Потом она развернулась и с пылающими от унижения щеками пошла прочь. Бритт-Мари вновь напомнили о её неполноценности – в последние недели мысли об этом стали постоянными спутниками Бритт-Мари. А избавиться от них она не могла по той простой причине, что речь не шла о том, что и как она делала, а лишь о том, кем она являлась.
Она отправилась на почту.
Ноги всё еще дрожали, и Бритт-Мари не смогла бы сама ответить, было то следствием ужасного зрелища или её собственных умозаключений по поводу убийства тридцатилетней давности.
Смахнув слезу, Бритт-Мари вспомнила, что ей на самом деле необходимо решить пару вопросов, так почему не сделать этого сейчас, если Фагерберг всё равно любой ценой решил от неё избавиться.
В почтовом отделении было прохладно и на редкость немноголюдно. Из большого портмоне, которое Бритт-Мари хранила в банке из-под печенья под блокнотом с рассказом об Элси, она извлекла счета. Не моргнув и глазом, кассирша приняла у неё квитанции. Через пару мгновений она сообщила, откашлявшись:
– С вас двести три кроны и пятнадцать эре.
Бритт-Мари принялась отсчитывать банкноты, однако к собственному удивлению заметила, что в портмоне не хватает нескольких сотен крон.
– Ничего не понимаю.
– Двести три кроны пятнадцать эре, – механически повторила кассирша.
– Но, – заикаясь, выговорила Бритт-Мари, – у меня же не хватает как минимум трёхсот крон.
– Что ж, – кисло промолвила кассирша, – к сожалению, я не в силах помочь вам уладить это небольшое недоразумение.
Когда Бритт-Мари вернулась в участок, возле кабинета Фагерберга горела красная лампочка, но Рюбэк помахал ей рукой через окошко, приглашая войти. Бритт-Мари на миг замешкалась, но затем решительно вошла в кабинет шефа – если бы она осталась ждать снаружи, всё стало бы только хуже.
Фагерберг мог лишить её чего угодно, но только не собственного достоинства. С каменным лицом он наблюдал за ней сквозь завесу табачного дыма. Инспектор Кроок скользнул по ней незаинтересованным взглядом, а его вечно слезящиеся глаза заставили Бритт-Мари подумать о тряпке для вытирания посуды. Рюбэк, разумеется, улыбался. Возможно, слишком широко. Бритт-Мари вновь ощутила, как к щекам приливает кровь.
– Садитесь, инспектор Удин, – велел Фагерберг.
Она без единого слова опустилась на стул.
Фагерберг подался вперёд и уставился на Бритт-Мари. Она, тем временем, размышляла, были его худое лицо и жилистая шея следствием аскетизма или же попросту отражали безрадостное отношение к жизни. Бритт-Мари больше склонялась ко второму варианту.
– Итак, – заговорил Фагерберг, затем выдержал театральную паузу и продолжил. – Мы не продвинулись ни на йоту. Никто ничего не видел. Никто ничего не слышал. Результатов технического исследования ещё предстоит дождаться. Сама фрёкен Биллинг сейчас явно не в состоянии отвечать на вопросы. Однако медики сообщили нам, что она не была изнасилована – только жестоко избита. Так или иначе. Исходя из того, что она вам сказала, можем ли мы сделать вывод о том, что она не знала нападавшего, и он, к тому же, был замаскирован?
– Всё так, – согласилась Бритт-Мари.
Фагерберг кивнул.
– Как только фрёкен Биллинг станет чувствовать себя лучше, я хочу, чтобы вы отправились в больницу и допросили её.
– Так точно, – ответила Бритт-Мари.
– Чёрт возьми, распутать это дело будет очень непросто, – пробормотал Фагерберг. – Полная засада.
– А что с тем убийством сорок четвёртого года? – поинтересовался Рюбэк.
– Да, – задумчиво отозвался Фагерберг. – Определённо, сходство весьма значительное. Я связался с одним бывшим коллегой. Он сейчас на пенсии. Он подтвердил слова инспектора Удин. Однако виновный был изобличён. Супруг жертвы, некий Карл Карлссон, был осуждён за убийство, так что совпадения с нашим сегодняшним случаем должны быть чистой случайностью.
Бритт-Мари выпрямила спину.
– Разве не может один преступник скопировать другого? – спросила она.
Фагерберг потёр нос костлявым пальцем.
– Это возможно. Но о том убийстве не написал только ленивый, так что нам это вряд ли что-то даст. Кто угодно мог прочесть всё это и… – Фагерберг сделал паузу, – …вдохновиться.
8
Тем вечером Бритт-Мари заработалась допоздна. К тому времени как она наконец покинула участок, маленькие невинные облачка на горизонте успели превратиться в тёмную клубящуюся стену, которая с тревожной скоростью надвигалась на Эстертуну. Туча, увлекаемая порывами ветра, который нес с собой пыль и сор, накрыла крышу кинотеатра. Ветер стал трепать зелёную неоновую вывеску универмага «Темпо». Когда Бритт-Мари в темноте подходила к парку, уже начали падать первые маленькие хлесткие капли дождя. Похожие на мелкую металлическую стружку, они взвесью стояли в воздухе, сглаживая видимые контуры огромного котлована, которому вскоре суждено было вырасти в многоуровневый гараж.
Однако Бритт-Мари словно не замечала непогоды. Даже не почувствовала, как порыв ветра задрал ей юбку, обнажив крепкие бёдра.
Она не могла отделаться от мыслей о распятой женщине.
Если бы только Бритт-Мари смогла помочь ей, если бы Бритт-Мари смогла помочь хоть одной такой же несчастной жертве, вот тогда её жизненный выбор был бы полностью оправдан, как и выбор Элси. Тогда и гибель Элси, и вся бесполезная бумажная работа, и все колкости Фагерберга были бы не напрасны. Тогда Бритт-Мари ничего не имела бы против того, чтобы после полного рабочего дня заниматься ещё и домом.
Тогда Бритт-Мари было бы по силам всё, и даже немного больше.
Но как найти преступника в отсутствие свидетелей и улик? И каким образом она, Бритт-Мари, которой доверяли лишь перекладывание бумажек, могла бы помочь Ивонн Биллинг, распятой женщине?
Отпирая входную дверь, она вдруг вспомнила слова Фагерберга:
– Супруг жертвы, некий Карл Карлссон, был осуждён за убийство, так что совпадения с нашим сегодняшним случаем должны быть чистой случайностью.
Уверенность в его взгляде подтверждала сказанное. А если уж Фагерберг, всю свою жизнь прослуживший в полиции, уверен в том, что преступник был схвачен, значит, так оно и было.
– Ау! – воскликнула Бритт-Мари, войдя в прихожую.
Не дождавшись ответа, она скинула туфли и прошла в гостиную. Там работал новый цветной телевизор, и Бритт-Мари узнала музыкальную тему сериала «Линия Онедина».[12 - Телевизионный драматический сериал Би-Би-Си, который демонстрировался с 1971 по 1980 гг.]
На ковре перед телевизором сладко спал Эрик, засунув в рот большой пальчик. Бьёрн лежал на диване и раскатисто храпел. На столе валялись две смятые банки из-под пива и стояла пустая четвертушка из-под креплёного вина.
Бритт-Мари выключила телевизор ровно в тот момент, когда могучий нос парусника прорезал толщу воды, а капитан поднял к небу свой секстант.
Бритт-Мари ощутила, как в ней поднимается волна гнева. Ей до смерти захотелось ударить Бьёрна по лицу, но она этого не сделала. Вместо этого она аккуратно подняла Эрика с пола и тихонько отнесла в кроватку. Стащила с него штанишки. Проверила подгузник – по крайней мере, он оказался сухим. Пощупала лобик – вдруг температура? И наконец прикрыла сына собственноручно сшитым лоскутным одеяльцем. Потом сгребла пивные банки, окурки и пустую бутылку в кучу, вытерла старый тиковый столик посудной тряпкой – той самой, серый оттенок которой напоминал ей о слезящихся глазах инспектора Кроока – и распахнула балконную дверь, чтобы поскорее выветрить застоявшийся дух табачного дыма и спирта.
Напоследок она подошла к Бьёрну, с большим трудом придала ему полусидячее положение и взвалила его руку себе на плечи.
– Вставай, – коротко сказала она. – Тебе лучше пойти лечь в кровать.
Бьёрн зачмокал губами и замотал головой.
– Они себе не представляют… – невнятно пробубнил он. – Я вообще-то могу с закрытыми глазами отличить G325 от Y37.
– О чём ты?
Она рывком поставила Бьёрна на ноги. Чтобы удержать его, Бритт-Мари приходилось напрягать каждый мускул в теле.
– G325, – бормотал он, делая неловкие, вихляющие шаги.
– Не понимаю.
– Стеклоочиститель. Дворник. С продолговатым рычагом. Я… Я… могу разобрать машину и собрать её заново с закрытыми глазами. И… Но… Всё, что они могут – просиживать там свои жирные задницы и считать деньги.
Бьёрн затих, но через мгновение пронзительно завопил обиженным голосом:
– Мои деньги! Меня выгнали.
Бритт-Мари замерла. Он что, потерял работу? Как же им теперь быть? Он поэтому два раза за день напился до бесчувствия? Бритт-Мари стала обдумывать, как припереть Бьёрна к стенке, но быстро оставила эту идею – бесполезно было ждать от него осмысленных слов сейчас. Так что она довела Бьёрна до кровати, где с облегчением отпустила. Потом ушла в гостиную, опустилась на диван и стала слушать, как дождь барабанит по подоконнику.
Голова раскалывалась, в глазах щипало, желудок скрутило. У Бритт-Мари с самого утра не было во рту ни крошки, но единственное, что оставалось сейчас, – парализующая усталость. Каждая мышца, каждая клеточка в её теле ныли, и Бритт-Мари ощущала всепоглощающее бессилие. Но за маской вселенской усталости пряталось другое чувство – более сильное, и гораздо более пугающее.
Бритт-Мари обвела комнату взглядом. По полу были разбросаны игрушки, с диванного подлокотника свисала кофточка Эрика.
Ей вспомнились мамины слова.
Счастье так хрупко.
Когда Бритт-Мари была маленькой и они ещё жили в Эншеде, в доме по соседству с ними жила одна семья. Это был белый деревянный дом с зелёными наличниками и тёмно-голубым фундаментом. Как была их фамилия? Лундин? Кажется, да.
У Лундинов было двое детей – Фредрик, ровесник Бритт-Мари, который в детстве переболел полиомиелитом и мог передвигаться только в инвалидной коляске, и ещё Франс, младшенький, который страдал от тяжёлых приступов астмы, и к тому же был немного не от мира сего, как говорил папа.
Папа ещё говорил, что ему жаль Лундинов – такое несчастье, когда сразу двое детей больны.
Но вот однажды ранним мартовским утром в начале пятидесятых всех разбудила пожарная сирена. Сцена, которая предстала их глазам, заставила всех изменить свои взгляды на истинное горе.
Дом Лундинов горел ярким пламенем, и к рассвету от него остались лишь несколько обугленных брёвен да голубой фундамент.
В пожаре погибла вся семья.
«Да, счастье и вправду хрупко», – согласилась Бритт-Мари, и в ней вновь поднялась волна злобы. За несчастья и болезни человек не в ответе, но как можно допиться до того, чтобы потерять работу и рисковать семьёй?
«Нам нужно всё прояснить, – подумала она. – Нужно поговорить друг с другом, откровенно поговорить. Нужно быть честными и ответственными, ради Эрика. Я поговорю с ним завтра, попытаюсь до него достучаться. И ещё нужно спросить его, куда пропали деньги из портмоне, даже если он разозлится».
Но утром Бритт-Мари обнаружила у Бьёрна букмекерские купоны, и поняла, что время задавать вопросы упущено.
Купоны лежали в кармане джинсов Бьёрна. Они обнаружились, когда Бритт-Мари подняла джинсы с пола ванной, где они валялись, сброшенные подобно змеиной шкуре. Бритт-Мари догадалась, что Бьёрн не смог натянуть джинсы обратно, после того как посетил туалет, поэтому просто оставил их лежать на полу. Когда Бритт-Мари подняла их, она услышала, как в кармане что-то шелестит, и инстинктивно запустила туда руку – Бьёрн частенько засовывал банкноты в карман, а Бритт-Мари по незнанию стирала их вместе с джинсами – и вытащила несколько маленьких квитанций.
Ей понадобилось некоторое время, чтобы разобраться, что именно она держала в руках. Конечно же, она слышала о новом тотализаторе – V65, – но Бьёрн ведь обещал никогда больше не играть на скачках! После того случая, когда он проиграл всю свою месячную зарплату. Если бы тогда она не носила под сердцем Эрика, Бритт-Мари, наверное, ушла бы от него.
Смяв купоны в кулаке, Бритт-Мари ворвалась в комнату, где ещё спали Бьёрн с Эриком. Она влепила спящему Бьёрну пощечину такой силы, что его голова мотнулась на подушке в другую сторону.
Он вскочил с кровати.
– Какого чёрта? Ты совсем рехнулась?
– Что это такое?
Не дожидаясь ответа, Бритт-Мари швырнула смятые бумажки Бьёрну в лицо.
Он поглядел на жену непонимающим взглядом, а потом потянулся за одной из скомканных бумажек и развернул её.
– Ты же обещал! – закричала она. – Я знаю, откуда ты взял деньги! Это были деньги на оплату счетов!
Она на мгновение замялась, но потом всё же добавила:
– И на отпуск на Мадейре!
Бритт-Мари подумала об открытке с Мадейры, которая украшала их холодильник. Эту открытку ей подарили в турбюро. Они с Бьёрном обещали друг другу, что обязательно туда поедут, как только смогут себе позволить.
– А теперь тебя ещё и уволили! – не умолкала Бритт-Мари. – Как же мы будем жить?
В следующий миг проснулся Эрик. Он заскулил, плач становился всё громче, и через короткое время он издавал уже настоящий вой.
– Ну вот, ты его разбудила, – констатировал Бьёрн, словно Бритт-Мари сама не заметила.
– Это твоя вина! – набросилась она на мужа. – Всё это – твоя вина.
Бритт-Мари подошла к кроватке и подняла на руки плачущего сынишку. Прижала тёплое тельце к груди и стала его тихонько укачивать.
– Я всё возмещу, – выдохнул Бьёрн со всхлипом. – И не моя вина, что меня выгнали с работы. Это сокращение. Я был согласен даже потерять в зарплате, только бы меня оставили, но они ответили, что это ничего не изменит.
И в этот миг, когда вся семья плакала и кричала, из прихожей донеслось покашливание.
Бритт-Мари обернулась и увидела Май, одетую в летнее платье и кофту. Глаза Май сверкали бесстыдным любопытством из-под седых кудрей. Аромат фиалковых пастилок донесся до спальни.
– Очевидно, я пришла в подходящее время, – сказала она, кивая головой, словно её догадки только что подтвердились.
9
На следующее утро Бритт-Мари в компании Рюбэка отправилась навестить Ивонн Биллинг в Каролинской больнице.
Бритт-Мари не нравились больницы. Больные здесь были ни при чём – ей доставляла дискомфорт мысль о миллиардах бактерий, которые множились и распространялись по длинным коридорам и неуютным палатам.
Кто знает, что там можно подхватить?
Сестра, которая проводила их в палату к Ивонн, положила руку на плечо Бритт-Мари и доверительно сообщила:
– Ей ввели болеутоляющее. И успокоительное, конечно. Она сейчас находится под действием лекарств.
Войдя в палату, где лежала Ивонн, Бритт-Мари ощутила, как сердце часто забилось в груди. Женщина на больничной койке выглядела такой хрупкой, такой пугающе маленькой и измождённой.
