Кейт знала, чего ждет от нее Талли, да и все остальные тоже: что она будет сильной и храброй. Она бы хотела себя такой и чувствовать. Но не чувствовала. Поэтому сделала то, что ей в последнее время частенько приходилось делать в разговорах с Талли, – натянула на лицо улыбку и сыграла нужную роль.
– Ты права. Поехали.
Кейт моргнуть не успела, как они оказались в Сиэтле, хотя обычно дорога занимала минут тридцать пять. Она сидела в машине молча, пока мама и Талли увлеченно болтали о предстоящем наборе в женские студенческие общины. Казалось, мама ждала начала их студенческой жизни с куда большим нетерпением, чем сама Кейт.
Добравшись до высоченного, громоздкого здания Хаггетт-Холла[54 - Одно из студенческих общежитий Вашингтонского университета.], они долго протискивались по шумным, переполненным людьми коридорам, прежде чем добрались до крохотной, замызганной комнатки на десятом этаже. Здесь им предстояло жить первую неделю, пока идет набор. А потом можно будет переехать в дом своей общины.
– Ну вот мы и на месте, – сказала миссис Маларки.
Кейт подошла к родителям и притянула обоих к себе – знаменитое семейное объятие Маларки.
Талли остановилась поодаль, будто чужая.
– Талли, это еще что? – крикнула мама. – Ну-ка, давай к нам!
Талли бросилась к ним, и Маларки сжали ее в объятиях.
Следующий час они распаковывали вещи, болтали и фотографировались. Затем папа сказал:
– Ладно, Марджи, пора ехать. А то весь день в пробках простоим.
За этим последовал еще один раунд жарких семейных объятий.
Кейт крепко прижалась к маме, отчаянно стараясь не расплакаться.
– Все будет хорошо, – сказала мама. – Главное, не переставайте верить, что мечты сбудутся. Вы с Талли еще станете лучшими журналистками штата. Мы с папой ужасно вами гордимся.
Кейт кивнула и посмотрела в глаза маме сквозь горячую пелену слез.
– Я тебя люблю, мам.
Всего через мгновение, слишком скоро, они ушли.
– Мы будем звонить каждое воскресенье, – крикнула им вслед Талли. – Как вернетесь из церкви.
А потом они скрылись из виду.
Талли плюхнулась на кровать:
– Интересно, как будет проходить набор. Хотя нас с тобой в любой общине с руками оторвут, сто пудов.
– Это тебя с руками оторвут, – тихо поправила ее Кейт и впервые за долгое время снова почувствовала себя той девочкой, которую в средней школе дразнили «Маларки-Чмоларки», – девочкой, которая носила очки с толстенными линзами и слишком короткие штаны. И неважно, что брекеты ей давно сняли, что теперь она носит контактные линзы и умеет с помощью косметики подчеркнуть свои достоинства. Студентки из общин все равно ее раскусят.
Талли выпрямилась на кровати.
– Ты ведь понимаешь, что без тебя я ни в какую общину вступать не стану?
– И это будет нечестно. По отношению к тебе.
Кейт подошла к кровати и села рядом с Талли.
– Помнишь улицу Светлячков? – спросила Талли, понижая голос почти до шепота. За прошедшие годы эта фраза стала универсальной отмычкой к их общим воспоминаниям. Произнося ее, они обещали друг другу, что дружба, начавшаяся, когда им обеим было по четырнадцать, – в те далекие времена, когда они плакали над песнями и тащились от Дэвида Кэссиди[55 - Дэвид Кэссиди (1950–2017) – американский актер, музыкант и автор песен, наиболее известный по роли Кита Партриджа в музыкальном ситкоме «Семья Партридж».], – связала их навеки.
– Помню.
– Но не понимаешь, – сказала Талли.
– Чего не понимаю?
– Когда меня бросила мать, кто был со мной рядом? Когда умерла бабушка, кто держал меня за руку, кто принял в семью? – Она повернулась к Кейт: – Ты. Вот и ответ. Мы команда, Кейт. Подруги навеки, что бы ни случилось. Понятно? – Она пихнула Кейт, и та улыбнулась.
– Вечно все по-твоему.
Талли рассмеялась.
– А то. За это ты меня и любишь. А теперь давай подумаем, что надеть в первый день в колледже…
Вашингтонский университет оказался именно таким, каким Талли его себе представляла, даже лучше. Это был целый мир – огромный квартал готических особняков, простиравшийся на несколько миль вокруг. Его размеры обескураживали Кейт, но не Талли, которая сразу решила, что если уж добьется успеха здесь, то сможет повторить его где угодно еще. Едва переехав в дом своей общины, она начала готовиться к тому, чтобы однажды стать репортером на одном из крупных телеканалов. Помимо посещения всех основных университетских занятий по коммуникациям и медиа, она ежедневно прочитывала не меньше четырех газет и смотрела столько выпусков новостей, сколько удавалось застать. Когда придет ее час, она будет готова.
За первые несколько недель она освоилась и в общих чертах уяснила, из чего будет состоять Первый Этап ее учебного плана. К факультетскому консультанту по учебным вопросам она наведывалась так часто, что тот в конце концов начал избегать ее и уклоняться от встреч в коридорах, но Талли было плевать. У нее были вопросы, она хотела ответов.
Главной ее проблемой снова оказался возраст. На продвинутые курсы по журналистике и телевещанию ее не брали, сколько она ни пыталась пробиться, сколько ни уговаривала, – сдвинуть с места огромную бюрократическую махину государственного университета даже ей было не под силу. Оставалось только ждать.
А ждать она не очень-то умела.
Она повернулась к Кейт и прошептала ей на ухо:
– Вот скажи, чего им дались естественные науки? Можно подумать, без геологии в журналисты не берут.
– Тсс.
Талли нахмурилась и откинулась на спинку стула. Они сидели в Кейн-Холле, одной из самых больших аудиторий в кампусе. Со своего места на самой верхотуре, втиснутого среди еще пяти сотен таких же мест, занятых другими студентами, она едва видела преподавателя, который, к слову, оказался даже не настоящим преподавателем, а всего лишь его ассистентом.
– Пошли, потом купим у кого-нибудь конспекты. Редакция газеты открывается в десять.
Кейт на нее даже не взглянула, так и продолжала строчить.
Талли со стоном села обратно, брезгливо скрестила руки на груди и принялась считать минуты до конца лекции. Едва прозвенел звонок, она вскочила на ноги:
– Слава богу. Пойдем отсюда.
Кейт отложила ручку, собрала исписанные страницы в стопку и аккуратно вложила в тетрадь.
– У тебя тут бумажная фабрика или что? Пойдем уже. Я хочу познакомиться с редактором.
Кейт встала, закинула рюкзак на плечо.
– Не дадут нам работу в газете, Талли.
– Так, тебя зря, что ли, мама учила позитивному настрою?
Они спустились по лестнице, смешались с шумной толпой студентов.
Снаружи яркое солнце освещало мощенный кирпичом внутренний двор, который все привыкли называть Красной площадью. Возле библиотеки Суззало кучковались патлатые студенты с плакатами «Требуем очистить Хэнфорд»[56 - Хэнфордский комплекс – некогда один из крупнейших в США комплексов по производству радиоактивных материалов, расположенный в штате Вашингтон. Полностью выведен из эксплуатации в 1987 году, ныне хранилище радиоактивных отходов.].
– Хватит уже жаловаться маме каждый раз, когда что-то не по-твоему, – сказала Кейт по пути к Кводу[57 - The Quad, Двор свободных искусств, – главный внутренний двор Вашингтонского университета, одна из достопримечательностей кампуса.]. – Нам даже на занятия по журналистике раньше третьего курса ходить не полагается.
Талли остановилась:
– Ты что, не идешь со мной?
Кейт лишь улыбнулась, не сбавляя шаг.
– Нам ничего не светит.
– Но ты ведь пойдешь? Мы же команда.
– Конечно, пойду.
– Так и знала. Ты просто прикалываешься.
Продолжая разговаривать, они шли по Кводу мимо пышно зеленеющих вишневых деревьев, мимо газонов, покрытых густой сочной травой, мимо компаний студентов в разноцветных шортах и футболках, игравших во фрисби и сокс.
Талли остановилась возле здания, в котором располагалась редакция газеты.
– Говорить буду я.
– Какая неожиданность.
Смеясь, они вошли в здание и представились потрепанного вида парню за стойкой в вестибюле, который показал им дорогу к кабинету главного редактора.
Встреча заняла от силы минут десять.
– Я же говорила, что мы еще не доросли, – сказала Кейт на обратном пути.
– Не беси. Я начинаю думать, что ты не хочешь становиться журналисткой.
– Вот уж враки, думать ты вообще не приучена.
– Сучка.
– Грымза. – Кейт обняла ее за плечи. – Пошли уже домой, Барбара Уолтерс[58 - Барбара Уолтерс (р. 1929) – американская журналистка и телеведущая, вела новостные программы и ток-шоу на нескольких крупнейших телеканалах.].
Талли так расстроилась из-за разговора с редактором, что Кейт до самого вечера уговаривала ее приободриться.
– Ну ладно тебе, – наконец сказала она несколько часов спустя, когда они с Талли сидели в своей крохотной комнатке. – Давай собираться. Ты же хочешь круто выглядеть на вечеринке?
– Да плевать я хотела на эту идиотскую вечеринку. Можно подумать, меня интересуют сопливые студенты.
Кейт отчаянно старалась сдержать улыбку. Талли все делала с размахом – воодушевлялась от души, но и огорчалась горше некуда. В университете это стало еще заметнее. Но, странное дело, в отличие от Талли, которую теперь будто сильнее бросало из крайности в крайность, Кейт, наоборот, понемногу расслаблялась. Она чувствовала себя с каждым днем все более уверенной, зрелой, готовой ко взрослой жизни.
– Любишь ты все драматизировать. Если хочешь, можешь меня накрасить.
Талли подняла взгляд:
– Серьезно?
– Полжизни ждать не буду, так что пошевеливайся.
Талли подскочила, схватила Кейт за руку и потащила по коридору к душевой, где несколько десятков девушек уже мылись, вытирались, сушили волосы.
Они постояли в очереди, приняли душ и отправились обратно к себе. К счастью, двух других соседок дома не было. В крохотной каморке, заставленной шкафами и столами, с трудом помещалась двухъярусная кровать их соседок-старшекурсниц, а места, чтобы развернуться, едва хватало для двоих. Сами они спали не здесь, а в огромной общей спальне с кучей кроватей в дальнем конце коридора.
Талли почти час потратила на макияж и прически, затем достала заранее купленные отрезы ткани – золотой для себя, серебристой для Кейт, – тут стянула ремнем, там закрепила булавкой, и получились две божественные тоги.
Когда она закончила, Кейт посмотрелась в зеркало. Сверкающая серебром ткань прекрасно шла к ее бледному лицу и золотистым волосам, зеленые глаза так и сияли. После стольких лет в образе ботаника она до сих пор иногда удивлялась тому, как здорово может выглядеть.
– Ты гений, – сказала она.
Талли покружилась, демонстрируя свой наряд:
– Как я выгляжу?
Золотая тога подчеркивала ее большую грудь и тонкую талию, щедро начесанные, залитые лаком волосы волнами струились по плечам, как у Джейн Фонды в «Барбарелле»[59 - Научно-фантастический фильм 1968 года.]. Голубые тени и густая подводка придавали лицу экзотический вид.
– Выглядишь потрясно, – сказала Кейт. – Парни с ног попадают.
– Слишком ты много думаешь о любви, начиталась своих романчиков. Эта вечеринка для нас, а не для парней. Хрен с ними.
– Подозреваю, что с ними, но проверять не планировала. Хотя от свидания не откажусь.
Талли взяла ее под руку и повела по коридору, затопленному болтовней и смехом. Вокруг сновали туда-сюда девушки разной степени одетости со щипцами для завивки, фенами и простынями.
Внизу, в большой гостиной, какая-то девчонка учила подруг танцевать хастл.
Выйдя на улицу, Кейт и Талли смешались с толпой, плывущей мимо. Стоял теплый сентябрьский вечер, люди были повсюду. Вечеринки планировались почти в каждом братстве. Девушки из разных общин группками стекались к домам пригласивших их братств – кто в костюмах, кто в обычной одежде, кто вообще почти без одежды.
Большой квадратный дом братства «Фи-Дельта», сравнительно современной постройки, весь из стекла, металла и кирпича, стоял на углу улицы. Внутри скрывались потертые стены и еле живая, расшатанная, уродливая мебель; богатством декора комнаты напоминали тюремные камеры годов этак пятидесятых. Впрочем, их было толком и не разглядеть, такая собралась толпа.
Утрамбованные плотно, как сельди в бочке, студенты хлестали пиво из пластиковых стаканов и покачивались под музыку. «Кричи!»[60 - Shout! – песня группы The Isley Brothers, записанная в 1959 году. В фильме «Зверинец» (1978) ее исполняет вымышленная группа на вечеринке студенческого братства. Здесь студенты повторяют сцену из фильма.] – подначивал голос из колонок, и все подпевали и подпрыгивали в такт.
Теперь чуть тише…
Все присели на корточки, на мгновение замерли, а потом вскинули руки и подскочили снова, выкрикивая слова песни.
