Двигаясь как в тумане, я добрался туда, где толпа была особенно плотной, и просочился в самый центр. На земле лежала та самая девушка. Жива! Шляпка с ее головы упала, и теперь я видел ее волосы: светлые, нежно-золотые. Молли, сидевшая на коленях рядом с ней, умоляюще крикнула – наверное, не в первый раз:
– Врача, ну! Есть тут доктор или нет, чтоб вас!
Но, похоже, доктор в Ирландии – явление нечастое. Кажется, никто из этой братии земляничную ярмарку не почтил. Я с трудом опустился на колени. Девушка кривилась и всхлипывала, задыхалась, царапала ногтями асфальт – болезненные, но чудесные признаки жизни.
– Кто это сделал? – выдавил я, пытаясь поймать ее взгляд.
– Нэнси, – простонала девушка, словно не слышала мой вопрос и отвечала своим мыслям. – Нэнси!
– Врач сейчас придет, – бормотала Молли. – Сейчас, сейчас, они кого-то найдут.
– Нэнси, – повторила девушка.
А потом закрыла глаза, и губы ее перестали шевелиться. Я испуганно потрогал ее руку, даже зная, что со своим слабым осязанием вряд ли смогу нащупать пульс. Глянул на Молли – и прочел ответ на ее лице. Нет же, нет, все не могло так бесславно закончиться! Даже я, полуживая развалина, еще как-то цепляюсь за жизнь, а ведь девушка была просто ранена, она не могла вот так… Молли схватила меня под локоть, вздернула на ноги и потащила прочь.
– Куда? – слабо запротестовал я.
– Сейчас полиция явится. Хотите с ними поболтать?
– Вообще-то я бы не отказа… – начал я, но тут она окончательно вытащила меня из толпы на край площади, развернула к себе, и я опешил.
Мы с Молли были, может, и не друзьями, но уж точно добрыми товарищами по несчастью. Пару раз она всерьез на меня злилась, но никогда еще в ее взгляде не было такой ярости.
– Это из-за вас, – прошипела она. – Из-за вас!
Я задохнулся от возмущения.
– Нет! Я не… Из-за тебя мы его не поймали! Я же велел: если что-то случится, бежать не к жертве, ей и так помогут, а к преступнику! Вместе мы бы его схватили! А если и нет – хотя бы узнали, как он выглядит, но ты…
Голос сорвался. Мои измученные голосовые связки так давно не смягчала слюна, горло было сухим, будто в него песку насыпали, – живые не понимают, как им повезло иметь столь изумительно работающее тело. Я схватился за ближайшую стену и переждал приступ кашля, который меня чуть с ног не сбил. Согнуться оказалось неожиданно трудно. Что-то было не так. С моей спиной что-то совершенно точно было не так.
– Если бы мы сделали, как я предлагала, она бы не умерла! – заорала Молли так оглушительно, что на месте полиции я бы арестовал нас самих. – Уж простите, что не могла смотреть, как она мучается!
Я побрел прочь, не в силах вынести ее сокрушительный гнев. Фаррелл, наш верный возница, ждал на ближайшей улочке, привычно подремывая на козлах, и по нашим лицам сразу увидел: дело плохо.
– Ох, – только и сказал он.
В экипаж я вполз с трудом, но Молли даже не потянулась мне помочь, как делала обычно, и за всю дорогу домой слова мне не сказала. Я воспользовался передышкой и отдыхал, всем телом навалившись на стену.
Дома я надеялся сразу изучить свой несчастный бок, но на пороге, увы, ждала Фрейя. Похоже, заслышала стук колес еще издали. Я выбрался из экипажа, надеясь, что Молли все ей объяснит, но та молча сверлила меня взглядом: дескать, вы все запороли, вы и объясняйтесь.
– Мы не поймали убийцу Кирана, – выдохнул я. – Фрейя, я старался, но…
Лицо у нее застыло. Я только сейчас понял, как сильно Фрейя надеялась, что мы найдем того, кто убил ее сына, чтобы она могла наконец-то освободиться и жить дальше. Она развернулась резко, как обычно делала Молли, и ушла в дом. Фаррелл бросился следом. Молли еще раз красноречиво глянула на меня и пошла за ними.
У меня недостало мужества вмешиваться в их горе, и я поплелся по тропинке вокруг дома – той самой, где мы так неудачно прогулялись с Молли. Подошел к окну своей комнаты. Как и во всех домах ирландских бедняков, оно было небольшим, чтобы беречь тепло. Ничего, пролезу. Я так иссох, что мог бы теперь на ярмарках выступать в роли акробата, который складывается и целиком влезает в небольшой ящик. Я с трудом подтянул свое тело, перекинул его через подоконник и брякнулся на пол. Ну, зато не придется больше ни с кем говорить.
Эту комнату я изысканно обставил по своему вкусу, когда понял, что предстоит провести здесь целый месяц. Зайдя сюда, первым делом я всегда делал одно и то же: брал со стола серебряный умывальный таз и смотрелся в его сияющее дно, поворачивая таз так и эдак, чтобы он получше ловил свет. Мне не хотелось, чтобы жители дома знали, как я озабочен своей внешностью, так что зеркало покупать я не стал. Но таз каждый день предоставлял мне правдивую, хоть и несколько размытую картину моего состояния. Поддержание достойного вида стоило мне некоторых усилий, но в целом таз обычно приносил утешительные новости: выгляжу я неплохо. Бледный, глаза и волосы тусклые, но сойду скорее за больного, чем за мертвого.
Впрочем, лицо меня сейчас волновало куда меньше, чем обычно. Я бережно снял с себя бордовый сюртук, синий жилет и белую рубашку, прислонил таз к стене, изогнулся, приподняв руку, и заглянул себе за спину.
Солнце ярко сияло, освещая печальную картину. Между ребрами – дыра, которая так и не затянулась. Кожа вокруг нее серая, на вид совершенно мертвая. Рядом не было умника Бена, который объяснил бы поточнее, что со мной происходит, но даже без него было ясно: ничего хорошего. «Некроз», – вспомнил я слово, которое он частенько повторял. Отмирание тканей. Я медленно выпрямился и посмотрел на свое перепуганное лицо. Правду признавать не хотелось, но я понял сразу: не все мои неприятности случились прямо сегодня.
Когда остальные восставшие мертвецы упокоились, сила, наполнившая всех нас во время эксперимента Бена, ушла. В последний месяц я жил мирно и тихо, не имея возможности проверить, заросли ли бы на мне раны, но готов был спорить: нет, эта милость осталась далеко в прошлом.
Целый месяц я берег себя, и оттого мое состояние было неизменным, но всего одно повреждение – и равновесие нарушилось. Спина вокруг раны онемела. Я только сейчас понял, что все же худо-бедно ощущаю свое тело в пространстве, – в сравнении с раненым участком, который перестал чувствовать вообще. И, похоже, теперь этого не остановить. Час назад, на площади, я едва заметил онемение в спине, а сейчас не заметить его было невозможно, словно оно разрослось.
Я тоскливо глянул на стопку газет в углу. Целый месяц прочитывал каждый ежедневный выпуск от корки до корки – искал там новости о своем брате или о его покровителе Каллахане, но оба как в воду канули. Где же Бен, когда он так нужен?! Я не очень верил, что он втайне трудится над новым способом оживить меня, скорее, увлекся чем-то другим. Хотя, пожалуй, сейчас мне уже и Бен не поможет, к чему тратить время на поиски? И конечно, нет такого врача, которому я мог бы показаться без риска довести его до сердечного приступа.
Вот, значит, как все закончится. Судя по скорости, с которой отмирали ткани вокруг раны, вряд ли мне осталось больше пары суток. Эта мысль вызвала уныние, но не шок: никому на свете не дано было столько времени, как мне, чтобы смириться со смертью. Больше всего печалило вот что: когда времени так мало, ничего уже не успеть. Расследование обречено, Молли меня не полюбит, Бен не вернется.
План созрел сразу. Фрейя меня теперь ненавидит, Молли презирает, а до семнадцатого июня и следующей попытки задержать убийцу я не доживу, так что нет смысла задерживаться в этом убогом домишке. Тихо скроюсь, на оставшиеся деньги сниму роскошный номер в роскошной гостинице (насколько этот эпитет применим к заштатному Дублину). Закажу цветов и томик Байрона. А может, даже музыкантов. И проведу остаток жизни в спокойствии, наслаждаясь красотой и праздностью. Хоть немного поживу, как положено графу.
Сказано – сделано. Я побросал несколько костюмов в саквояж, а свои записи, полные нытья, забирать из-под кровати не стал. Надеюсь, жители дома разожгут ими огонь в очаге – все равно читать не умеют.
Раз уж все равно мучиться с застегиванием пуговиц, я решил выбрать свежий наряд. У меня была диковинка, которую я берег для особого случая: черная рубашка, заказанная у местного портного. Черных рубашек никто не носит, но я как чувствовал, что подобный траурный наряд однажды мне понадобится. Я упрямо застегнул мелкие пуговки плохо гнущимися пальцами. Повязал черный шейный платок. Надел бархатный жилет, сюртук и перчатки того же цвета. Оглядел свое отражение в тазу, и у меня даже настроение немного исправилось. Мне так идет черный! Зря я вечно отвергал его в пользу более ярких оттенков. Последний штрих – цилиндр. Конечно, тоже черный. Получилось необычно, но, пожалуй, даже стильно: я прямо черный человек, заказавший Моцарту знаменитый реквием.
От созерцания своего отражения меня оторвал шум: кто-то с силой хлопнул входной дверью, потом голос Молли крикнул из сада:
– Эгоисты! Самовлюбленные ослы!
– Совсем разума лишилась! – крикнула мамаша ей вслед.
Я выглянул в окно. Молли злобно пинала ствол дерева. Волосы растрепались и выбились из узла на затылке, заслонив лицо, так что я не понял, злится она, грустит или и то и другое. Разумнее всего было не попадаться ей под горячую руку (или, в случае с деревом, ногу), так что я растянулся на кровати и мрачно уставился в потолок. Удары о дерево постепенно стихли. На смену им пришло пение, хриплое и весьма посредственное:
Я ждал в саду под ивой, а дальше мы вместе пошли.
Ее белоснежные ножки едва касались земли.
– Любите, – она говорила, – легко, как растет листва.
Но я был глуп и молод и не знал, что она права.
То, что Молли в столь мрачный час поет любовную балладу, тронуло мое сердце. Наверное, думает о Киране и его смертельной любви. Народная песенка продолжилась в том же печальном духе и на третьем куплете оборвалась. Я не удержался и выглянул снова.
Молли сидела на земле, придавив свою драгоценную петрушку, и рыдала, закрыв руками лицо. Обычно она скупа на столь сильные чувства, и я устыдился того, что стал их невольным свидетелем. А затем понял две вещи.
Первое: что-то внутри меня страдает, когда Молли так страдает. А значит, наверное, она действительно нравится мне, хотя с социальной точки зрения это и глупо: она – простая ирландка, а я – граф. Не знаю, любовь ли это, при жизни я не успел разобраться в столь сложных ощущениях, но, возможно, это то, что могло бы ею стать.
Второе: а вдруг у меня достаточно времени, чтобы понравиться ей? Я стану таким галантным, полезным и блистательным, что устоять будет невозможно! И тогда, пусть совсем ненадолго, я почувствую, каково это – быть любимым. Хочу этого больше всего на свете, а последнее желание умирающего священно, разве нет?
Задача сложна: герои мисс Остин годами не могли решить своих любовных дел, а у меня всего пара дней. Ну да ничего. Это же я! Я уникальный, справлюсь. И тогда Молли будет оплакивать меня так же страстно, как сейчас оплакивала неотомщенного Кирана и девушку с площади. Поставлю свой блестящий разум на службу чувству: вот лучший способ потратить свои последние дни!
А моим главным подарком Молли, главным козырем, станет убийца ее брата, которого я преподнесу ей на блюдечке. Ждать семнадцатого июня не обязательно. Целый месяц я был убаюкан покоем деревенской жизни и старался недостаточно, но с этим покончено. Либо я завоюю любовь Молли, либо умру одиноким и разочарованным, третьего не дано.
Мечта наполнила меня такими силами, что перспектива валяться на гостиничной перине и слушать наемных музыкантов поблекла. Я толкнул саквояж с одеждой под стол. Думай, Джон, думай! Убийца где-то в городе, нужно просто понять, как его найти!
Я методично собрал все немногое, что было у нас по этому делу: газетные заметки с упоминаниями прошлых убийств да книга, которую убийца подарил Кирану, – Эдгар По, «Метценгерштейн». Месяц назад мы нашли ее в тайнике под настилом сеновала – Молли рассказала, что Киран любил там отдыхать. Неграмотную Молли находка не очень-то впечатлила. Она печально рассмотрела надпись, которую убийца оставил на первой странице: «На добрую память дорогому Кирану», сказала, что буквы написаны очень красиво, скривилась от ненависти и ушла по своим делам. А я снова и снова перечитывал книгу неизвестного мне американского автора, пытаясь найти хоть какие-то подсказки. Убийца, которого Киран считал своим наставником в деле сыска, по ней учил Кирана читать, и это был поистине странный выбор для обучения: мрачный рассказик о смерти, безумии и потере. Да еще эпиграф из Мартина Лютера, словно заранее обещающий беду: «При жизни был для тебя чумой, умирая, буду твоей смертью».
Кто бы ни выбрал такую книгу в подарок, он не просто безумец, убивающий женщин, он – игрок, который наслаждался тем, что водил Кирана за нос. Изображал частного сыщика, разбрасывал перед Кираном перлы своей мудрости о том, каким должен быть настоящий сыщик, подарил странную книгу, выманил единственную улику – обрывок сюртука убийцы, а потом безжалостно отравил. Я угрюмо перебрал газетные заметки. Убивали самых разных женщин: дочь купца, прачку, богатую вдову. Напоминанием о каждой осталась лишь скупая заметка в газете. Интересно, их кто-то оплакивает или уже забыли?
И тут меня осенило. Вот с чего надо начать расследование! О жертвах мы ничего не знаем, они – просто имена на выцветших страницах, но что, если… Я самодовольно улыбнулся и встал. Жизнь продолжается, дамы и господа. Что такое сорок восемь часов в умелых руках? Охотно отвечаю: это целая вечность.
Глава 2
Малиновка
Я бросил еще один взгляд на свое отражение в тазу.
Торопливо прошелся по лицу новым слоем бежевой пудры, добавил губам розового цвета пудрой другого оттенка (рад, что все это сожгу, – такое никто не должен прочесть!). Лихорадочно прислушался к звукам из сада. Все еще плачет! Я обрызгался лавандовой водой, хоть и не чувствовал запаха, выбрался в окно и заковылял в сад.
Какую радость я ощущал! Словно горы могу свернуть. Подойдя к Молли, я откашлялся.
– Чего вам? – грубо спросила она и вытерла кулаком нос.
– Прошу извинить, что прервал твое уединение, – учтиво поклонился я. – Но у меня появилась идея, как найти преступника.
Несколько секунд она смотрела на меня так, будто не понимала, о чем речь.
– А, – очнулась она. – И какая идея?
– Могу я сесть?
Кажется, с учтивостью я все-таки перегнул палку: лицо у Молли стало подозрительным. Она снова вытерла нос, а я ловко вытащил из нагрудного кармана платок и протянул ей. Звездный час для джентльмена: протянуть даме платок, когда он ей нужен. Молли взяла платок и шумно высморкалась.
– Наша ошибка в том, что мы пытались вообразить убийцу, – объяснил я, продолжая стоять. – Но гораздо важнее, кто его жертвы. Есть ведь между ними какая-то связь! Как он их выбирает, как заставляет приходить на праздники в одиночестве?
– Да просто чокнутый он, и все! – огрызнулась Молли, не выказав ни малейшего восхищения моим ходом мысли.
Я покачал головой. Собственное убийство научило меня важной вещи: у любого преступления всегда есть какая-то причина – пусть безумная, странная и на первый взгляд незаметная.
– Как говорил Гамлет, «я безумен только в норд-норд-вест, при южном ветре я еще отличу сокола от цапли».
– Мне только птиц сейчас не хватало, – угрюмо перебила Молли. – Вы чего сказать-то хотите?
– Что безумец не сумел бы так тщательно все спланировать. Напротив, он в своем роде очень умен.
– Ох, радость какая.
– Сегодняшняя девушка была одета изысканно: платье из дорогой ткани, дорогая обувь, – настаивал я. – Такие девушки не ходят поодиночке на грязные рынки. Нужна недюжинная смекалка, чтобы ее выманить. И мне интересно: как ему это удалось?
– И как?
– Пока не знаю. Но вот наш первый шаг: мы должны выяснить, кем была эта девушка. Вдруг все проще, чем нам кажется, и она рассказала кому-то из семьи или друзей, куда и зачем идет! А узнав это, мы поймем, что делать дальше.
Взгляд у Молли прояснился. Похоже, я на верном пути!
– Точно, – прошептала она. – У нее наверняка остались скорбящие родственники. Они будут счастливы и на все готовы, если мы выясним, кто убил их дочь или невесту, так?
Мне показалось, это довольно странный угол зрения на проблему, – но ведь она страдает по Кирану, неудивительно, что все ей видится именно в этом свете. Я заколебался, но все же прибавил кое-что еще: наверняка Молли хочет это услышать, и это поднимет меня в ее глазах.
– Уверен, что будут. И еще хочу сказать: прости. Мне жаль, что на площади я тебя не послушал. Нужно было забраться на сцену и всех предупредить. Ты права, девушка погибла из-за меня, но…
Я осекся. Чуть не выдал себя! «Но тот, кто убил ее, убил и меня, так что я уже поплатился». Нет уж, об этом ни слова: узнав, как мне мало осталось, Молли будет меня жалеть, а этого я не хочу. Мужчина должен восхищать своим героизмом и блеском, а не жалость вызывать.
– Ладно уж, прощаю, – милостиво сказала Молли, и у меня отлегло от сердца. Ее гнев напугал меня, и я был рад, что прощен. – Идемте, не будем времени терять.
Золотые слова! Молли зашагала к конюшне, на ходу отряхивая землю со своего мятого коричневого платья. Я пошел следом, но притормозил, проходя мимо входной двери. В романах мисс Остин один из вернейших способов завоевать сердце девушки – это завоевать расположение ее родственников. Я поднялся на крыльцо и заглянул в комнату. Фрейя неподвижно сидела на стуле около потухшего очага, уронив руки на колени. Фаррелл встревоженно бродил из угла в угол. Я остановился в дверях и снял цилиндр. Ну, мистер Дарси, помоги.
– Мне безмерно жаль, что я не смог остановить преступника, – учтиво начал я. – Это целиком моя вина, Молли ни при чем. Но я все исправлю. За ближайшие… примерно двое суток я найду убийцу. Обещаю вам.
Вообще-то я не вправе был давать такие обещания, но вера в успех сияла во мне жарко, как солнце. Фрейя моей веры не разделила. Перевела на меня тяжелый взгляд и сухо спросила:
– Двое суток? Пустая болтовня. Что-то вы и за месяц ничего не выяснили.
– В этот раз все будет по-другому, вы увидите, – смиренно ответил я. – У меня новая идея.
– И она, конечно, лучше прежних, вы же самый умный человек на свете.
– Слышу в вашем голосе иронию, но принимаю ее как справедливый упрек. Фрейя, я понимаю, накануне помолвки я принес вам грустные новости, но…
– Помолвку откладываем, – отрезала она. Вот теперь она была похожа на себя прежнюю: то же мрачное, насупленное лицо, которое встретило меня по приезде в Ирландию. – Тот человек убил моего сына и на свободе разгуливает, а я праздновать буду? Нет уж. Куда мне, старой, торопиться?
– А Молли что думает? – осторожно спросил я.
– А Молли вообще не о том думает! – свирепо ответила мамаша и встала. – Все, идите, куда шли, мне полы протереть надо.
Темная туча снова сгустилась над этой семьей. Их маленький мир определенно нуждался в спасении. Хорошо все-таки, что у них есть я.
– Фрейя. – Я заступил ей путь. – Обещаю: до завтрашнего вечера убийца будет найден. Это будет мой подарок к вашей помолвке. Так что готовьте, шейте, делайте все, что нужно. Не обижайтесь, но ваш дом пока не готов к великолепному приему.
Видно было, что она испытывает сложные чувства: не доверяет мне и все же надеется, что я справлюсь. И надежда все-таки победила.
– Посмотрим, – буркнула Фрейя и удалилась: в ее устах это была невероятно щедрая и дружелюбная реплика, и я торжествующе развернулся к Фарреллу.
– Насчет танамора я все решил. Мы поедем и выбросим его в море, надеюсь, тогда он затихнет.
