Конечно, я шучу… Но в то же время я говорю правду. Никогда не забуду этот очаровательный, пьянящий, залитый солнцем день.
Когда день переходит в ранний вечер, мы наконец начинаем шевелиться. Целый день мы лежали, целовались, дремали и лениво болтали. Когда я встаю, то понимаю, что мои конечности затекли, а на ногах остались отпечатки веток, но не могу удержаться от мечтательной улыбки.
Мы собираем вещи и направляемся обратно к машине, по дороге проходим мимо подростков, играющих в футбол на участке поросшей кустарником земли. Мяч внезапно летит в нашу сторону, задевая мужчину по голове. Он с улыбкой ловит его и возвращает в игру.
– Синьор! – Один из подростков зовет его присоединиться. Голландец на миг замирает, а затем говорит мне: «Две минуты».
Присоединившись к игре, он мгновенно полностью погружается в нее, и я наблюдаю, очарованная тем, что вижу его в другой обстановке.
Кажется, он понимает, что кричат подростки, хотя они говорят по-итальянски. (Наверное, все они общаются на международном «футбольном» языке.) Когда один из игроков жестко врезается в него, Голландец отмахивается от извинений легким кивком. Я замечаю, что у него есть природный авторитет. Дети подчиняются ему, даже когда бросают вызов. Это – еще один ключик к разгадке того, каков он. Еще одно озарение.
В этот момент Голландец смотрит на меня и говорит: «Мне пора, ребята, спасибо за игру».
Подростки начинают уговаривать его остаться (даже я могу это перевести), но мужчина вскидывает руку, улыбается на прощание и присоединяется ко мне.
– Хорошая игра! – говорю я, и он смеется, берет меня за руку, и мы направляемся к машине.
Мы отъезжаем, вечернее солнце светит в ветровое стекло, и я оглядываюсь назад, стремясь запечатлеть это драгоценное место в памяти, пока мы не сворачиваем и не выезжаем на главную дорогу.
– Жаль, что мы не захватили с собой башню из гальки, – с тоской говорю я, и Голландец снова смеется.
– Я серьезно! – говорю я. – Это было бы потрясающим завершением праздника.
– Ты бы тащила эти одиннадцать тяжелых камней в машину?
– Да.
– И всю дорогу домой на самолете?
– Конечно!
– И как бы ты запомнила, в каком порядке они были сложены?
Я запинаюсь, потому что не совсем продумала этот момент.
– У меня была бы система, – наконец с достоинством говорю я. – И потом, каждый раз, когда я смотрела бы дома на эти камешки, я бы вспоминала…
Я резко замолкаю, потому что, если я не буду осторожна, я могу сказать слишком много. Открою сердце слишком широко и спугну его.
Я бы вспоминала самого удивительного мужчину, которого когда-либо встречала.
Я бы вспоминала самый прекрасный день в своей жизни.
Я бы вспоминала рай.
– Это было бы здорово, – говорю я наконец более беззаботным тоном. – Вот и всё.
Когда мы возвращаемся в город, у меня еще кружится голова, как будто во сне. Сон с голубым небом, похожий на фильм, пронизанный адреналином, желанием и солнечным светом. Я развалилась на горячем пластиковом сиденье машины, потягивая ледяную оранжину[25 - Оранжина – газированный напиток с цитрусовым вкусом и ароматом, изготовляемый с использованием апельсинового, лимонного и мандаринового соков, апельсиновой цедры и мякоти.], которую мы купили по дороге. Волосы растрепались, кожа соленая, и я до сих пор чувствую на своих губах губы Голландца.
Я знаю, что в монастыре нас ждет вкусный бесплатный ужин, но когда мужчина предлагает: «Может, возьмем пиццу?» – я киваю. Не хочу ни с кем его делить. Не хочу ничего объяснять или вести светскую беседу. Фарида права, это отвлекает от главного события, которым сейчас является Голландец.
Он паркует машину в пустынном квартале города с тенистыми площадями и полупустыми улицами, на которые выходят деревянные двери.
– Вчера нашел продавца пиццы, – объясняет он, ведя меня за собой. – Это не ресторан, это просто парень в палатке… Ничего?
– Отлично. Идеально! – Я сжимаю его руку, и мы сворачиваем в переулок поуже, еще менее освещенный.
Мы делаем несколько шагов по переулку. Может быть, десять. А потом, в одно мгновение, все меняется. Из ниоткуда на нашем пути появляются два подростка. Худые и загорелые, как парни, с которыми Голландец играл в футбол, но совсем не похожие на них. Эти – злобные, они наседают на Голландца и агрессивно говорят что-то по-итальянски. Они что, пьяны? Под кайфом? Что им нужно?
Я пытаюсь осознать то, что вижу, и моему мозгу требуется вечность, чтобы понять истину: это проблема. Реальная проблема. За три секунды мое сердце из спокойного становится перепуганным. Голландец пытается провести меня мимо парней, он пытается быть дружелюбным, но они не хотят… Они злятся… Почему? Я даже не могу… Что…
И вдруг – нет, нет, пожалуйста, Боже, нет – один из них полез в карман куртки, и я с замиранием сердца замечаю металлический блеск ножа.
Время остановилось. Нож. Нож. Нас зарежут, прямо здесь, прямо сейчас, в этом глухом переулке, а я даже пошевелиться не могу. Не могу издать ни единого звука. Застыла в полнейшем ужасе, как мумифицированное, окаменевшее существо из ледникового периода…
Подождите, что это? Что это такое? Что происходит?
На моих глазах Голландец выворачивает руку парню с ножом, выкручивает ее каким-то эффективным отработанным приемом и каким-то образом отбирает у него нож. Как он это сделал? Как?
Все время он кричит: «Беги, беги!» – и я вдруг понимаю, что он обращается ко мне. Он хочет, чтобы я убежала.
Но прежде чем я успеваю убежать, это делают подростки. Они убегают прочь, вверх по переулку, и сворачивают за угол.
Потрясенная, я прижимаюсь к Голландцу. Прошло всего около тридцати секунд с тех пор, как мы завернули за угол, но я чувствую себя так, будто мир остановился, а теперь снова сдвинулся с места.
Голландец очень тяжело дышит, но просто спрашивает:
– Ты в порядке? – А затем добавляет: – Надо вернуться к машине. У них могут появиться какие-нибудь глупые идеи насчет возвращения.
– Как… как ты это сделал? – лепечу я, когда мы идем по улице, и Голландец бросает на меня удивленный взгляд.
– Что?
– Забрал у них нож!
– Я этому учился, – говорит Голландец, пожимая плечами. – Каждый должен учиться. И тебе стоит научиться. Это элементарная безопасность. Я живу в большом городе… – Он замолкает. – Верно. Извини. Никаких личных данных.
– Не думаю, что сейчас это так важно, – говорю я со смехом, который опасно близок к рыданию.
– Ария! – Голландец выглядит потрясенным и останавливается, чтобы прижать меня к себе. – Все в порядке, – тихо произносит он. – Все кончено.
– Я знаю, – говорю я, прижимаясь к твердой груди. – Прости. Я в порядке. Слишком остро реагирую.
– Неправда, – твердо говорит Голландец. – Любой был бы потрясен. Но я думаю, нам надо идти, – добавляет он, крепче сжимая мою руку, и мы идем дальше. – Успокойся. Я здесь, я с тобой.
Его голос успокаивает мои расшатанные нервы и укрепляет дрожащие ноги. Мы идем, и по дороге он начинает зачитывать все дорожные знаки, специально коверкая слова, заставляя меня смеяться. Потом мы садимся в машину, едем обратно по прибрежной дороге, жуем пиццу, купленную у другого продавца, и мне уже кажется, что всего этого никогда и не было. За исключением того, что каждый раз, когда я смотрю на него, мое сердце все больше тает.
Он спас мне жизнь. Он темпераментный и любит собак, и мы вместе прыгали со скалы, и он спас мне жизнь.
Мы оставляем машину в арендованном гараже, затем проходим около ста футов до монастыря и входим внутрь через массивную деревянную дверь. Внутренний дворик у входа пуст, и я останавливаюсь, оглядывая спокойный, освещенный свечами монастырь. Это как другой мир по сравнению с тем, в котором мы были. Ласточки кружат на фоне синего неба, и я чувствую запах вербены в воздухе.
– Отличный денек, – с кривой усмешкой говорит Голландец. – Ты приехала сюда для мирного писательского уединения, а вместо этого получила адреналиновые американские горки. Сердце еще колотится?
– Ага, – с улыбкой киваю я.
Мое сердце бешено колотится. Но уже не по этой причине. Этим вечером оно грохочет из-за нас.
Весь день я предвкушала: сегодня вечером… сегодня вечером… может быть, сегодня вечером… И вот мы здесь. Вдвоем. В безграничной итальянской ночи.
Когда я снова встречаюсь с ним взглядом, моя грудь сжимается от желания. Это вожделение почти болезненно. Потому что мы еще не закончили. Мы еще так много не закончили. Я до сих пор чувствую его губы, его руки, его волосы, вплетенные в мои пальцы. Моя кожа жаждет его. Все мое естество жаждет его.
– Нет смысла присоединяться к остальным, – говорит Голландец, как будто читая мои мысли, и его пальцы касаются моих.
– Нет.
– Моя комната в конце коридора, – добавляет он. – Вроде как уединение.
– Звучит здорово, – говорю я, пытаясь сдержать в голосе дрожь. – Могу я… взглянуть на нее?
– Конечно. Почему бы и нет?
Без лишних слов мы поворачиваемся и идем по коридору, наши шаги синхронны, кончики пальцев соприкасаются. У меня сбивается дыхание. Я почти умираю от желания. Но каким-то образом мне удается переставлять ноги как нормальному человеку.
Мы подходим к деревянной, обитой гвоздями двери, и Голландец достает железный ключ. Бросает на меня долгий взгляд, от которого у меня сводит живот, затем тянется отпереть дверь.
– Твой личный вопрос, – внезапно вспоминаю я. – Ты так его и не задал.
На лице мужчины появляется тень веселья. Мгновение он изучает меня, затем наклоняется для поцелуя, долгого и крепкого. Его руки сжимают мои бедра. Он наклоняется еще ниже, нежно кусает меня за шею и шепчет:
– Успеется.
Пять
Господи.
Я не могу пошевелиться. Не могу думать. Я почти не спала. У меня мурашки бегут по коже каждый раз, когда я вспоминаю эту ночь.
Шорох простыней, и Голландец переворачивается, моргает от светящего в глаза лучика света. Мгновение мы смотрим друг на друга. Затем его лицо медленно расплывается в улыбке, и он бормочет: «Доброе утро». Притягивает меня к себе для долгого, затяжного поцелуя, встает с кровати и идет в ванную.
Я откидываюсь на подушку, и моя голова становится похожей на зефир. Сама сладость. Само блаженство. Мечтательность и мягкость. Когда Голландец снова появляется, приняв душ, я импульсивно говорю: «Я по тебе соскучилась!» – и это правда. Я не хочу расставаться с ним ни на секунду. Это не химия организмов, это магнетизм. Притяжение. Научно доказанная сила. Это неизбежно.
Но чувствует ли он то же самое? И что будет с нами теперь? Куда мы двинемся из этой точки? Я сажусь и жду, пока мужчина натянет рубашку и оглянется.
– И что теперь? – выпаливаю я, и лишь тогда вспоминаю, что именно это Клара спрашивает Честера, когда он садится в повозку с сеном. На какое-то нелепое мгновение я представляю, что Голландец отвечает: «Когда ты в следующий раз встретишь меня, Ария, ты поймешь, что я человек слова!»
Но он просто моргает и говорит:
– Наверное, завтрак.
– Верно, – киваю я.
Я имею в виду, это очевидный ответ.
Мы идем, касаясь друг друга плечами, утреннее солнце танцует в наших волосах, и я чувствую себя легче, чем за последние месяцы. Годы. Мы подходим к дворику, и я вдруг осознаю, что нас не было со вчерашнего обеда. Это может показаться подозрительным, люди могут начать задавать вопросы…
Но когда мы присоединяемся к группе за большим деревянным столом, никто и вида не подает. Оказывается, вчера днем довольно много людей отказались от занятий йогой, а некоторые пошли ужинать в местный ресторан. (Вердикт: здешняя еда не так уж хороша, не стоит беспокоиться.)
Так что никто ни о чем не спрашивает и ни на что не намекает. И я этому рада. Не хочу пристального внимания. Хочу спокойно смотреть на Голландца поверх своего стакана с апельсиновым соком, перебирая восхитительные воспоминания. За исключением того, что мне нужно поделиться этим со своим отрядом. (Это все равно считается личным.)
После завтрака я беру на стойке регистрации телефон, ссылаясь на чрезвычайную семейную ситуацию, и иду на угол улицы, где, как я слышала, хорошо ловит 4G. После того как я постояла там секунд пять, мой телефон начинает оживать. Это своего рода волшебство, как будто мир снова со мной разговаривает.
Все мои группы в Ватсапе переполнены уведомлениями, и я чувствую мимолетный укол тоски. Не могу поверить, что я так долго ни с кем не болтала. Но каким-то образом я заставляю себя проигнорировать 657 манящих сообщений. Обещаю себе, что не буду смотреть, потому что если посмотрю, меня засосет. Вместо этого я захожу в новую группу под названием «Горячая линия экстренной помощи Аве», которую Нелл создала именно на этот случай.
Привет, печатаю я, и всего через десять секунд Нелл начинает печатать ответ. Как будто она ждала, когда я выйду на связь. Мгновение спустя мне приходит сообщение:
С ним все в порядке.
Затем на моем экране появляется фотография Гарольда с подписью:
Видишь? Он счастлив. Перестань нервничать. Иди и пиши!!
Мгновение спустя вмешивается Мод:
Ава! Как там книга?
Теперь и Сарика печатает:
Откуда у тебя телефон? Разве это не против правил?
Я понимаю, что они все в сети. Идеальное время. Я радостно печатаю:
