– Вполне возможно, и эта сволочь хочет знать подробности. Все до единой. Можно я буду записывать?
Кейт вышла из автобуса и остановилась на тротуаре, сверяясь с адресом на листке бумаги, который держала в руках.
Все верно, это здесь.
Вокруг сновали толпы народа. Несколько человек задели ее, проходя мимо. Расправив плечи, она пошла ко входу в здание. Какой смысл заранее волноваться? Она и так целый месяц волновалась – и без конца доставала Талли. Убедить ее устроить эту встречу было непросто.
Но в конце концов Кейт использовала безотказное заклинание, выкинула из рукава старый козырь: «Ты что, не доверяешь мне?» После этого оставалось только определиться с датой.
И вот теплым летним вечером она направляется ко входу в незнакомое заведение, похожее на бар, чтобы выполнить важную миссию: уберечь подругу от самой большой ошибки в жизни.
Секс с преподом.
Ну серьезно, каковы шансы, что это хорошо закончится?
Оказавшись внутри «Последнего поворота на Бруклин»[67 - Кафе Last Exit on Brooklyn существовало с 1967 по 2000 год, до 1993 года располагалось на Бруклин-авеню, недалеко от кампуса Вашингтонского университета. Играло заметную роль в культурной жизни Сиэтла.], Кейт решила, что попала в какой-то другой, доселе скрытый от нее мир. Во-первых, заведение было просто огромное, столиков семьдесят пять, не меньше: мраморные вдоль стен, грубые деревянные в середине. В самом центре располагалась сцена с пианино. На стене возле пианино она заметила загнувшийся по краям, выцветший постер с текстом поэмы Desiderata[68 - Desiderata – поэма в прозе американского писателя Макса Эрманна, написанная в начале 1920-х. Долгое время распространялась без указания авторства, в 1960-е годы многие ошибочно считали, что это образец поэзии XVII века, найденный в одной из церквей Балтимора, штат Мэриленд. Постеры с текстом поэмы были широко распространены в 1960—1970-е годы, в особенности среди хиппи.]. «Средь суеты и шума оставайся безмятежным и помни – в тишине найдешь покой».
Здесь уж точно не найдешь ни покоя, ни тишины. Ни кислорода.
В воздухе висело плотное серо-голубое марево, под потолком клубился дым. Курили почти все. Мельтешили красные огоньки сигарет, зажатых между пальцев подвижных, взлетающих в такт разговорам рук. Сперва Кейт показалось, что нет ни одного свободного столика – кругом люди играли в шахматы, раскладывали карты Таро, спорили о политике. Несколько человек сидели на стульях, расставленных вокруг микрофона, и бренчали на гитарах.
Пробираясь вглубь помещения, она разглядела, что на улице за дверью тоже стоят столы и за ними тоже сидят люди, тоже разговаривают, тоже курят.
Талли расположилась за столиком в дальнем углу, где почти не было света. Заметив Кейт, она вскочила и замахала руками.
Кейт протиснулась мимо женщины, курившей сигарету с гвоздикой, бочком обогнула колонну.
И увидела его.
Чеда Уайли.
Он оказался совсем не таким, как она себе представляла. Сидел, лениво развалившись на стуле, вытянув перед собой ногу. Даже в темноте, в дыму было видно, насколько он хорош собой. И совсем не выглядит старым. Разве что усталым, вроде как пресыщенным жизнью. Будто стареющий гангстер или рок-звезда. Его улыбка разгоралась медленно, понемногу оплетая его глаза сеточкой морщин, и эти глаза светились пониманием, которого Кейт никак не ожидала, даже споткнулась от неожиданности.
Он знал, зачем она пришла: лучшая подруга явилась уберечь девушку от ошибки, спасти от коварного соблазнителя.
– Вы, наверное, Чед, – сказала Кейт.
– А вы, вероятно, Кейти.
Она вздрогнула, услышав из его уст уменьшительную форму своего имени. Это послужило напоминанием: Чед тоже близко знает Талли.
– Садись, – сказала Талли. – Я официантку позову.
И ушла, прежде чем Кейт успела ее остановить.
Кейт взглянула на Чеда, тот посмотрел на нее в ответ, улыбаясь так, будто его посвятили в какую-то тайну.
– Любопытное место, – сказала она, чтобы сказать хоть что-нибудь.
– Вроде бара, только пиво не наливают, – ответил он. – В таких местах люди по-настоящему меняются.
– Я думала, изменения начинаются изнутри.
– Иногда и так. А иногда тебе их навязывают.
В его глазах, когда он произнес эти слова, сгустилась какая-то сокровенная тьма, мелькнуло неясное чувство. Кейт вдруг вспомнила о его прошлом, о блестящей карьере, которую он потерял.
– Вас ведь уволят из университета, если узнают про Талли?
Он подтянул к себе ноги, выпрямился на стуле.
– Вот, значит, как ты собираешься действовать. Ну что ж, мне нравится твоя прямота. Да, уволят. Эту работу я тоже потеряю.
– Вы какой-то адреналиновый наркоман или что? Любите рисковать?
– Нет.
– А раньше вы спали со студентками?
Он рассмеялся.
– Обошлось без этого.
– Тогда с чего вдруг?
Он украдкой глянул на Талли, которая стояла в толпе у эспрессо-бара, пытаясь сделать заказ.
– Не мне тебе объяснять. С чего вдруг она твоя лучшая подруга?
– Она особенная.
– Вот именно.
– А об ее карьере вы подумали? Не будет ведь никакой карьеры, если кому-то станет известно о ваших отношениях. Все решат, что она и диплом получила через постель.
– Ты молодец, Кейти. Хорошо, что за ней есть кому присмотреть. Иначе она пропадет. Она ведь такая… хрупкая, наша Талли.
Кейт сама не знала, что ее расстроило сильнее: это слово, «хрупкая», или то, как он назвал ее – «наша Талли».
– Да она неудержимая, как паровоз. Я не просто так ее зову Талли-ураган.
– Это с виду. Для проформы.
Кейт с удивлением выпрямилась.
– Да она вам и в самом деле небезразлична.
– Ну, это, надо думать, мои проблемы. Что ты ей скажешь?
– О чем?
– Ты ведь пришла, чтобы придумать, как убедить ее со мной порвать? Всегда можно напомнить, что я старый. Ну или зайти с этической стороны, тоже хороший ход, я все-таки препод. Кстати, я еще пью многовато.
– Вы серьезно хотите, чтобы я ей все это сказала?
Он посмотрел ей в глаза:
– Нет, я не хочу, чтобы ты ей это говорила.
Позади них, потряхивая своенравной шевелюрой, к микрофону поднялся молодой человек в затасканных штанах. Представившись Кенни Гореликом, он заиграл на саксофоне что-то джазовое, невыносимо романтичное. На несколько мгновений все разговоры вокруг стихли. Кейт сперва почувствовала, как музыка подхватила ее, потянула за собой. Но постепенно звуки саксофона превратились просто в приятный фон, и она снова посмотрела на Чеда. Он внимательно изучал ее лицо. Она вдруг поняла, как важна для него эта встреча, как важна для него Талли. И это перевернуло все с ног на голову, так внезапно, что Кейт сама себе удивилась. Теперь она волновалась уже не за Талли, а за этого мужчину, которого Талли могла ранить, – а он, откровенно говоря, не выглядел готовым еще к одному удару судьбы. Прежде чем она успела ответить на его вопрос, вернулась Талли в компании официантки с выкрашенными в фиолетовый волосами.
– Ну как, – спросила она, чуть нахмурившись, переводя дыхание, – вы подружились уже?
Первым на нее посмотрел Чед:
– Подружились.
– Вот и славно. – Талли уселась к нему на колени. – Ну что, кто хочет яблочного пирога?
Чед высадил их в двух кварталах от дома, на темной улице, застроенной с обеих сторон неприглядными пансионами, в которых жили студенты, очень мало интересовавшиеся моральным обликом девушек из общин.
– Было приятно познакомиться, – сказала Кейт, вылезая из машины.
Она остановилась на тротуаре, дожидаясь, пока Талли вдоволь нацелуется с Чедом.
Наконец Талли вышла и помахала вслед черному «форду-мустангу».
– Ну? – спросила она, поворачиваясь к Кейт. – Скажи, красавчик?
Кейт кивнула:
– Это уж точно.
– И классный, да?
– Очень классный.
Она пошла было прочь по тротуару, но Талли схватила ее за руку, задержала, развернула к себе:
– Он тебе понравился?
– Конечно, понравился. И чувство юмора что надо.
– Но?
Кейт кусала губу, тянула время. Она не хотела обидеть или разозлить Талли, но не врать же? Друзья не врут. Чед ей и в самом деле понравился, и Талли явно была ему небезразлична; но дурное предчувствие никуда не делось, даже усилилось после знакомства с ним.
– Ну хорош, Кейти, мне страшно уже.
– Я не хотела ничего говорить, но раз уж ты меня вынуждаешь… Думаю, тебе не стоит с ним встречаться. – Прорвав плотину молчания, она уже не могла остановиться. – Ну, в смысле, он же сильно старше. Разведен, дочке четыре года, а он с ней даже не общается. Вы нигде не можете появиться вместе, его за это сразу уволят. Что это за отношения такие? Ты с ним всю студенческую жизнь упускаешь.
Талли отступила назад.
– Студенческую жизнь? Это, что ли, вечеринки в гавайских костюмах, где хлещут пиво литрами? Или свидания с тупыми лузерами типа твоих парней? Да у большинства из них мозгов не больше, чем у табуретки.
– Ну, может быть, мы просто хотим разного…
– Думаешь, я с ним ради карьеры, да? Типа, сплю с ним за оценки? За место на канале?
– А разве нет? Ну, в глубине души? – Кейт тут же поняла, что говорить этого не стоило. – Прости. – Она взяла Талли за руку. – Я не то хотела сказать.
Талли дернула рукой, вырвалась.
– Еще как «то». Ты же у нас мисс Совершенство, отличница, девочка из хорошей семьи. Вообще не понимаю, зачем ты со мной водишься, я же ради карьеры любому дать готова.
– Подожди! – крикнула Кейт, но Талли уже бежала от нее по темной улице, постепенно скрываясь из виду.
Глава десятая
Талли бежала всю дорогу до автобусной остановки на 45-й улице.
– Сучка, – сказала она вполголоса, утирая слезы.
Когда подошел автобус, она заплатила за билет, забралась в салон и, пока искала, где сесть, успела еще дважды пробормотать «сучка».
Как Кейт могла ей такое сказать?
– Сучка, – снова повторила она, но вышло как-то жалко, беспомощно.
От автобусной остановки до Чеда было меньше двух кварталов. Она торопливо прошагала по тротуару к скромному, обшитому деревом домику в стиле крафтсман[69 - Американский архитектурный стиль, зародившийся в конце XIX века. Дома в стиле крафтсман, как правило, имеют низкую многоскатную крышу и веранду, оформленную деревянными колоннами. Для строительства и отделки используются натуральные материалы (дерево, камень).], постучала в дверь.
Он открыл почти сразу – прямо в заношенных серых спортивных штанах и футболке с «Роллинг Стоунз». Улыбнулся, будто ждал ее появления.
– Привет, Талли.
– Хочу с тобой в постель, – хрипло прошептала она, забираясь руками ему под футболку.
Не переставая целоваться, они ощупью добрались до маленькой спальни в дальней части дома. Талли ни на мгновение не отрывалась от него, не покидала его объятий, не прерывала поцелуя. Они не встречались глазами, Талли не смогла бы выдержать его взгляда, но это и не имело значения. Обнаженные, изголодавшиеся друг по другу, они рухнули на кровать.
Талли позволила себе и своей боли раствориться в блаженстве, которое рождали его руки и губы, а после, когда они лежали рядом, сплетясь телами, старалась ни о чем, кроме этого блаженства, не вспоминать.
