Омега отрицательно качает головой.
– Что ещё?
– Пятьдесят ударов плетью.
– «Чёртовы правила и чёртовы омеги гарема», – со злостью думает Хосров.
– Наказание уже исполнено?
– Будет исполнено, когда у господина будет желание.
– Как тебя зовут?
– Ани, – услышав шум, хватает кувшин омега и, с трудом двигаясь с ношей, идёт к кухне, провожаемый долгим взглядом альфы. Даже имя его словно музыка для ушей. Хосров до самой спальни повторяет про себя «Ани».
Вечером Хосров, в отличие от обычных дней, первым спускается в зал, где прислуга пока только накрывает ужин. Он заваливается на подушки справа от места Гуука и с нетерпением поглядывает на двери. Понемногу вокруг огромной скатерти, спокойно умещающей человек сто, собираются самые приближенные Гууку альфы. Арслан опускается на подушки рядом с Хосровом, слева от места Дьявола. Гуук приходит последним.
Хосров почти не ест, попивает вино, всё злится, что Ани нет как среди прислуги, так и среди омег из гарема. Он уже думает, что Арслан его наказал, и парень, видимо, не в состоянии передвигаться, как в комнату среди слуг, несущих наполненные кувшины с вином, заходит и Ани. Хосров взгляда с него не отрывает, даже не думает, что может быть замечен, впитывает в себя каждое его движение, запоминает. Как и положено, первым обновляют кубок Гуука. Когда Ани, поклонившись, обходит Хосрова, чтобы налить вина Арслану, альфа, резко толкнув ножны меча назад, подставляет их под ноги омеги, и тот, споткнувшись, опрокидывает кувшин со всем содержимым на него. Ани сам в шоке от того, что случилось, пару секунд, не моргая, смотрит на мужчину.
– Простите, господин, – опомнившись, падает на колени готовый разрыдаться омега.
– Ты мало того, что не слушаешься, ты ещё и слепой, – хмурится Арслан. – Ещё тридцать ударов плетью, тебя уму разуму научат.
– Он вылил вино на меня, оскорбил меня своим глупым взглядом, не планируя даже на колени падать, – продолжая утирать тканевыми салфетками грудь, со злостью говорит Хосров. – Позволь мне привести наказание в исполнение.
– Имеешь право, – соглашается Арслан. – У меня сейчас новый фаворит, всё внимание перенаправлено на него, так вот бывшие совсем разошлись, – усмехается. – Я бы ему лично эти восемьдесят ударов всыпал, но, зная тебя, я ему даже сочувствую. Делай, что хочешь, но чтобы дышал, у меня на него есть планы, – договаривает и вновь возвращается к общению с Гууком.
После ужина Хосров сразу идёт к себе и приказывает привести Ани. Заплаканного омегу приводит в спальню смотритель за гаремом Арслана. Хосров требует смотрителя покинуть комнату, и тот, хоть и недоволен тем, что лично в ходе наказания присутствовать не будет, поклонившись, скрывается.
– Подойди, – зовёт дрожащего, как осиновый лист, перед ожидающей его карой омегу Хосров.
Ани, с трудом передвигая ноги, подходит к альфе, не желая получить ещё дополнительные удары за ослушание. Он останавливается напротив сидящего на изножье кровати мужчины и восклицает от неожиданности, когда тот резко тянет его на себя и опрокидывает на постель.
– Господин, нельзя, – опирается ладонями о его грудь омега, прекрасно чувствуя чужое возбуждение бедром.
– Ещё раз скажешь мне «нельзя», – шепчет ему на ухо Хосров и зубами цепляет мочку, – и это будет последним, что ты сможешь произнести.
Он вжимает его в постель своим телом и касается губами губ, отстраняется, повторяет. Хосров своего зверя дразнит, только наслушавшись его нетерпеливого воя, в губы жадно впивается. Ани сперва медлит, а потом отвечает, зарывается руками в его волосы, размыкает губы, сам вовлекает его в долгий танец языками. Они целуются мокро, глубоко, жадно, мешают запахи и вкусы, создают один на двоих коктейль. Ани послушно поднимает руки, и Хосров снимает с него рубашку, следом на пол летят шаровары, и теперь уже полностью обнаженный парень лежит под разложившим его на своей постели альфой. У него кожа горит там, где Хосров его касается, а он касается везде, исследует каждый сантиметр, своими отпечатками его покрывает. Ани всё равно сомневается, что Хосров пойдёт до конца, что возьмёт то, что принадлежит другому, пусть и получил сомнительное согласие. Он сомневается даже, когда альфа разводит его ноги, когда толкается в него пальцами, когда он, чуть ли не до крови прикусывая щеку, принимает следом его член и, выгнувшись, боится выдохнуть от распирающего чувства наполненности. Хосров приподнимает его под поясницу и, придерживая руками за бёдра, сразу переходит на быстрые толчки, заставляя Ани вонзаться пальцами в его плечи и пытаться сдержать свои крики, боясь быть обнаруженным. Арслан его убьёт, однозначно, но откажи он Хосрову, то и он его убьёт. Хосров будто с разумом прощается, он в него толкается и толкается, скользит по обильно выделяющейся смазке возбуждённого омеги так глубоко, насколько можно, рычит от удовольствия наконец-то вбиваться в того, кого настолько безумно хотел.
Ани привык быть красивой куклой, переходящей в постель победителей, без права голоса и даже мысли о протесте. Он научился раздвигать ноги, выгибаться и стонать, даже когда не хочется. Научился имитировать страсть, показывать желание, даже если его в нём ноль целых ноль десятых, и очаровательно улыбаться на все предложения альф. С этим пока притворяться не пришлось, его прикосновения возбуждают, его поцелуи заставляют прикрывать веки и хотеть ещё, а его запах дурманит голову. Это какое-то безумие, но Ани его выпускать из себя не хочет, отдалиться даже на сантиметр не позволяет, он будто в нём смысл всего видит и сам его не останавливаться молит. Ему так горячо и дико, что хочется кричать, но взамен приходится кусать свой язык, чтобы не услышали. Каждый участок его кожи – сплошная эрогенная зона; Хосров его касается, и на месте каждого прикосновения мини-взрыв происходит. Он даже не стонет уже, он ноет, сам его, за бедра придерживая, в себя направляет и злится, что альфа на нём следов и укусов не оставит, Хосров бы каждый хной обвёл и подолгу бы на себе носил.
Йибир любил лежать, заставляя омегу всё делать самому, Арслан думает только о своём удовольствии, а этот альфа не просто груб и нетерпелив – он голоден. Ани видел его потрясающе красивых омег и слышал о том, как он порой уводил к себе сразу четверых, но сейчас с ним в постели этот альфа будто после нескольких лет воздержания. Он трахает его грубо, целует жадно, любит до самого дна. И Ани нравится. Он никогда и не выпускал коготков, давил внутреннего зверька, даже если было неприятно на грани невыносимости. Но сейчас Ани сам ластится, сам подставляется, урчит от ласки, как воск в его руках тает и любую форму принимает. Желание этого альфы осязаемо, его оно обволакивает и заражает, заставляет чувствовать себя особенным, забывать про то, что он омега из гарема и, скорее всего, на одну ночь. Он сам на него взбирается, седлает его бедра и медленно двигается на его члене. Ани придерживает ладонями свои ягодицы, лижет свои распухшие от жестких поцелуев губы, дразнит зверя, позволяет ему проникать в себя до самого конца. Он ладонями мощный торс под собой поглаживает, каждый боевой шрам целует, языком излечивает. Он сам в коленно-локтевую позу становится, подмахивает, рассыпается под ним в крошку, в вихре страсти вновь в одно целое собирается. Ани не знает, откуда такая уверенность, но чувствует, что этот альфа только с ним такой, и с грустью в окно поглядывает, рассвет мысленно не наступать молит.
Вот оно именно то. Вот кого Хосрову не хватало. Этот омега только в комнату вошёл, в нём уже кровь забурлила. Ни один омега в этом дворце одним своим присутствием в нём такую бурю не поднимал. Хосров его пробует, ласкает, тело терзает и только так к утерянной после того рокового вечера жизни возвращается. Он не может насытиться, он словно одержим его вздохами, его бархатной кожей, этими губами, жаром его тела. Будто стоит Хосрову отстраниться, и вновь тьма и холод верными спутниками станут, так долго ожидаемое тепло и свет отнимут. Он крепче его прижимает, берёт, но ещё больше отдаёт, не оставляет ни сантиметра на его теле не целованным и не обласканным.
За окном уже начинает светать, Ани сладко потягивается на скомканных после бурной ночи простынях и, открыв глаза, смотрит на одевающегося альфу.
– Расскажи про себя, только не лги, – возвращается к постели Хосров и, присев у изножья, тянет его на себя. – Расскажи всё.
Ани отвечает на короткий поцелуй, долго в лицо напротив смотрит и медленно в прошлое возвращается.
– Мне семнадцать, – тихо начинает омега. – Меня продали Йибиру сами родители. Мы были очень бедны, и денег на пропитание не хватало. У меня было ещё шесть братьев, я второй сын. Меня продали напрямую в гарем два года назад, а потом пришли вы.
– Я слышал о случаях, когда родители продавали детей в гарем, но это считается редкостью, – озабоченно потирает переносицу Хосров.
– Я сам напросился, – говорит Ани и уводит взгляд в сторону.
– В смысле?
– Я сам попросил, чтобы меня продали, – омега притягивает колени к груди и обнимает. – Вы, наверное, не знаете, но нищета пахнет, – поворачивается к альфе и треснуто улыбается. – Я ненавидел этот запах. Ненавидел настолько, что мечтал из него вырваться или умереть. Мы делили одну лепешку на восьмерых, носили обноски друг друга, спали на земляном полу, неважно, летом или зимой. Отец говорил, что это нормально, что многие так живут. Я не хотел быть «многими». Я хотел спать в тепле и наедаться. Хотел красивую одежду, – запинается. – Я стал замечать, что на меня заглядываются, а когда однажды на базаре один из купцов спросил у моего отца, не хочет ли он показать меня смотрителю гарема, я решился. Моя семья получила неплохую сумму, а я тепло и еду.
– Иди ко мне, – зовёт Хосров после затянувшейся паузы, и омега послушно идёт к нему в руки. Альфа вновь его целует, только в этот раз нежно и долго. Ани уходить не хочет, мог бы управлять временем, то остановил бы его на этом моменте, когда его такой лаской окутывают, и так бы и замер навеки.
– Мне идти? – наконец-то отстраняется Ани, когда альфа расслабляет руки.
– Уйдёшь, но позже, – Хосров выходит в коридор и через пару минут возвращается обратно с плетью. Ани, побледнев, натягивает одеяло до подбородка и со страхом смотрит на орудие пытки.
– Тебе полагается восемьдесят ударов плетью, ты должен вытерпеть хотя бы десять, чтобы наказание считалось исполненным, – спокойно говорит альфа, примеряя рукоятку.
– Я думал… – запинается Ани.
– Что твоё наказание секс? – выгибает бровь Хосров. – Ты вернёшься в гарем, и первым делом проверят твою спину. То, что я тебя трахнул, не отменяет того, что ты должен быть наказан, – убирает взгляд от наполнившихся влагой глаз альфа.
– Теперь мне кажется, что я не случайно упал на ужине, – горько улыбается Ани и соскальзывает с постели.
Одна мысль о том, что Хосров нарочно подстроил его падение, чтобы взять наказание в свои руки и этим снизить количество ударов, вселяет в омегу силу, которая и двигает его к альфе. Он, как и есть, обнажённым останавливается перед ним, а потом, повернувшись к нему спиной, зажмурив глаза, ждёт первый удар.
– Кричи во весь голос.
Ани кивает. Стараться и не приходится, – как только плеть обжигает его спину, истошный крик омеги оглушает весь этаж. Хосров бьёт хаотично, оставляет красные полосы, не делает пауз и старается не слушать плачущего и продолжающего кричать парня. Ани не в состоянии стоять уже после шестого удара, он цепляется руками в изножье кровати и, сжимая дерево до побеления костяшек, уже воет.
Если бы Ани выпороли слуги или сам Арслан, то, возможно, он бы остался без кожи. Хосров же плеть смазал маслом, силу в удар не вкладывает, но всё равно понимает, что боль это особо не унимает.
Закончив экзекуцию, альфа кое-как натягивает на продолжающего плакать омегу одежду, оставив израненную спину неприкрытой. Он обхватывает ладонями его лицо, приближает к себе и долго целует в солёные губы. Пару секунд простояв лбом ко лбу с теперь уже только всхлипывающим парнем, Хосров провожает его за порог и передаёт слугам Кана. Альфа возвращается к постели и обещает себе, что последний раз делает больно тому, с чьих рук ест его зверь. Хосров не знает, что обещание – это приманка для Дьявола, который, пока оно нарушено не будет, не успокоится.
***
Когда Юна выходит из паланкина, то во дворе нет ни Гуука, ни его войск. Суетящаяся вокруг прислуга разгружает богатство, а сильно накрашенный мужчина средних лет разгуливает между рядов омег в струящемся отливающим серебром халате и пристально рассматривает каждого. Юна смотрит на ворота и с сожалением понимает, что через стены, на которых дежурят воины, не перелезет. Когда она поворачивается лицом ко дворцу, то от восхищения застывает в немом оцепенении. Невероятной красоты строение впечатляет своим размером, но Юне не позволяют долго лицезреть творение рук человека.
– А эта чего отдельно? – слышит она голос и поворачивается к тому странному мужчине, теперь уже внимательно разглядывающего ее.
– Ее господин лично выбрал, – отвечает ему один из спутников Юны.
– У моего господина воистину прекрасный вкус, – разглаживается морщинка на лбу мужчины по мере того, как он подходит к Юне. – Какое чудесное личико! – костлявыми руками обхватывает подбородок и вертит туда-сюда. – А кожа! А волосы! – тянется и к ним, но Юна, оттолкнув его, резко отступает.
– Боже, – прикрыв ладонью рот, театрально вздыхает мужчина. – Неужели дикая? – поворачивается к собравшимся во дворе, и те дружно смеются. – Солнце моё, один день в гареме, и ты у меня покладистой станешь, – опасные нотки в голосе меняют даже лицо мужчины. Скулы заостряются, подбородок вытягивается, и Юна решает про себя, что мужчина похож на ястреба. – Меня зовут Риал, и я отвечаю за гарем Дьявола.
– Дьявола? – выдыхает Юна: – «Как же я сразу не поняла», – мысленно бьёт себя по лбу. – Так, значит, это сам Гуук?
Юна уже пару лет как слышит о непобедимом, чудовищно жестоком правителе Востока, прозванным Дьяволом и якобы пьющим человеческую кровь. Насчёт последнего Юна после кровопролития на своей же свадьбе уже не сомневается. Когда отец или братья говорили про Гуука, то ужас от их слов в девушке сменялся диким интересом. Юне всегда хотелось поглядеть на великого воина, пусть после столкновения с ним и не выживали. Только если раньше она и мысли не допускал, что настолько близко познакомится с Гууком, то теперь уже уверена, что это ещё не предел.
– Да, это он, а тебя надо срочно в купальню, – недовольно морщится мужчина, рассматривая натянутую на Юну и явно уже не свежую одежду.
– Хоть сто таких дьяволов, но я рождена свободной, свободной и умру, – сплёвывает под ноги девушка.
– За что мне это наказание, – закатывает глаза мужчина. – А всё могло бы быть по-другому, мне бы не пришлось ломать тебе пальцы, запирать в особой комнатке, где я держу голодных крыс, или, что ещё хуже, случайно так толкнуть, что ты бы переломала свою шею и испустила бы дух. Ты могла бы быть покладистой, я бы тебя научил разным секретам, а ты бы ублажала моего господина. Меня взамен озолотят, а ты будешь кататься, как сыр в масле.
– Сам кого хочешь ублажай, я под этого урода не лягу, – Юна игнорирует полный возмущения взгляд собеседника. – И вы тоже, – громко обращается она к остальным собравшимся, смеющимся над ним, – все можете под него лечь, хоть по очереди, и заикаться, и ноги его лобызать, действуйте, а меня ещё раз тронешь, я тебе руку откушу, – клацает зубами девушка мужчине.
Внезапно во дворе наступает полная тишина, и все в поклоне сгибают головы. Резкий холодный ветерок проносится по двору, раскидывая собранные в кучи садовниками листья, и Юна уже знает, кто стоит за ней. Девушка, выдохнув, поворачивается и не ошибается.
– Риал, она может отгрызть тебе не только руку, но и голову, не сомневайся, – обращается Гуук к собеседнику Юны. – Проверьте ее, я не уверен, что она не спала со своим неудавшимся муженьком до свадьбы. Хочу знать, не несёт ли она в себе отродье Минов.
– Я девственница! – возмущается Юна и сразу осекается под вспыхнувшими огоньками пламени на дне чужих глаз.
Гуук легонько наклоняет голову к левому плечу, сканирует одетую в одежду на пару размеров больше, вымотанную долгим путём девушку взглядом, от которого Юне хочется прикрыться, и языком проводит по своим клыкам.
– Простите меня, господин, что вам пришлось слышать то, что выдавал грязный рот этой девчушки. Помилуйте, и я обещаю, завтра вечером она будет шелковой, – заикаясь, просит Риал.
– Пусть ее приведут ко мне сегодня ночью, – безапелляционно заявляет Гуук. – И проверять ее не надо, я верю ее слову, – усмехается и покидает двор альфа.
Стоит Дьяволу и его свите выйти за порог, как Юна получает по лицу непонятно откуда взявшейся в руке Риала кожаной дубинкой. Девушка, не ожидающая удара, до крови прикусывает щеку и, придя в себя, сразу же бросается на мужчину с кулаками, но ее подхватывают двое парней и волокут в сторону правой части дворца.
– Ещё раз попробуешь вызвать гнев господина, я тебе так больно сделаю, что все слёзы иссякнут, – шипит идущий позади Риал. – Я бог этой части дворца, и все здесь слушаются только меня.
Юна перестаёт биться, только когда они входят в длинный коридор, по бокам которого двери, ведущие во многочисленные комнаты. Она с разинутым ртом рассматривает богатое убранство комнат, пока ее вверх по коридору тащат в сторону гарема. Они входят в огромный зал, где одну стену полностью занимают окна. Зал выдержан в тёмно-красном цвете, стены и потолок украшены золотистыми узорами и изразцами. Прямо в центре комнаты установлен небольшой фонтан, струи воды поднимаются до самого свода и падают в круглый бассейн, по краям которого разбросаны шелковые подушки. Красивые полуголые девушки и омеги восседают на коврах и, поедая фрукты, слушают музыку, которую играют музыканты. У стен располагаются диваны, накрытые красным бархатом, перед ними стоят низкие столики, заставленные кувшинами с вином и блюдами с фруктами.
Ведущие Юну слуги не останавливаются, они минуют зал и ещё несколько комнат и заходят в облицованную полностью из белого мрамора купальню. Посередине купальни два небольших бассейна, чуть дальше восемь встроенных в пол ванн, к стенам прикреплены скамейки, на которых сидят голые, отдыхающие после купания парни. Юну наконец-то отпускают, но она никуда не бежит, озиряется по сторонам, ждет следующих действий.
– Раздевайся, с тебя сперва смоют пыль и грязь, а потом посидишь в ванне, – приказывает ей Риал и подзывает пальцем рыжего омегу такого же возраста, как и он. – Биби, времени мало, поэтому делаете всё быстро. Этот бродяжка должна быть готова до полуночи.
Омега кивает и подзывает слуг. Юну опять насильно волокут в угол купальни, с трудом, но сдирают с нее всю одежду и несколько раз поливают с головы до ног водой из медного ковша. Закончив обливания, ее ведут к одной из наполненных ванн, в воде которой прислуга разбавила эссенцию цветов, и подталкивают к ней.
– Я не пойду.
– Слушай сюда, сучка, – хватает ее за плечи Риал и встряхивает. – Ты думаешь, ты такая дерзкая, думаешь, на тебя управы не найдётся, а он сам ведь терпением не отличается. Знаешь, мне его дожидаться и не обязательно, сколько у меня таких было и будет, кто-то неудачно упал, кому-то после вина плохо стало, поэтому последний раз предупреждаю, лезь в ванну, или ты будешь четырнадцатой, кто пытался мне что-то доказать в этом гареме и кто сейчас гниёт на городском кладбище.
– Ты такое же чудовище, – выплёвывает слова ему в лицо Юна.
– О нет, я хуже, – хохочет Риал. – И поверь мне, от меня даже он тебя не спасёт. Если ты думаешь, что ты его так сильно интересуешь и этот интерес не закончится через одну ночь, очень сильно ошибаешься. Поняла меня?
– Поняла, – цедит сквозь зубы Юна и нехотя опускается в воду.
Девушка, оказавшись в воде, в блаженстве прикрывает веки и впервые за столько дней отбрасывает все заботы и расслабляется. Сидящие на полу вокруг ванны слуги стригут ее ногти, втирают в волосы маску из масел. Когда Юна выходит из ванной, она чувствует себя заново родившейся, но это вплоть до того момента, как она видит идущего к ней слугу с разогретым воском. Она, стиснув зубы терпит, пока ее избавляют от нежелательных волос. После болезненной процедуры в ее кожу втирают масла, а потом ставят перед ней там же в купальне большой поднос, нагруженный разными блюдами. Юна с удовольствием ест, запивает пищу яблочной водой и слушает опустившегося рядом Биби.
– Я помощник Риала, и я слежу за всеми в гареме, кроме фаворитов господина, – начинает мужчина. – Ты должен беспрекословно выполнять любые поручения и приказы Риала и меня.
– Сейчас только доем и сразу начну, – набитым ртом отвечает ему Юна.
– Ты шутки шутишь, сразу видно, гарема не видела никогда, но ты не просто в гареме, ты в гареме самого могущественного повелителя этой части света, поэтому если хочешь жить, то отнесись серьёзно ко всему, что я скажу, – терпеливо продолжает Биби. – Ты новенькая, но ты должна знать, кого как приветствовать и кому какую честь оказывать. Там, у бассейна, сидит омега, – Юна поворачивается туда, куда показывает мужчина, и видит красивого парня с белыми волосами, который полулежит на мраморе и, опустив руку в воду, забрызгивает девушку с длинными, почти что до лопаток иссиня-чёрными волосами, которая в воде. – Это Рин, он фаворит господина, и, как ты понимаешь по его внешности, не из местных. Он единственный, на кого не распространяется наша с Риалом власть. Он напрямую подчиняется господину, остаётся с ним до утра и пользуется с его стороны особым вниманием. Рин, возможно, и родит господину наследника, и перейдёт на уровень хозяина дома. Та, которая в воде, это Сария, она вторая после Рина, кого господин часто вызывает к себе.
– А где третья? – смеётся Юна.
– Рин и Сария ее убрали, – спокойно отвечает мужчина.
– Не поняла, – растерянно смотрит на него девушка. – А куда ваш господин смотрит, если его фавориты друг друга убирают?
– Господину по большому счёту плевать, если кто-то имел неосторожность споткнуться или съел что-то не то и отравился, – пожимает плечами Биби.
– Вы ужасные люди.
– Тут выживает самый хитрый и самый коварный, – невозмутимо отвечает Биби. – Ты должна кланяться Рину и Сарие, выполнять их поручения и научиться не спать, потому что если тебя вызовут на вторую ночь, то, возможно, ты больше никогда не проснёшься.
– Не хочу больше слушать этот бред, – поднимается на ноги Юна.
– Твоё дело, я просто считаю, что предупреждён, значит, вооружён, – пожимает плечами и тоже поднимается на ноги Биби.
Юну одевают в тёмно-зелёный шёлковый костюм и ведут обратно через зал в небольшую комнатку, где на диване сидит и попивает вино Риал.
– Через полчаса ты отправишься в его покои, но до этого открой свои уши и запоминай всё, что я говорю, – презрительно кривя рот, начинает мужчина.
– Ещё один, – вздыхает Юна и, косясь на дверь, в проёме которой стоят два стражника, проходит в комнату и опускается в кресло в углу.
– Раз уж ты девственница, ты не знаешь, как ублажать альфу. Мой господин любит опытных партнёров, но, видимо, захотелось разнообразия. В случае с тобой, мне не оставили достаточно времени, поэтому приходится делать всё второпях, – вздыхает Риал. – Так вот, пока он не один в комнате, смотришь в пол, голоса при нём не повышаешь, оставшись наедине, выполняешь всё, что он хочет. Если господин доволен, то я получаю золото, а ты прекрасную жизнь, если он недоволен, я не получаю золото, а ты сдохнешь. Всё ясно?
– Куда ещё яснее, – усмехается Юна.
– Теперь о соитии, тут главное, чтобы ты не вела себя, как бревно…
– Всё! – подскакивает на ноги Юна. – Я не собираюсь слушать то, что вы будете дальше говорить, даже если вы меня привяжете.
– Я не могу сейчас сделать тебе больно без следов, – подлетает к ней и хватает ее за горло Риал, – но клянусь небесам, если он сам тебе шею не свернёт и вернёт сюда, то ты проведёшь ночь с голодными крысами. Уведите ее, чтобы глаза мои не видели, – приказывает он прислуге и идёт к дивану.
Юна возвращают в большой зал, где она полчаса сидит в углу в центре внимания всех омег. Ни одного доброго, участливого или хотя бы безразличного взгляда. На нее смотрят не только с неприкрытой ненавистью, в нее будто стрелами её высылают, и будь девушка чуть слабее духом, то уже бы, забившись в угол от такой несправедливости, разрыдалась. Но Юна стойко выносит все взгляды, выдёргивает из себя эти стрелы и, обмакнув их кончики в яд злости, отправляет обратно. Юна думала, что его враг – это Гуук, но именно здесь она чувствует себя в стане врага.
Через полчаса за ней приходит прислуга, и, петляя по коридорам и лестницам, девушка в сопровождении Риала и Биби останавливается на пороге огромной спальни. Риал толкает ее в спину, но Юна удерживает равновесие, с места не двигается и только со второго толчка буквально влетает в комнату. Первое, что замечает девушка, оказавшись в помещении, – это огромные окна на всю стену, с которых открывается вид на сад. Они увешаны тяжелыми занавесями из синего бархата, оконные переплеты сделаны из красного дерева, покрыты резьбой, а железные оковки усыпаны золотой крошкой. Пол устилает мягкий бежевый ковёр, в ворсе которого тонут ступни омеги. Гуук сидит в кресле рядом с большой даже для четверых человек кроватью, застеленной чёрным сатином, и сканирует ее взглядом.
– Почему не красный? – хмуро смотрит на Риала альфа.
– Мой господин, я подумал…
– В следующий раз не думай. Одевай ее в красный. Это ее цвет, – перебивает его Гуук.
– Да, господин, – учтиво опускает взгляд Риал.
– Иди ко мне, – хлопает по бедру Гуук, смотря на Юну.
Девушка с места не двигается.
