Сердце подскакивает к горлу. Солдаты замирают, шутливый настрой за секунду сменяется тревогой.
Резко переведя взгляд на фигуру по другую сторону от костра, я вижу того, кто говорит. Там стоит командир Рип, руки его висят по бокам, из середины предплечий торчат шипы, напоминая изогнутые клыки в волчьей пасти.
Невзирая на его расслабленный, непринужденный настрой, от него паром валит угроза.
Он выглядит совсем иначе, чем когда я ушла от него сегодня утром. Того разомлевшего, доброго выражения лица, пока он спал, как не бывало. Сейчас это воспоминание настолько чуждо, настолько неуместно, что я начинаю сомневаться, а выглядел ли он так на самом деле. И как только я, пусть даже всего на секунду, осмелилась подумать, что он не такой жуткий, каким кажется?
В сером свете намечающегося рассвета Рип выглядит устрашающе. К его волосам цвета воронова крыла, бездонным глазам прильнули последние остатки ночи, а скулы окрасили потусторонние тени.
Его внешний вид нацелен пугать, стращать. От одного взгляда на него хочется бежать в другую сторону, и я не единственная, кто так считает, потому как солдаты замирают, словно собираются удрать.
На нем та же экипировка из черной кожи, на поясе висит знакомый меч с рукоятью в виде изогнутой ветки. Простая солдатская одежда, которая ничуть не помогает сделать скрывающуюся под ней угрозу менее очевидной. Над всеми довлеет тишина, смолкает даже Кег.
Я так сосредоточена на Рипе, что замечаю стоящего с ним солдата, только когда они оба начинают двигаться к нам. Мужчина на фут выше командира, у него мощная грудь, злые глаза, проколотая губа и длинные каштановые волосы. Именно этот солдат подходил ко мне, когда я шныряла между повозками.
Прекрасно.
Неудивительно, что он такой зоркий подонок. Похоже, он – правая рука Рипа.
Они останавливаются перед шеренгой солдат и нацеливаются исключительно на двоих из них.
– Озрик, – грубым голосом говорит командир Рип. – Думаю, эти мужчины высказали пожелание получить урок.
– Я тоже это слышал, командир, – отвечает Озрик, его губы трогает коварная ухмылка.
Эти два солдата переминаются с ноги на ногу. Один, похоже, сейчас рухнет наземь.
Рип безучастно смотрит на них. Взгляд у него такой колкий, что им можно резать стекло.
– Вот и преподайте им этот урок, капитан Озрик.
В улыбке Озрика нет ничего приятного.
– С радостью.
Солдаты бледнеют, один из них с шумом сглатывает.
– За мной. – Озрик поворачивается, и солдаты бредут за ним, а все остальные, включая меня, смотрят им вслед.
Ну все, кроме…
– Пойдем, Аурен.
Я вздрагиваю от испуга: командир Рип внезапно оказался возле меня.
– Куда? – настороженно спрашиваю я.
– К карете, – отвечает он. Не знаю, что меня удивляет сильнее: место назначения или же то, что он мне и правда ответил.
– Эй, командир, хотите чашечку каши? – спрашивает Кег, помешав нашим с Рипом «гляделкам», о которых я даже не подозревала.
Командир качает головой.
– Не сейчас. – Он снова переводит на меня черные глаза и поднимает руку, показывая дорогу.
Я иду вперед, и Рип подстраивается под мой темп. Он не ведет меня, а идет слева, не ускоряя и не замедляя шаг. Я слишком хорошо помню о его острых шипах на руках и стараюсь не приближаться. С каждым взмахом его руки прижимаю свою к телу.
Рип замечает это и приподнимает черную бровь.
– Нервничаешь?
– Осторожничаю, – поправляю я, смотря прямо перед собой.
По пути я подмечаю, что лагерь уже проснулся, почти все палатки разобраны, лошади накормлены и запряжены, армия готова вернуться в строй и снова отправиться в долгий путь.
Другие солдаты, независимо от их возраста или комплекции, разбегаются прочь, завидев приближающегося Рипа. Все до одного уважительно склоняют перед ним головы.
Я поглядываю на него краем глаза.
– Как вы с Озриком с ними поступите?
– С кем?
– С теми двумя солдатами.
Он передергивает плечом.
– Не волнуйся за них.
Я легонько скрежещу зубами.
– Их комментарии касались меня, поэтому, естественно, я волнуюсь. К тому же ты сам сказал, что безоговорочно доверяешь своим солдатам.
– Да, доверяю.
Вздохнув от бессилия, я качаю головой.
– Нельзя заявлять, что доверяешь своим солдатам, а потом менять мнение, наказывать их или убивать из-за парочки примитивных гнусностей, брошенных пленнице.
Рип резко останавливается, вынуждая остановиться и меня. Мы одновременно поворачиваемся друг к другу лицом посреди оживленного лагеря. Снег хлюпает под ногами, в воздухе висит запах только что потушенных костров, а в легкие проникает влажный, густой холод.
Командир внимательно изучает меня, выражение лица у него непроницаемое.
– Ты их защищаешь?
От его тона начинаю злиться. Мне не по душе это недоверие, что он считает меня такой ограниченной.
– Я не оправдываю их грубые высказывания. Но ты, а не я, провозгласил себя монстром. Я не хочу, чтобы их наказание было на моей совести, – говорю я, потому что мне и без того хватает на руках крови. Больше не нужно. – Если тебе необходимо проявить власть или доказать мне свою правоту относительно раннего заявления о «безоговорочном доверии», то не впутывай меня в свои дела. Вряд ли можно винить твоих солдат в том, что они плохо обо мне отзывались. Я враг. Твоя пленница, – напоминаю ему я.
Мне ни за что не понять, зачем я напоминаю ему об этом. Если честно, затея дурная. И все же что-то в этом мужчине подпитывает мой гнев.
Я слишком долго держала язык за зубами. Подавляла эмоции, стараясь перехватить их в надежде, что не окажусь под ними погребенной. Так что даже меня удивляют эти реакции, эти разнузданные реплики. Понятия не имею, откуда они взялись, но оттого чувствую волнение.
– Позволь, я кое-что проясню, – говорит Рип, помешав ходу моих мыслей. – Я не собираюсь наказывать этих солдат и уж тем более не стану их убивать. Озрик сделает именно то, что ему было наказано: преподаст им урок.
– И что же включает в себя этот урок?
– Главным образом чистку отхожего места. Пока они не вспомнят, как положено вести себя королевскому солдату, служащему в армии короля Ревингера.
Я с удивлением смотрю на него.
– О. – Вот уж не этого я ожидала.
Нашей короткой беседе никто не мешает, но незаметной она не остается. Все бредущие мимо солдаты расступаются, но я чувствую, как они бросают на нас взгляды, вот только приблизиться никто не осмеливается. Мы стоим в неприкосновенном круге, будто в одном из старых колец фейри, которые когда-то давно были разбросаны по всей Орее.
– Позволь я проясню еще кое-что, – говорит Рип и шагает ко мне. Я уже давно подметила эту его тактику. Ей он пытается выбить меня из колеи, припугнуть своей близостью. Я хочу отойти назад, но вместе с тем не желаю доставлять ему такого удовольствия. Поэтому расставляю ноги пошире и упрямо вскидываю голову.
– Те солдаты вели себя грубо и неуместно, но это вовсе не означает, что я им не доверяю. То, что я сказал до этого, – правда. Они и волоска на твоей голове не коснутся, если только я им не прикажу. Тебе не угрожает здесь ни один солдат. – Он замирает, убедившись, что я его слушаю. – К сожалению, сюда не входят правила приличия. К счастью, Озрик знает толк в том, как выправить неподобающее поведение.
Я вспоминаю оскал этого мужчины и его огромные размеры.
– Не сомневаюсь.
Рип пригвождает меня взглядом.
– Теперь, когда мы разобрались и твоя совесть чиста, не потрудишься рассказать, почему Озрик доложил утром, что вчера вечером ты вела себя подозрительно?
Вот черт.
– Подозрительно я себя не вела, – отрицаю я. – Я просто гуляла по лагерю. Ты вообще-то сам мне разрешил, учитывая, что при мне не было стражи и меня не посадили на цепь. Мы посреди мерзлой пустоши, вокруг солдаты, а ты обещал меня выследить, если я сглуплю и попытаюсь сбежать.
– Хм, – произносит он, не сделав замечание по поводу моего ехидного тона. Рип опускает взгляд на мое пальто. – А как ребра? Лекарь доложил, что ты не разрешила ему тебя осмотреть.
– Я в порядке.
– Если ты продолжаешь врать, то делай это хотя бы сносно.
Тут он не прав. Я в порядке, а еще превосходно умею лгать. В конце концов, я много лет себе врала. Красивая ложь скрывает множество омерзительных истин.
– С ребрами у меня все нормально, но тебе-то какое вообще до них дело? – язвительно спрашиваю я.
Возможно, я говорю с ним в подобном тоне, потому что только так чувствую, что обладаю хотя бы какой-то властью. Мое высокомерие – это кирпичная стена, закрывающая осыпающуюся беззащитность.
– Поскольку, командир Рип, вам не нравится ложь, давайте говорить откровенно, – с бросающей вызов насмешкой ехидничаю я. – Я знаю, кто ты такой, а еще знаю, кто я – жертва, которую ты удерживаешь ради выкупа. Жертва, которой можно подразнить царя Мидаса.
– Верно, – холодно отвечает Рип, и я недовольно поджимаю губы. – И все же невежливо с моей стороны возвращать Мидасу питомца в плохом состоянии.
Меня передергивает.
Питомец. Наложница. Шлюха. Как же я невыразимо устала от ярлыков, которые навешивают на меня люди.
– Я не его питомец. Я – его фаворитка.
Командир Рип издевательски хмыкает.
– Слово иное, а вот смысл тот же.
Я открываю рот, чтобы возразить, но Рип поднимает руку.
– Мне наскучили разговоры о Мидасе.
– Хорошо. Я все равно не хочу с тобой болтать, – парирую я.
Он язвительно улыбается, показывая клыки.
– Чуется, что очень скоро ты передумаешь, Золотая пташка.
Я застываю на месте. В этих словах кроется угроза, но я ни за что не догадаюсь, о чем он сейчас толкует.
– Возвращайся в карету, – говорит он. Манера держаться у него жесткая, он без особых усилий входит в роль командира. – Мы выдвигаемся в десять и продержим путь до наступления сумерек. Предлагаю тебе перед отъездом посетить отхожее место, иначе день точно предстоит неприятный.
– Я хочу увидеть наложниц и стражников, – отвечаю я, пропуская его приказ мимо ушей.
Он кладет руку на деревянную рукоять меча и наклоняется к моему лицу так близко, что я чуть не проглатываю язык. Я отодвигаюсь назад, чувствуя себя пойманным за шкирку кроликом.
– Если чего-то хочешь, придется заслужить.
Рип разворачивается и уходит, солдаты расступаются перед ним, а я смотрю ему вслед.
Не знаю, что он подразумевал под словом «заслужить», но кажется, мне это придется не по нраву.
Глава 11
Царица Малина
Мои служанки взволнованы.
Я то и дело замечаю, как они переглядываются, но делаю вид, будто меня это не волнует. Одна из них так нервничает, что, кажется, вот-вот упадет наземь. Если бы я не была так хорошо обучена держать лицо, на нем уже появилась бы хитрая улыбка.
Нанятая из города портниха сидит на коленях, между бровями у нее залегла глубокая складка. Оценивающим старческим взглядом окидывает подол моего платья. В подушечку для булавок, вшитую в пояс вокруг ее талии, вставлены острые иглы, отчего кажется, будто у нее из живота растет металлический кактус.
– Все готово, Ваше Величество.
– Хорошо.
