– Почему?
– Я не знаю. Почему нам нельзя сказать: «блядь, сука, как меня все достало». Вместо это мы улыбаемся и говорим: «у меня все отлично».
– Видимо, это и есть искусство.
– Ты же не можешь мне сказать: «Тома, как ты меня уже достала, своими капризами, своим нытьем».
– Тома, как ты меня уже достала.
– Еще тридцать минут и я положу тебя обратно, – рассмеялась я в ответ.
– Теперь ты понимаешь… что каждая история, которую я играю, все равно искусственна.
– Притворяешься?
– Точно. Просто притворяешься. У тебя есть час или два, чтобы развернуть своего персонажа. Чем больше я играю, тем больше понимаю, что в реальной жизни все вокруг тоже притворяются. Ну или почти все, более правдивые просто молчат.
– А я-то думаю, за что я так люблю немое кино?
– Вот и меня не покидает ощущение лажи вокруг. Кругом какое-то вранье, мягкое, постоянное, навязчивое, улыбчивое вранье. В этом приходится жить. И эта трясина засасывает. Сплошная срань, не с кем поговорить начистоту, без компромиссов, без корысти. Знала бы ты как мне надоели эти ролевые игры.
– Именно поэтому я перестала искать роли и даже фильмы, я ищу коллег, друзей по духу, по делу. Я не пускаю в жизнь кого попало, чтобы натоптали и ушли, а ты делай потом генеральную, мой грязную посуду за ними. Зачем мне это нужно в мои сорок.
– Тебе шестьдесят два уже, детка.
– Ты серьезно? Мне всегда казалось, что я живу в другом возрасте.
– Это возрастное.
– Возьму на вооружение.
– Красота твое оружие, выглядишь потрясающе.
– Охренеть, шестьдесят два, засиделась я тут с тобой, мне еще столько надо успеть.
Катя
(Свое лицо)
– Вы никогда не были замужем?
– Нет.
– А я-то думаю, откуда такое счастливое, не тронутое бытом лицо.
– Это предложение? – улыбнулась мне Катя. Катя работала секретаршей в нашем издательстве. Девушка приятная во всех отношениях, кроме серьезных. «Никаких служебных романов» – вспоминал я слова своей мамы, всякий раз, когда встречался глазами с Катей. Мама – это святое.
– Как приятно, вы научились шутить. Впредь буду осторожнее со словами.
– От комплимента до предложения один только шаг, – рассмеялась она.
– Один только взгляд, – посмотрел я на Катю. Взгляд был дружественный.
– Вижу.
– Что именно?
– В вашем взгляде ни капли любви, сплошная дружба.
– Никогда не видел сплошной дружбы между мужчиной и женщиной. Как она выглядит?
– У нее карие глаза.
– А у любви какие?
– У нее голубые, – намекнула на свои Катя.
– Что же, мы так и будем сидеть и дружить?
– А что еще остается?
– Остается только сходить за каплями. Закапать в глаза. Тем более обед, так что скоро вернусь, – встал я из-за стола и направился к двери.
В обед я решил прогуляться немного. От города несло барокко и классицизмом. Настроения не было, я решил его поискать и зашел в кафе перекусить. За столиком меня обслужила та же официантка, которая работала здесь уже лет десять. Которую жутко захотелось спросить, почему она до сих пор здесь? Почему не поменяет работу, ведь наверняка в детстве не мечтала быть официанткой в кафе. Впрочем, она могла спросить меня то же самое. И что я ей отвечу? Что уже более десяти лет руковожу издательством среднего пошиба. Директор – это звучит гордо, но чем это лучше? Тем более в окружении авторов, где каждый с претензией на свой оригинальный почерк, на свое особенное лицо, к которому требует особого отношения. Никто из них никогда не спросит, нужны ли мне эти отношения? Постольку-поскольку. Хорошие отношения – это хорошие тиражи, все остальное для издателя не имеет большого значения, как бы сухо и бездуховно это ни звучало. Работа не может быть постоянно любимой, когда важен результат. Если официантка может легко бросить свою, я – нет. Я буду лелеять свое детище до самого конца, примерно так же, как сейчас я допью кофе останками этих мыслей и оплачу счет, оставлю чаевые, улыбнусь девушке, женщине, официантке, точно так же как улыбаюсь жене, если думаю о чем-то своем, и выйду, выйду из ее жизни, пойду в другие.
В магазине, что находился в моем доме, я так же встречал одних и тех же людей, будто они там работали покупателями. Только у некоторых жизнь неизменно делала повороты, кувырки и прыжки, как например, у моей жены. Став филологом, она закончила магистратуру факультета журналистики, как и планировала, и уже успела стать востребованным журналистом, став редактором одного из популярных изданий, правда, не без помощи одного моего друга детства. Я вспомнил на минуту его, своего школьного приятеля Володю, который неизменно вмешивался в мою жизнь, сначала когда мама указывала мне на то, с кого надо брать пример, и кто станет настоящим человеком и многого добьется. Только один случай намекнул мне, что примеров брать не надо, когда я за компанию пошел с Володей сдавать экзамены в музыкальную школу, чтобы ему было не так страшно. В итоге – меня взяли, его – нет.
Пример этот так и остался для меня нерешенным, даже потом, когда Володя уже стал человеком и многого добился. И не скучно ему быть все время человеком? Надо будет спросить при случае. Будь я все время человеком, сдох бы давно со скуки. Мне не хотелось быть человеком. Я долго не мог понять, кем же я хочу быть, только сейчас я понял, что все время я становился самим собой. Только теперь я ясно понял, чего мне не хватало в жизни с женой, какого меня не хватало – животного.
Изменения, они необходимы всем, даже если дорого то, что у тебя есть. Я снова вспомнил детство, когда с удовольствием менялся марками в клубе филателистов, пусть невыгодно, но все же менялись картинки в альбоме моей жизни. Я захотел поделиться со своими размышлениями с официанткой, когда она принесла счет, но увидев ее глаза – две голубые пуговки, плотно пристегнувшие улыбку к лицу на весь рабочий день, я решил хоть как-то изменить этот бесконечный марафон, сократить эту дистанцию между взглядами, просто оставил на чай больше обычного.
На улице бушевало лето. Трафик был плотным, течение бурным. Переход – далекий, обходить не хотелось. Несмотря на риск, я пошел вброд, перебегая дорогу без перехода, сигналя руками машинам, что бы те пропустили. Руководил, утопая по пояс в горячем асфальте жары, я смотрел на железные морды, обращаясь именно к ним, а не к хозяевам. Наконец, проспект был взят, практически взят, передо мной затормозил джип:
– Сука, куда ты лезешь?
– Сам ты сука, – огрызнулся я.
Из машины выскочил детина и бросился на меня.
– Ты кого сукой обозвал? – видимо, его настроение было еще хуже моего.
Я уже давно не дрался ни с кем, даже очень давно. Детство промелькнуло, когда дрались до первой слезы или до первой крови, потом армия, где драться приходилось постоянно и без правил, главное – драться, тогда ты сможешь диктовать свои. Какой-никакой опыт у меня был. А у мужика будто четыре руки – сунул мне несколько раз в лицо, кулаки острые, как кинжалы, пара из них вспорола живот. Тело мое скрючилось от боли, чтобы отдышаться. Мужик положил мне руку на спину и нагнулся:
– Ну что, живой?
В этот момент изловчившись я со всей дури встроил промеж его ног свою – третьей:
– Живой, – выдал я резко и, не дожидаясь других вопросов, пошел дальше. «Еу» – послышалось мне в ответ.
По дороге достал платок, подтер окровавленную губу, поправил немного лицо. Зашел, как и планировал, в супермаркет. Увидев на моем лице такой натуральный грим, одни сторонились, другие норовили взглянуть еще. Теперь я тоже стал похож на своих авторов, с претензией на уникальное лицо. Чувствуя свою вину, я направился в винный отдел. Чистосердечное признание смягчает. Надо было как-то отпраздновать победу. Побродил по рядам виноградника. Судя по обилию вина, год был урожайным. Сорвал стеклянную гроздь красного из Австралии прошлого года, сломал ветку маринованных оливок и достигнув кассы, стал выкладывать на ленту трофеи. Кассы играли свою скучную мелодию Кэш в одной тональности. Соло на одной клавише. В этот момент кассир пробивал чью-то банку абрикосового джема. «Да, верно. Душа требует джем-сейшена». Если бы каждую кассу настроить на свою ноту, то могла бы получиться неплохая мелодия, а может быть даже новое направление джаз-хаос-кэш.
– А что у вас с лицом, Максим? – выразила Катя свое недоумение и сочувствие. Брови ее всполошились не на шутку.
– Аллергия, – отплевывался я безразличием к этому миру, утонув в кресле. На самом деле я поправлял во рту языком оторвавшийся кусок щеки. Лоскут был нежный, скользкий и соленый. Весь в меня.
– Аллергия?
– В общем, так себе пообедал.
– У вас же кровь.
– Боитесь крови?
– Вообще-то нет, но сейчас да. Может быть, принести йод или вату?
– Не волнуйтесь так, Катя. Она уже свернулась. Калачиком.
– Калачиком? Вы все шутите, видели бы вы себя со стороны.
– А если я вам скажу, что я убил человека? Вы будете на моей стороне?
– Нет.
– Да, для того, чтобы быть на моей стороне, надо перейти дорогу, – вспомнил я свой рисковый переход.
– Вы правда убили человека?
– Да, в очередной раз я убил в себе человека. В очередной раз убедился, мне никогда не суждено им стать. Помните, как в том фильме про Электроника?
– Вы все шутите.
– Со стороны виднее.
– Кофе будете? – приподняла она свою чашку кофе и сделала глоток навстречу моей улыбке.
– Лучше водки. У нас есть водка?
– Нет, есть коньяк.
– Плохо. А ты будешь? – «У меня же есть вино?» – осознал я, что бродил по супермаркету в полном нокауте.
– Я на работе не пью, – допила она кофе из своей чашки.
– А где ты здесь видела работу? Катя, давайте отдыхать. У нас есть штопор? Впрочем, здесь он не нужен. – Отвернул я железную крышку. – За что я люблю австралийские вина.
– Два предложения за день – это уже слишком.
– Привычка. Как увижу красивую девушку, так сразу женюсь.
– Сколько же раз вы были женаты?
– Был.
– А я-то думаю, откуда такое пре красное, тронутое бытом лицо, – намеренно разделила она слово прекрасное на две части.
– Вот, накапал в глаза любви, как вы хотели, – открыл я красное и налил себе в чашку из-под кофе.
– Я вижу, красные.
– Катя, вы научились не только шутить, но и мстить.
– Ну а сколько же можно сидеть и дружить, – улыбнулась мне Катя и поставила на стол свою пустую чашку.
Незнакомка
(Вид сзади)
Я крутил педали, а в голове моей крутился один и тот же мотивчик: «Она имела попу сорок восемь, грудь троечку…» Впереди действительно маячила стройная задница, черные лосины в обтяжку, под которыми игрались с моим воображением ягодицы, желтая велосипедка и шлем. Вот и все, что я знал о ней. Между нами несколько метров. Я кручу педали и не обгоняю, потому что впереди 111 км, а без музы мне их не одолеть, потому как задницу свою уже отсидел, да и ноги гудели с непривычки. В общем, мне, хоть и не поэту, но тоже необходима была муза. Она вела все дальше и дальше, вдоль шоссе, где проносились с грохотом фуры и пролетали как птицы легковушки.
Маршрут начинался из деревни Калище или FuckShit, как ее еще называют, и был рассчитан на новичков. На самом деле я плохо представлял, что такое 111 км в седле. Сам бы я никогда не решился на эту авантюру. Все благодаря моему коллеге Жоре. Он меня сгоношил: «Поедем, там такие виды, такой воздух, тем более два выходных».
Мы встретились с группой единомышленников на Балтийском вокзале в 8:40 у «Макдональдса». Набралось человек 30, по виду достойная команда, в основном девушки, одна проблема – Жоры не было, телефон его молчал. Ждать было некогда. Через несколько минут мы сели в электричку до станции Калище.
Ведущим команды был некий Василий. Приятный молодой человек, он вызывал доверие. В электричке он еще раз огласил правила заезда:
