
– Азалия, это была ссора, – смотрит он в мои глаза своими лживыми и подлыми. – Всего лишь ссора.
– «Просто ссора», – напоминаю я и открываю калитку. Издав глубокий вздох, я как бы с трудом поднимаю на него глаза и смотрю так, словно вся моя жизнь кончена. – Увы, но твои слова до сих пор режут меня изнутри. Навряд ли я смогу их забыть. Не хочу тебя видеть, Максим. Не хочу.
– Это что сейчас было? Ты пробуешься на роль страдалицы? – хмыкает он. Но, когда я медленно оборачиваюсь, его смеющийся взгляд мгновенно столбенеет. – Азалия, ты что, серьезно?
– Прощай, Максим. И не звони мне больше.
Закрываю за собой калитку и тут же разворачиваюсь на пятках. Поднимаю обе руки и выставляю вперед два средних пальца, мысленно посылая негодяя ко всем чертям! Насытившись приятными фантазиями, я вприпрыжку спешу к своему дому, как вдруг вижу посреди тропинки тетушку Гортензию.
– И что это был за танец? – улыбается она хитро. – Дай-ка угадаю? Он называется «Яйца всмятку»?
– Именно.
– О! Кошечка! – спешит она ко мне. – Ты в курсе, что мне приходилось частенько его танцевать? Хочешь, помогу с «движениями»? Дам совет или подкину идейку?
– С радостью, – отвечает моя самая злобная часть натуры. – Но эти «тренировки» строго между нами.
– Ещё бы! Твоя бабушка и без того верещит, как свинюха резанная.
3
Маргарита звонит мне в самое неподходящее время.
– Вы можете ответить, а потом я возьму у вас кровь, – говорит мне медсестра со жгутом в руке.
– Это не срочно, – отключаю телефон.
Спустя пятнадцать минут, когда на экране светятся восемь пропущенных от Маргариты и четыре от Максима, я с неохотой перезваниваю.
– Что случилось? – вздыхаю я. – Пожар? Или Максим случайно угодил в канализационный люк и ему срочно нужна моя помощь?
– Завтра вечером состоится показ, – отвечает она без лишних сантиментов. – Ты идешь туда не с Максимом.
– Разумеется! – фыркаю я, прижимая к руке ватку. – Я его бросила, если что!
